– Ora pro nobis peccatoribus, nunc, et in hora mortis nostrae [47].
За исключением жгучей боли, исходившей из зигзагообразной линии, змеившейся от его шеи к ключице.
– Аминь.
– Еще раз.
Отец Бернардо неподвижно сидел на своем табурете. На его боку болтался хлыст, которым он воспользовался уже четыре раза с тех пор, как они начали свою работу три часа назад.
Деревянная бусина скользнула по его пальцу.
– Ave Maria, gratia plena… – Удар обрушился из ниоткуда, повалив его на каменный пол. Он лежал, дыхание выбило из легких, острая боль засела в ребрах, обжигая мучительным палящим жаром. Он царапал себя по боку онемевшими пальцами, пытаясь… что? Собрать себя по кусочкам? Джакомо Петруччи был разорван в клочья несколько месяцев назад.
– Думаешь, Бог не видит твою неискренность? – Отец Бернардо стоял перед Джакомо. – Ты грешник. Твои молитвы идут не от сердца. Тебя нужно направлять. – Он крепко сжал в кулаке хлыст. – Я направлю тебя. К Богу.
Не поднимая глаз, Джакомо уже знал, что священник заносит хлыст для удара. Он свернулся калачиком, прикрывая лицо. И это всегда приводило отца Бернардо в ярость, впрочем, как и все остальное.
Зажмурившись, он ждал удара.
– Я больше не увижу тебя таким.
Джакомо очнулся, чувствуя, что крепко обхватил себя руками. Эти слова исходили не от отца Бернардо. И уж точно не от него самого.
– Нет, если я могу помочь.
Это было не по-настоящему. Это было нереально. Ледяной ад остался позади. Он выбрался, он выбрался сам, и теперь…
Теперь он стоял посреди сада Палаццо Медичи, перед ним вертелся пьяный купец, а на заднем плане хмурился папа.
И его лицо. Боже. Его лицо болело.
– Достаточно тебе? – В голосе купца ему все еще мерещились нотки отца Бернардо. Былой кошмар все еще жил в глубине сознания Джакомо, но он уже мог справиться с ним.
– Это ваш последний шанс, синьор, – сказал Джакомо, скрывая панику напускной бравадой. – Если вы не уйдете, вас арестуют и будут судить за измену.
Что подмешали Медичи в вино, чтобы этот купец посмел наброситься на Джакомо? Что за зелье неуместной храбрости? Джакомо подумал, что, возможно, в закромах Агаты найдется такое средство, и даже задумался, а не украсть ли ему немного для себя. Эти мысли не покидали Джакомо, когда купец вцепился в него своими огромными, жирными ручищами, и Джакомо уже приготовился к тому, что волна ужасных воспоминаний вновь захлестнет его с головой…
Но этого не произошло. Мужчина впился пальцами в руки Джакомо, но Джакомо не ощутил ни знакомой тошноты, ни призрачных ударов хлыста, ни шипения кожи, обожженной клеймом. Это было… неожиданно. Захватывающе. Джакомо усмехнулся, это был тихий радостный смех, который услышал лишь купец.
– Ты еще смеешься надо мной?
Откуда-то издалека раздались крики гвардейцев – капитан Романо и гвардеец Бородач приказывали гостям вернуться на свои места, а затем обступили купца, готовясь оттащить его. Но Джакомо уже слышал в голове голос Халида, видел его глаза, безмятежные в лучах утреннего солнца, и этот голос был таким же твердым и сильным, как его руки.
«Если слабость – это то, что доставляет тебе проблемы, – сказал он Джакомо тем утром, – ты не должен позволять никому внушить тебе, что ты слаб. Даже самому себе».
Взгляд Джакомо впился в здоровую руку Халида, которая медленно сжималась в кулак. При виде этого зрелища у Джакомо все внутри сжалось.
«Я не могу… – начал он, умолк, а потом заговорил снова: – Я не умею бить людей. Я слишком хорошо помню, каково это, когда тебя бьют».
«Я не хочу, чтобы ты бил, – ответил Халид. – Я хочу, чтобы ты знал, что делать, когда настанет момент, и другие люди, загнав тебя в угол, захотят тебя избить».
Он сказал это так, словно это было неизбежно, что показалось Джакомо грубым, однако он не успел выразить свое недовольство, заметив, как Халид хитро вскинул бровь.
«Ну и? – спросил Джакомо, вскинув бровь в ответ. – Не оставляй меня в неведении».
«Первая часть проста. – Халид легонько постучал кулаком по плечу Джакомо. – Прикидываешься слабым».
Джакомо кивнул.
«Это я могу».
У них было не так много времени на тренировки, и этого оказалось бы недостаточно, чтобы Джакомо овладел навыками боя в той же мере, что и Халид. Но одному приему Халид учил его целый час, прежде чем каждый отправился своей дорогой, а у Джакомо всегда была отличная память, если это касалось Халида аль-Сарраджа, так что…
«Просунь руку под его рукой и обхвати его плечо, – приказал Халид, и Джакомо, просунув левую руку под мышкой у пошатывающегося купца, вцепился в его плечо. – Теперь делай шаг назад. – Джакомо в точности выполнил указание. Вцепившись в камзол мужчины, он резко развернулся боком, упираясь правой ногой в землю, поросшую травой. – А теперь просто позволь ему упасть». – Как только слова Халида пронеслись в его памяти, он толкнул купца вперед, и, заставив встать на колени, заломил ему руку за спину.
«А потом что мне с ним делать?» – спросил Джакомо, когда они впервые испробовали этот прием. Он осторожно сжимал руку Халида, боясь причинить ему боль.
Халид улыбнулся ему через плечо.
«Теперь он беспомощен. А ты нет. Ты можешь делать все, что пожелаешь».
– Ах ты, сукин сын, – прорычал торговец, который был не так обаятелен, как Халид, и Джакомо понял, что ему хочется изо всех сил выкрутить ему руку, пока он не заткнется.
– Вот так-то лучше, – сказал он. Он тяжело дышал, чувствуя себя неловко, понимая, что одержал победу не благодаря своему мастерству, а потому что противник был в стельку пьян.
Однако капитан Романо одобрил этот поединок.
– Отличная работа, гвардеец, – сказал он, подходя к Джакомо вместе с гвардейцем Бородачом.
Джакомо выпрямился, упершись коленом в спину поверженного купца.
– Благодарю вас, капитан.
– Взять его, – приказал капитан, и через мгновение купца поставили на ноги.
– Я могу доставить его в управление городской стражи, – предложил Джакомо, который, однако, вовсе этого не хотел, мечтая броситься наутек и заняться поисками Розы.
– Не нужно, – сказал капитан Романо, а тем временем гвардеец Бородач куда-то поволок купца. Капитан обернулся к главному столу. – Ты со мной.
Ну вот опять. Снова. В самом деле, неудивительно, что Халид так быстро заслужил уважение в гвардии, ведь, судя по всему, тут любого отличившегося человека нагружали лишней ответственностью и плевать хотели на то, что у него могли быть свои более серьезные обязательства. С трудом сдерживая рвущийся наружу вопль, Джакомо торопливо шел вперед, стараясь не отставать от длинноногого капитана Романо.
Гости немного пришли в себя, снова рассевшись по местам, но атмосфера оставалась неспокойной. И, конечно, Петруччи вновь с самодовольным видом развалился в своем кресле. А мама, мама, сидевшая рядом с ним, уперлась взглядом в стол.
Она узнала его, уже второй раз, даже переодетого гвардейцем, и, возможно, это означало, что Джакомо что-то упустил из виду. Размышляла ли она о том, что он здесь делает? Сердилась ли, что он не ответил на ее письмо? О чем она думала?
Если в саду настроение было напряженным, то возле главного стола оно накалилось до невозможности. Папа все еще смотрел туда, где Джакомо только что расправился с купцом, а гости и слуги старались лишний раз не попадаться ему на глаза. Кардинал Медичи так сильно поджал губы, что они почти исчезли с его бледного лица, которое пожелтело от гнева. Божественный перестал притворяться, что увлечен трапезой, и уставился в небо.
– Прикажи им, чтобы убирались, – процедил папа сквозь зубы своему кузену. – Всем им.
– Это действительно невыносимо, – согласился кардинал, окинув сад столь же гневным взглядом.
Если бы папа прекратил пир, их плану пришел бы конец. Ситуация окончательно пошла наперекосяк, они были обречены, надежда угасала с каждой минутой…
– Но если вы прервете пир, – сказал Божественный, – не будет ли это расценено как слабость?
Джованни и Джулиано Медичи как один обернулись к скульптору. Тот пожал плечами.
– Простите за предположение, но мне кажется, что так вы покажете, что сброд одержал над вами верх. В вашем собственном доме.
И с этими словами он с небрежным видом отпил вина. Джакомо сдержал улыбку. Кто бы мог подумать, что шесть недель в компании мошенников смогли оказать на человека столь развращающее влияние?
Кардинал Медичи нахмурился.
– Он прав, Ваше Святейшество.
Джакомо был уверен, что папа с ним не согласится. Но после нескольких напряженных секунд тот откинулся на спинку кресла.
– Хорошо, – согласился он. Кардинал скрестил руки на груди.
– Мудрое решение, Ваше Святейшество, – сказал Микеланджело.
– Было бы жаль отменять фейерверк, – заметил кардинал Медичи.
– Вы абсолютно правы, – согласился Микеланджело. – Я слышал, это будет потрясающее зрелище.
Пятьдесят
Что-то было не так.
Роза не переставала мерить шагами часовню с тех пор, как за ними закрылась дверь. Она изо всех сил вцепилась пальцами в синий бархат юбки, делая очередной круг по маленькой часовне. Она молчала, но каждое движение ее тела, каждый шаг ее туфелек по узорчатому полу кричали об этом.
Доминик наблюдал за ней из своего убежища на фоне фрески, прислонившись к нарисованным фигурам, словно они могли придать ему сил. Он не смел пошевелиться с тех пор, как они пришли к соглашению, но прекрасно понимал, что чем дольше они здесь задерживаются, тем быстрее закончится вечер.
Наконец, он решил заговорить:
– Роза?
Роза чуть замедлила шаг и впервые за долгое время взглянула на него. Глаза ее расширились, и в их темной глубине Доминик увидел, что она приняла решение.