Родственники помогали мне с дочкой, насколько могли — да и мне самой в плане приобретения одежды, декоративной и гигиенической косметики, а также различных травяных сборов для улучшения лактации (хотя молока у меня по-прежнему было в избытке, я всё ещё опасалась проблем). В целях сбережения моей психики члены моей семьи не расспрашивали меня о подробностях проживания в лаборатории, и я, если честно, была им за это признательна. Мои братья, сестра, папа и мачеха — все понимали меня и умели, с одной стороны, быть рядом, а с другой — не навязываться с излишним общением, не задавать ненужных вопросов и всегда чувствовали, когда меня необходимо оставить одну. Когда-нибудь я стану больше походить на себя прежнюю, и мои отношения с родными постепенно начнут возвращаться к таким же непринужденным, как раньше, но на это нужно время. И его у меня впереди — у нас — было в достатке.
Тим навещал меня и дочь каждый день, и мы всегда вместе выходили на прогулку с коляской. Шли по дворам, вдоль детских площадок к нашей старой школе по тротуарам, снег на которых почти сошёл, и вдыхали уличный воздух, апрельский ветер, свет солнца, а также радовались людям вокруг и смеху детей, возвращающихся с уроков. Всего этого нам не хватало взаперти почти так же сильно, как, оказалось, не хватало друг друга.
— Кажется, вчера твой папа видел в окно, как мы целовались, — сказал в один из вечеров Тим, подвозя к моему подъезду красно-серую коляску с Элиной. Я, шагавшая рядом, рассмеялась.
— Ты тоже его заметил?
— Нет, просто мой старик со мной сегодня об этом заговорил. Не переживай, Кать, — поспешно заверил Тим, остановив коляску под козырьком и повернувшись ко мне. — Ничего плохого он не сказал. Даже наоборот.
Я улыбнулась, вспомнив, как мой папа тоже вчера ходил с загадочно-весёлым настроением, всё также ни о чём не расспрашивая.
— Пусть. Зато ему будет, о чём говорить с моим.
Мы засмеялись и, обнявшись, снова слились в поцелуе.
Встреча с Ряхой в Москве состоялась даже не через неделю после нашего побега с лаборатории, а через две с половиной, пятнадцатого апреля. По такому случаю дядя Лёва дал нам для поездки свою машину, бордовый «Опель». В кабинет Ряхи, выдержанный в строгих тонах, мы вошли вместе. В руках у Тима к тому же была переноска с Элиной, которую он поставил на кожаный диван.
— Я рад сообщить, что все юридические моменты улажены, — Юрий Иванович, полный стареющий и лысый мужчина со здоровенным обрюзгшим лицом и крепкими плечами, сидел напротив нас за столом, а сзади него на стене висел знак ФСБ в виде щита с гербом, за которым спрятался меч. — Свои паспорта и прочие документы вы сможете восстановить в ближайшее время. Потом уже, — он указал на стоявшую позади нас переноску, — зарегистрировать ребёнка. Для этого нужно будет подтвердить родство с помощью тестов ДНК. Вам обоим. Ещё раз.
Мы оба кивнули. В файле с документами, который я отцепила от люльки дочки в лаборатории, оказалась история моей беременности с описаниями всех проводимых экспериментов, а также история родов и карта Элины, в которой были отмечены стандартные медицинские манипуляции, проводимоелечение и полные результаты анализов. Отдельными листами шли данные, касающиеся меня и Тима: все лабораторные параметры, а также результаты генетического теста, подтверждающего отцовство. Химик, видимо, проверил это, прежде чем начать собирать данные о втором родителе Элины для каких-либо исчислений в собственных исследованиях…
— Также хочу сказать, что нашим хакерам-таки удалось взломать домашний компьютер Филина и вскрыть данные, — его густой бас был звучным, и я то и дело тревожно думала, что он может разбудить дочь. — Не без труда, конечно, но они это сделали. Спасибо вам за подсказки с паролем… Без них бы угадывали дольше. Филин и правда вплетал везде в основу кода это число.
— Шестое июня две тысячи двенадцатого года, — подтвердила я. — На самом деле Илона Правкина скончалась только через три месяца, но для всех и для него её не стало именно в тот день.
— Да… Мы нашли у него в файле все фото, в том числе предсмертные фото его жены. На месте взрыва в лаборатории до сих пор работают наши специалисты. Пока результатов у них почти нет, это и понятно. Но ребята не сдаются, стараются найти всё, что смогут. Впрочем, и без этого у нас достаточно обвиняющих доказательств против Филина, а также Северина.
— Нам… не предъявят никаких обвинений? — уточнил Тим.
— Нет, об этом даже не думайте. Наоборот, вам обоим положена благодарностьи компенсация, которую выплатят после восстановления документов. Вы ведь пострадали во время выполнения нашего задания.
— Пострадали — мягко сказано… — бросив участливый взгляд на меня, Тим продолжил, — а утешительный приз в виде мешка конопли будет? Шучу-шучу, — поспешно прибавил он в ответ на вытянувшееся лицо Ряхи. Я подавила усмешку. — Вы что все, поверили? На самом деле я давно завязал.
Пока что Тим оставался единственным человеком, с которым я могла говорить о том, что происходило со мной в плену. Во время совместных часов, что мы проводили вместе у меня дома, либо на улице, пока дочка спала, я рассказывала ему обо всем — медленно, по порциям, местами сглаженно. Несколько раз мне приходилось прерываться, видя, каким тёмным и недовольным делается лицо Тима. Иногда его глаза наполнялись слезами, и я, чтобы не смущать его, делала вид, что ничего не замечаю. Я злилась на себя за то, что своими рассказами причиняю ему боль, и на него — за то, что он просил продолжать, несмотря ни на что. Всё же мы оба были готовы выговориться сейчас, чтобы не носить потом это в себе годами.
Когда я поведала про то, как мне удалось обхитрить Филина перед тем, как всадить в него шприц, Тим довольно присвистнул.
— А не такой уж он суперпродуманный был, каким похвалялся!
— Думаю, его погубило собственное высокомерие. Он даже мысли не мог допустить, что его гениальное изобретение не сработает, поэтому мгновенно поверил в мою предсмертную агонию и не стал проверять достоверность её клинических проявлений, — и, помолчав, добавила, — а также зацикленность на принципах. Ещё хорошо, что Филин торопился… Перед тем, как пойти за нами, он глянул записи с камер. Одну уж точно — момент нашей встречи. Если бы он уделил больше времени другим видеофайлам, то нашёл бы тот, где я меняю шприцы.
Тим, в свою очередь, рассказывал мне, как он жил в так называемый «Клетке» на первом уровне.
— Почти никакого режима в этом дерьме. Каморка с душем и тубзиком в углу, ну чистая зона. И таких каморок целый ряд. Три раза в день через прямоугольную щель внизу двери охранники придурошные кидали хавчик, а иногда другую шнягу. Брат Валька был походу помешан на санитарных условиях. У нас даже у всех ножницы были! Только нападать было не на кого, никто к нам не заходил, пока были в сознании. В общем, в это отверстие мы иногда пытались выглядывать и так друг с другом перекрикивались. Хотя бы поэтому я не чокнулся от недостатка общения… Убирались сами, ссаными тряпками. Одежду одну и ту же носили, стирали, и она на тебе же сохла. А по поводу газа… Ну да, меня им пару раз вырубали. Я сразу отключался. Первый раз после него проснулся с забинтованной в локте рукой — кровь брали из вены, я понял. А второй не помню, кажется, когда я бесился… Кать, да я там с ума сходил, — сообщил Тим, когда мы первого мая шли с коляской по Павшинскому пешеходному мосту. — Всё думал о тебе: где ты, добрался ли до тебя этот придурок, смогла ли ты спастись и жива ли вообще… По логике понимал, что Химик наверняка похитил тебя перед тем, как нарисоваться у меня и выманить из квартиры. Я места не находил. Винил себя, что оставил тебя… в ту ночь. Думал, что если бы не ушёл, Химик не смог бы тебя так просто забрать.
— Брось, — перебила я Тима. — Он всё равно хотел похитить меня и придумал бы способ. Мы просто не подумали изначально на Филина, вот и всё.
— Да… В общем, я мучился от вины и неизвестности и вдруг в конце января услышал твой голос из какого-то передатчика. Его я сразу узнал… Ты спрашивала что-то вроде «есть здесь кто?». Потом я слышал его ещё несколько дней подряд — ты называла своё имя, просила о помощи. Я-то вначале даже решил, что твой голос в голове у меня звучать стал. Во, думал, чокнулся, ха-ха… Оказывается, между уровнями была связь. Представляешь, как мне хотелось сбежать и найти тебя? Только это было проблематично… А однажды к тебе обратился мужской голос. Химика, я это понял. Он приказывал тебе отойти от двери, угрожал, что идёт за тобой… Когда после этого я перестал тебя слышать, то снова забеспокоился. Ребят, моих соседей, забирали из камер одного за другим, и к моменту моего побега нас осталось трое.
— Филин говорил, вас перед тем, как перевести, дезориентировали газом, — склонившись, я поправила в коляске одеяльце на заворчавшей во сне дочке и проверила её соску. — Тим, как же тебе удалось сохранить ясное сознание?
— Ну, Катюха, мне помогли две вещи. Первая — это то, что я запомнил: за несколько секунд перед заполнением палаты газом раздаётся хлопок. На самом деле я давно готовился к побегу, но для этого надо было дождаться, когда меня станут переводить… В ту ночь я услышал этот хлопок и был готов. Накинул на себя всё скудное постельное бельё, укрылся им с головой и прижал к носу футболку. Отчасти это сработало, но газ один фиг въедливый, и меня-таки слабенько, но торкнуло. И тут имеет значение уже вторая вещь: в молодости я ж иногда баловался дурманом, и эффект от него был очень схожим, причём тогда я хапал его полностью. Один раз под кайфом домой пришёл — во ловкость, выдержка и актёрство понадобились, чтоб не спалиться! А там из камеры меня выводил зомбоподобный охранник, так что прикинуться перед ним было легче, чем перед мамой.
Тим помахал руками и закатил глаза. Я засмеялась.
— В лифте до второго уровня я успешно изображал полусонного придурка, а на выходе из него сделал вид, что вообще заснул. Ну ему это не понравилось, небось башка его на такое запрограммирована не была. Короче, в итоге решил он меня тащит