й.
Наверное, он приходил сюда почтить её память…
Руки сами собой взяли со столика книжку. Её твердая обложка была представлена малиново-фиолетовой россыпью цветов на белом фоне. В правом верхнем углу находится пустой белый прямоугольник с четырьмя горизонтальными строчками, над которыми шла завитушками надпись: «The Note».
Пальцы мои дрожали, перелистывая заполненные аккуратным бисерным почерком страницы. Иногда сплошной текст перемежался датами — перед тем, как сделать очередную запись, владелица дневника указывала число, месяц и год, подчеркивая цифровую комбинацию снизу. Судя по первой дате, Илона начала вести свой дневник с шестого декабря две тысячи одиннадцатого года.
«Сегодня похоронили Арнольда Константиновича. Никто из нашей группы так и не понял точно, что с ним случилось. Синдром внезапной смерти вследствие нарушения обмена серотонина — такое предположение мне пришлось озвучить журналистам насчёт причины его смерти, но на самом деле я в это не верю. Глупо и непредсказуемо. Всему должна быть объективная причина, но как докопаться до правды, я не имею понятия. Доступа к протоколам вскрытия мне не дали. Павел Матвеевич просил меня не лезть в это дело и обещал разобраться сам — но я-то знаю, ему не до этого. Как ни странно, ещё удивляет спокойствие Миши. Вот он, если хотел, мог бы уговорить отца заняться расследованиемили хотя бы уговорить доверить мне информацию о состоянии здоровья Арнольда и о результатах вскрытия. Однако он тоже убеждает меня забыть обо всём…»
Следующая запись была сделана уже в конце января две тысячи двенадцатого года — после того, как Павел Филин и его дочь Виктория погибли в ДТП, а Михаил с травмами очутился в больнице.
«28.01.12 Мишу сегодня выписали. Я знаю, он очень жалеет, что не смог присутствовать на похоронах отца и сестры. Держится он, я скажу, довольно неплохо. Даже ни разу не плакал — по крайней мере, при мне. Завтра собирается выходить на работу. Признаюсь — за два года совместной жизни я так и не привыкла к его сдержанности и невозмутимости. Может, дело ещё в том, что я сама не такая…»
Ещё несколько записей были вновь посвящены расследованию смерти коллеги. А с марта Илона вновь начала уделять внимание поведению мужа.
«19.03.12
Всё-таки после смерти отца Миша стал скрытным. Всё чаще он куда-то уходит. Говорит, что ему необходимо побыть одному. Однажды сообщил, что пошёл в библиотеку НИИ, но я сама в тот момент была там, а его не заметила. Да, библиотека большая. Но ведь Миша указал место, где именно сидит. Когда я туда зашла, его там не было… Потом он убеждал меня, что я перепутала. Может быть, он и прав, дело во мне? Я, правда, очень за него волнуюсь и стараюсь его поддержать, как могу.
Кое-что в наших отношениях, к счастью, не изменилось. Он также выдвигает различные теории, которые мы с ним потом с жаром обсуждаем. Мы также изучаем книги рекордов Гиннеса, выискиваем в них самые потрясающие достижения и придумываем, смеясь, как выполняли бы их сами. В такие моменты Миша кажется прежним, и легко вообразить, будто всё совершенно в порядке. Вот только, к моему величайшему сожалению, это не так, и с каждым новым днем я в этом убеждаюсь. Если бы я только знала способ, как быстро и эффективно ему помочь… Но Миша даже не говорит со мной о проблемах. Уверяет, будто бы всё хорошо. Но я-то вижу, что нет…»
24.03.12
Оля сказала, ничего страшного не происходит. Возможно, наша коллега права, да и я сама понимаю — у Миши непростой период в жизни. Отец его всегда контролировал, а теперь он остался на попечении самого себя. Конечно, Мише необходимо принять свою новую роль и освоиться. Когда умерли мои родители, мне было проще — я много лет жила в другом городе своей жизнью. Но всё же это невыносимая боль, от которой временно впадаешь в дезориентацию: что будет дальше и как жить одной…»
В этом Илона была права. Прервавшись, я перелистнула несколько страниц и снова начала читать с даты «двадцать первое мая».
«21.05.12
Я точно знаю, у Миши нет другой женщины. Я проверила всё. Он не изменяет мне, не бегает к любовнице. Просто он часами сидит, закрывшись в своём кабинете на десятом этаже, в здании фармакологии. Раньше он всегда держал двери открытыми, да и в том кабинете бывал редко. А если Миша работает над новым проектом — к чему такая секретность, даже от меня?
23.05.12
Миша закрывается там и словно исчезает сквозь портал в другое измерение. По всем телефонам он недоступен в течение нескольких часов. Сотрудники его в том месте не навещают — только в НИИ и ещё в больнице. Идеальное место, чтобы скрываться. Даже интересно, чем он занят?
29.05.12
Мне удалось добыть копии протокола вскрытия Арнольда Паршутина. Так у меня, в свою очередь, тоже появились секреты от Миши. Хотя на самом деле это произошло даже и не сегодня… Каждый раз, как я поднимала тему странной смерти Арнольда, он демонстрировал убийственное равнодушие, но я понимала, что за ним скрыто недовольство. Я знаю, они с Арнольдом недолюбливали друг друга, но лично мне он во многом помог. Мы отлично работали вместе. И я хочу разобраться во всём, что с ним произошло».
Следующая коротенькая запись была сделана вовсе не так аккуратно, как предыдущие. Буквы прыгали и размазывались так, что было понятно — человек, писавший текст, находился в сильном волнении или шоке.
«03.06.12
Это ужасно, это какая-то ошибка, я отказываюсь в это верить. Лучше бы я ничего не анализировала… Теперь я знаю, что убило Арнольда, а главное, кто. Плачу весь день. Всё это время я жила с преступником».
Запись от шестого июня была, наоборот, выполнена в подчёркнуто-сдержанном тоне. Но некоторые предложения и слова выделялись более жирно — видимо, Илона с особой тщательностью выводила их ручкой.
«06.06.12
Всё кончено. Вчера я нашла пароли Миши и открыла его документы. Оказалось, мой супруг полгода проводил незаконные эксперименты на людях. Очевидно, он похищал их и мучил в одной из секретных лабораторий. Видеофайлы, что я нашла, были ужасными, он сотворял нечто… Я все их скопировала. Вместе с протоколами и данными разработки вещества, которое он каким-то образом опробовал на Арнольде. Миша использовал результаты нашего исследования серотонин-иммунореактивных клеток. На их основании он начал своё. Весь отчет эксперимента с Арнольдом я не смогла прочесть из-за слёз, но вывод и так был ясен: что-то пошло не так, и Арнольд умер. Для усовершенствования препарата Мише пришлось продолжать опыты. Уже с новыми жертвами.
Мне страшно. Я не знаю, что делать. Мой муж опасен. Его надо остановить — иначе он будет продолжать губить людей ради собственных прихотей. Убьёт ещё многих. Почему же я раньше не поняла, что он за монстр и на что способен? Да и другие этого не понимают. Вчера я попыталась поговорить с Александром Олеговичем насчёт того, кто убил Паршутина, но он, кажется, мне не поверил. Подумал, я спятила. И насчёт Миши он тоже ничего слушать не стал. Но ладно Северин, посторонний. Но я, жена и его ближайшая родственница?!
Я очень, очень боюсь. Жить с убийцей я больше не буду, нет никакого сомнения. Осталось решить, как лучше от него уйти, и что делать…»
Илона будто хотела написать что-то ещё, но не решилась. Я перелистнула страницу — дальше шли пустые листы. Лишь между двумя из них обнаружилась небольшая икона в защитной плёнке с изображением Матроны Московской.
Я перевернула квадратик, невидящим взглядом скользя по молитве. В глазах стояли слёзы.
Вернув дневник с иконой внутри на место, я отступила, шмыгая носом. Илона по-прежнему взирала на меня с фотографии — улыбчивая, весёлая, какой и останется до тех пор, пока не испортится снимок. Не подозревающая ни того, что вышла замуж за психа, ни о том, что через какое-то время будет писать в дневнике свои последние строки, полные ужаса и безысходной отчаянности… Попыталась ли Илона остановить мужа или просто сбежать от него — всё обернулось полным провалом, в результате которого она осталась с супругом в виде разобранного на части тела.
За плечом как будто почувствовалось чьё-то движение. Едва не заорав, я обернулась, готовая увидеть Химика или что-нибудь ещё — но сзади никого и ничего не оказалось. Однако дрожь у меня усилилась до такой степени, что стучали зубы.
Вытерев слёзы, я сделала глубокий вдох и подошла к последней необследованной части поминальной комнаты — боковой стене справа. Там находился третий стеклянный стеллаж, на сей раз пустой. Ниже, слева от него — тумбочка, на поверхности которой выстроились предметы: пластиковый флакон без этикетки и с прозрачным содержимым; заполненный (этой же, видимо) бесцветной жидкостью шприц объёмом в пять миллилитров с закрытым колпачком; и, наконец, лежащая лицом вниз деревянная рамка с перевёрнутым фото — того же размера, что и фото Илоны.
Развернув рамку, я уставилась на собственное лицо. Извращенец Химик откопал снимок, напоминающий «могильное» фото его жены. Улыбка, карие глаза, длинные чёрные волосы с падающей на лоб чёлкой — сходство с Илоной здесь у меня было максимальным. Только сейчас я в полной мере осознала, насколько мы были похожи. Конечно, покойная супруга Филина обладала более высокими скулами и впалыми щеками (а я, наоборот, пухлыми), глаза её были меньше и расставлены шире, а нос имел несколько другую форму — но в остальном различий не наблюдалось.
«Ты не Илона… Но ты навсегда останешься с ней».
По коже на моей спине волной пробежали мурашки. Дыхание остановилось на вдохе.
Прозрачное вещество…
«У некоторых людей он вызывает летальный исход. Какие видения испытывают перед смертью подопытные? Какие образы увидишь ты, Катя?»
В глазах снова вскричали слёзы — на этот раз ярости. Значит, этот говнюк уже всё для меня здесь приготовил. Даже стеллаж под мои органы!
— Чёрта с два, сука! — прошипела я и швырнула на пол флакон. Тот покатился по кафельным плитам, но не разбился. Продолжая ругаться, я села, подняла его и попыталась открыть, но гадская пробка не поддавалась. Я подавила желание с размаху швырнуть его в стену и вместо этого рванула на себя дверцы тумбочки. Взору представили многочисленные запасы шприцов. Отлично, надо их взять — хоть какое-то оружие против Химика…