— Ах, Катя, Катя. Ты, конечно, меня уже не слышишь. Но прежде чем уйти, я хотел бы сказать тебе спасибо за время, проведённое со мной. Из нашего взаимодействия я вынес максимальную пользу. Даже сейчас. Я мог бы просто застрелить тебя или запереть в этой комнате и оставить ожидать взрыва. Однако сделал то, что планировал. И ты, я знаю, запомнила, почему.
— Ничто не должно…
Жар дыхания Химика обдавал мне лицо. Кончик его носа коснулся моего лба.
— Пропадать зря.
Я вонзила ему в шею шприц, вынутый из бокового кармана двумя секундами ранее. У меня не было уверенности в том, что я попала в яремную вену, но проверять было некогда. Крепко уцепив Филина здоровой рукой за шею, я изо всех сил тянула его на себя вниз, рыча и рыдая, а раненой быстро вводила лекарство. От боли перед глазами взрывались красные фейерверки, голова шла кругом, а мышцы руки вот-вот были готовы сдаться под натиском поршня. Запястье напряглось так, что вены и сухожилия грозились лопнуть. Но каждый раз, когда я думала, что больше не выдержу, ко мне прибывали новые и новые силы. Яростно вдавливая содержимоешприца в тело Химика, я думала обо всех пострадавших от него людях и мстила за них. За себя. За Элину и Тима. За Антона, Марго и Валю. За Инну Алексеевну. За Петра Владимировича, Эдика Котова и Нелю. За Илону Правкину и всех знакомых и незнакомых мне несчастных, которых замучил, убил либо превратил в инвалидов обезумевший учёный.
Всё заняло три или четыре секунды, которые растянулись в вечность. Выдавив содержимоешприца полностью, до упора, я выдернула его и обессилено покачнулась, но усидела.
Химик смотрел на меня с нескрываемым удивлением.
— Ты же должна была умереть.
— От физраствора… ещё никто… не умирал, — кипящий в крови адреналин продолжал распалять меня. Я глубоко и часто дышала. — Я подменила шприцы, когда побывала здесь ранее и узнала, что ты сделал с женой. Тот, с настоящим галлюциногеном, я забрала, а вместо него положила другой, который взяла из тумбочки и наполнила физраствором.
Филин дотронулся пальцами до места укола и потёр его, как комариный укус. Я же на всякий случай принялась спиной вперёд отползать дальше, за стол. Когда Химик опять на меня взглянул, реальный глаз его был пугающе расширен. Чёрный зрачок в нём стремительно разрастался — будто тьма, вырвавшаяся из глубины души, приняла вид сосущей воронки, готовой проглотить в первую очередь своего хозяина. Тот пока, судя по слетевшему с губ короткому фырканью, отказывался верить в столь скорое и глупое наступление неизбежного.
— Ты…
Вены на его лбу вздулись, а кожа лица и шеи налилась краснотой — препарат уже начал своё действие. Глаз Химика судорожно заметался по сторонам. Грудная клетка его стала быстро вздыматься и опускаться.
— Да, — негромко сказала я, кивая и не сводя с него взгляда. Своё поверженное, мокрое от крови плечо я теперь зажимала рукой. — Ты получил свою разработку. И… можешь не сообщать мне ничего из того, что сейчас увидишь.
Лицо Филина исказилось от ярости. Хрипя, он потянул ко мне руки, затем попытался подняться, но рухнул на спину, сотрясаясь в конвульсиях. Я же, опираясь за стол, начала медленно подниматься на ноги. От боли в плече в висках тупо стучало, и я дышала, постепенно привыкая к вертикальному состоянию. Снаружи всё так же надрывалась сигнализация. Отдаляя мысленно от себя её визг, я сделала шаг, другой и вот уже приблизилась к Филину, глядя на его красное, скорчившееся в гримасе мучений лицо. Сжатые зубы обнажились в болезненном оскале, и между широкими промежутками в них пузырилась пена. Всякий раз, когда он раскрывал рот, чтоб сделать очередной жадный вдох, она выливалась наружу. Когда его шею выкручивало назад, слюна затекала в горло, и Филин захлебывался и кашлял. Его руки тряслись, а ноги дергались, вытягиваясь вперёд, и он выл, тщетно пытаясь преодолеть вызванный препаратом гиперкинез.
Я помнила всё, что он совершил. Но всё-таки в этот момент он вызывал жалость. Возможно, именно это чувство заставило меня наклониться к нему вместо того, чтобы пройти мимо. Обуреваемая смешанными эмоциями, я ещё раз посмотрела на корчившееся тело. Ужас — вот что я испытывала точнее всего, глядя на то, какой багровый оттенок приобрела кожа на лице и шее Филина. Именно тогда он внезапно, после очередного душераздирающего стона, распахнул настоящий глаз. Расширенный чёрный зрачок его, полностью поглотивший голубой цвет радужки, сфокусировался на мне. В глубине его что-то вспыхнуло.
— Илона, — выдохнул он.
Тело Филина выгнулось вверх, а руки заметались по полу, как змеи. Пальцы ладоней, налитые кровью, тряслись и скручивались — а может, это он сам поднял хотя бы одну из них. Из угла почерневшего глаза выкатилась слеза и затерялась в каштановом виске.
— Илона, — голос булькал и затихал, всё дальше погружаясь в невидимую воду.
Держась за плечо, я осторожно присела рядом. Правой, испачканной кровью ладонью я взяла Филина за его левую. Та была опаляюще горячей. Преодолевая сопротивление мышц, я согнула его руку в локте, приведя к его груди. Накрыла ладонь умирающего своей, а затем склонилась к лицу.
Его взгляд опять остановился на мне. Чёрный глаз, из которого уже текла кровь, затуманивался, но, помимо животного ужаса, в нём блеснула искра живого. Бледные подрагивающие губы искривились — то была явная попытка улыбки.
Через мгновение Михаил Филин обмяк и застыл. Мышцы лица, недавно сведенные спазмом, расслабились. Из чёрного, больше ничего не выражающего глаза, сочилась алая жидкость. Второй же, голубой, невозмутимо смотрел вверх, навсегда оставшись копией прижизненного взгляда хозяина. Блестящий учёный и врач, поставивший себя выше большинства людей, обладатель редчайшего фенотипа крови и любитель шоколадных фигур на палочке, погиб ровно через сорок один год после своего рождения. Поглядев на него не больше нескольких секунд, я быстро собралась с духом и правой рукой обшарила карманы покойника, выгребая все ключи и карты, которые находила. Рана на моём плече жгла и стреляла. Зажав добычу в ладони, я отстранилась от трупа и не без усилий поднялась на ноги. Приступ дурноты не заставил себя ждать, но после череды глубоких вдохов головокружение отступило. Аромат воска наполнял мои лёгкие, гоня прочь тошноту и слабость и вселяя поддержку.
У стеклянной двери я обернулась, посмотрела в последний раз на фото Илоны и молча кивнула. Возможно, меня можно счесть сумасшедшей, но я верила в то, что сегодняшней ночью в этой самой комнате она незримо присутствовала рядом, во время моей борьбы с Филиным, стоя у меня за спиной, словно ангел. Будучи святым посланником небес, Илона временно веселилась в меня, а затем забрала с собой прощёного мужа, тело которого осталось лежать под её фотопортретом.
Глава 61
«До полной ликвидации объекта осталось десять минут».
— Да чтоб тебя…
Отыскав нужную карту-ключ, я заставила открыться стеклянную дверь, а следом, с помощью другой карты — железную. В пустом коридоре сирена визжала особенно громко. Стиснув зубы, я шла так быстро, насколько была способна. В тазу разливалась тяжесть. Левое плечо онемело, но боль от раны распространилась по всему телу: отдавалась покалываниями в пальцах руки, давила на мозг и била изнутри по черепной коробке, отнимала шею, разрывала сердце и лёгкие. Тошнота усиливалась. Когда окружающее меня пространство принималось раскачиваться совсем уж сильно, я прислонялась к ближайшей стене, закрывала глаза и дышала, пока не становилось легче. Один раз я действительно чуть не отключилась, и только страх с инстинктом самосохранения помогли прийти в себя и продолжить путь. Другой раз, споткнувшись о чью-то ногу, повалилась на пол. Сделав попытку разбудить светловолосую женщину, которой принадлежала конечность, я потерпела неудачу и, всхлипывая, подползла к её лежащей рядом соседке. Тоже безрезультатно. Действие усыпляющего газа, на беду, было продолжительным, а у меня — слишком мало возможностей, чтобы спасти хоть кого-то из этих людей…
Я задыхалась, я волочила ноги, опираясь рукой о стены. Падала, лежала и поднималась, чтоб дальше бороться за жизнь. Вновь и вновь заносила руку и вставляла сжатую в окровавленной ладони карту-ключ в проём очередной двери, и с каждым новым писком близилась к цели. Мимо проносились цвета — красный, белый, синий, серый, зелёный.… Всё слилось в безумный хоровод психоделических красок, жутких звуков и боли, и я упорно продиралась сквозь него, как через заросли подсолнухов в детстве. Вот я уже в кабинете Химика. Серый железный шкаф, про который говорил Тим, был приоткрыт. Я лишь дернула на себя створку и практически ввалилась внутрь. Вынула из кармана жёлтый чип, похожий на подъездный, и приложила его к металлическому углублению в стене. Раздался скрежет. Проникнув в открывшийся проём, я очутилась на слабо освещённой лестничной клетке и медленно, держась за перила, двинулась вниз. Бетонные ступеньки тоже напоминали подъездные. Один пролёт, два. Я вздрогнула, увидев на площадке у ведущей на второй уровень двери бесформенную груду мужского тела, лежащего спиной вверх. Осторожно обошла его и приблизилась к двери. Повторная операция с чипом, писк.
Теперь я шла по широкому коридору, пол и стены которого были отделаны зеленоватым кафелем. В воздухе слабо тянуло хлоркой. Поодаль, вдоль стен слева и справа, тянулись белые пластмассовые перегородки. Иногда в них встречались широкие окна, сквозь которые можно было мельком увидеть обстановку лабораторий. Свет в них был ярче, чем в холле.
— «До полной ликвидации объекта осталось пять минут», — бесстрастно проинформировал голос Филина.
Я прибавила шагу. Каждая мышца была пропитана болью, а лёгкие лопались, разрываемые натужным дыханием. Желудок крутило. С лица и шеи градом катился пот. Однако конец коридора всё приближался, и вот я могла уже разглядеть ведущие из него двери. За несколько метров перед ними левое крыло выступало в виде стены так, что холл ощутимо сужался. Доковыляв туда, я заметила в этой стене дверь с обычной железной ручкой, а справа от неё — маленькую прямоугольную панель, матово-чёрный экран которой подёргивался красной рябью горизонтальных линий. По резкости и интенсивности они напоминали лучи лазера.