Любой человек достоин права на жизнь. Существование каждого из нас на этом свете неслучайно. И даже таких, как Михаил Филин. При всей его мизантропии и аморальности нельзя отрицать того, что он был гением, и его достижения — как имеющиеся официальные, так и результаты подпольных исследований, найденные агентами ФСБ, найдут своё применение в принесении пользы обществу. А польза каждого человека на этой планете индивидуальна и не всегда глобальна. Кто-то кормит бездомных животных и делает мир лучше. Кто-то берет под опеку брошенных детей и воспитывает из них благородных людей — врачей, строителей, спасателей. А кто-то просто своим примером показывает то, каким не нужно быть, и побуждает других становиться лучше. Вновь и вновь я говорю это Филину. Смогу ли я когда-нибудь отпустить его или он останется со мной до конца жизни? Ответа на данный вопрос у меня пока нет.
Ещё меня мучает страх просыпаться. Особенно в темноте, посреди ночи. Глупо, но я реально боюсь, открыв глаза, обнаружить себя снова в лаборатории, а над головой впереди — светящееся табло с зелёными цифрами, отсчитывающими очередной день моего плена. И с этим я, видимо, буду жить какое-то время. Как и с тем, что постоянно оцениваю все острые и тяжёлые предметы на пригодность к самообороне. И со старанием носить только цветные вещи. Никакого белого. Ни даже чёрного.
В один из особенно жарких и солнечных майских дней, семнадцатого числа, Тим привёл меня на крышу пятиэтажки, соседствующей с его собственной — той самой, где в молодости мы ночью курили травку и глядели на звёзды. Выведя меня на её пологое пространство, он указал на наше укромное место у стыка, где теперь расстелил скатерть. Что на ней только ни находилось: коробка с пиццей, чашка салата, открытые контейнеры с запеченными помидорами и баклажанами, тарелка с бутербродами, просто хлеб, приборы и прозрачная бутылка, внутри которой плавали лимоны. В центре всего этого красовался огромный разноцветный букет из разных цветов в ярко-оранжевой упаковке.
— Фух. Я боялся, его ветром сдует… Катюха, это тебе. Я тут подумал — у нас и свиданий-то ещё не было. Поэтому решил… В общем, подумал, тебе это понравится больше, чем ресторан какой-то банальный. Но если ты хочешь, можем потом в него перейти…
— Ты серьёзно? — я, усмехнувшись, подняла бровь.
— Ну… да. А что?
— Тим, как я могу предпочесть банальный ресторан возможности побывать на нашей крыше? — рассмеявшись, я посмотрела на растущий справа тополь. Когда-то, несколько лет назад, на том месте внизу рос маленький кустик, а сейчас это было большое полноценное дерево. Оно выросло, как и мы из подростков превратились во взрослых людей. — А цветы-то какие! Спасибо.
Я чмокнула его в покрытую щетиной щёку и вместе с ним прошлась до импровизированного стола. Тёплый майский ветер мягко трепал мои волосы, а в воздухе разливались сладкие запахи цветущих деревьев. На душе была лёгкость. После месяцев, проведенных в закрытом помещении, каждый выход на улицу не то, что приносил удовольствие — казался истинно волшебным. Но нынешний настолько превосходил остальные, что был сравним с восхождением на райский Олимп.
— Отлично, — в голосе Тима послышалось облегчение. — Я как раз думал, нам надо отвлечься от всего… официального. Еду я сам приготовил. Всю, кроме пиццы. Её я тоже пытался, но сжёг, и заказал похожую — уж прости. Но уверяю, в ней тоже минимум вредных высококалорийных ингридиентов!
Я засмеялась вместе с Тимом, который принял комично-виноватый вид.
— Авот тут, кстати, овощной шашлык и соус к нему, — он пододвинул ко мне контейнер и ещё бутылку. — И вместо бухла, которого тебе нельзя, лимонад… типа.
— Ты молодец, — кусая бутерброд с семгой и соусом, я искренне похвалила его, затем подцепила вилкой печеный помидор и отправила в рот. — Правда, очень вкусно. Ну, всё. В нашей семье будем готовить по очереди.
Тим почему-то смутился и поперхнулся.
— Что? — невинно поинтересовалась я.
— Нет… Ничего. Просто ты так очаровательно ешь.
Он улыбнулся настолько тепло и забавно, что я поднесла мимо рта вилку.
— Аккуратнее, — Тим протянулся через скатерть и аккуратно вытер с моей щеки кусочек соуса. У меня в груди защемило — и вовсе не потому, что я ещё и умудрилась подавиться.
Под плавные беседы о новой работе Тима и о том, как Элина уже научилась нам улыбаться своим беззубым ротиком, мы ели, по ходу несколько раз чокаясь стаканами с самодельным лимонадом.
Примерно через час мы, наконец оставив тарелки, сели у ската крыши, рассматривая открывшийся нам вид на двор и соседние дома.
— Вон там раньше был частный сектор, помнишь? — я указала на комплекс многоэтажек в квартале от нас.
— Ага. И я там яблоки с грушами тырил. Развлекался, как мог…
Я повернулась к Тиму и заметила, что он смотрит на меня горящим пристальным взглядом.
— Катя, — он откашлялся. — Мне кажется… нам нужно бы съехаться. Честно, Элина не поймёт, когда подрастёт, если я так и буду просто приходить к вам в гости. Или вы ко мне. Ну я имею в виду, что лучше бы ей…
— Я знаю, — показав Тиму, что понимаю его намерения, я прижалась к нему, положив голову на его плечо. — Когда я сегодня относила Элиночку к твоей маме, подумала примерно об этом же.
— И ещё кое-что, — судя по быстрому тону Тима, он страшно нервничал. — Ты не подумай, что это я только из-за Элины. Блин, не это хотел сказать… То есть я…
Тим медлил. Мне почему-то это нравилось и даже не хотелось его торопить. Улыбаясь, я положила левую ладонь на его предплечье и посмотрела в ясное голубое небо, слушая раздающиеся со двора довольные крики детей и пение птиц. Пускай Тим сам закончит фразу…
— Я люблю тебя, Кать, — он выдохнул и, выждав ещё паузу, достал правой рукой из кармана какой-то предмет и быстро сунул мне в руку, не глядя на меня. — Прости, что не особо торжественно… Капец как волнуюсь. Что хотел сказать. Я не прошу соглашаться сразу… если не хочешь… Ну то есть у нас есть время подумать, но я хотел сообщить, что этого хочу… Если ты… Блин, да что такое!
Кожей ладони я ощутила маленькую бархатную шкатулочку и на мгновение прикрыла глаза. К ним подступили слёзы, но в то же время стало невероятно легко — казалось, у меня за спиной выросли крылья, и я могла прямо сейчас взять и вспорхнуть в небесную высь. Я расхохоталась от счастьяи, похоже, этим напугала Тима. Вид у него был такой потерянный, что он того и гляди, мешком свалился бы с крыши.
— Да не, я не прикалываюсь, — краснея, на всякий случай уточнил он, отчего я развеселилась ещё больше. — Ладно, не говори сразу «нет». Скажи, что хотя бы подумаешь. Блин, Катюха, прошу.
Улыбаясь, я посмотрела на Тима. На его сощуренные от солнца голубые глаза, в которых плескалось смешанное с опаской ожидание, на его заживающие шрамы на лбу и правой щеке от осколков. Затем перевела взгляд на его обнаженные руки — следов от порезов на них почти не осталось. На мне пребывание в лаборатории тоже оставило свои отметины в виде шрама от пули на левом плече, нескольких мелких, почти уже невидимых царапин на спине, а самоеглавное — вертикальный след на груди от операции на сердце (который я, впрочем, не теряла ещё надежды убрать или хотя бы уменьшить в клинике косметологии). И, в общем, нам сильно повезло, что мы, побыв пленниками в таком жутком месте, отделались, можно сказать, минимальными физическими повреждениями. Но другие, незаметные внешне рубцы были гораздо серьёзнее — те, что остались в нашей душе в виде боли от потери тех, кого любили, а также всех незнакомых, что мы оказались не в силах спасти. Они никуда не исчезнут, однако счастливые моменты дальнейшей жизни, которые у нас, несомненно, впереди, их со временем сгладят.
Я вновь посмотрела на двор внизу. На деревья, чья молодая, совсем ещё зелёная и маленькая листва, шевелилась на тёплом ветру. На участки травы с первыми ярко-жёлтыми одуванчиками, пышные и белые кудри цветов яблонь, а также роскошные кружева черёмух. Затем перевела взгляд на крыши соседних домов, в блестящих кровлях которых отражалось яркое майское солнце, и отыскала среди них пятиэтажку, где жила моя давняя подруга Таня. С ней я пока не успела увидеться, но знала, что она, ещё в молодости сводившая в мыслях меня и Тима, точно будет радоваться за нас, как радуется наверняка сейчас, как обычно, хорошей погоде.
Природа благоухала, полная жизни и красок. На земле наступало новое лето, а вместе с ним и новые надежды.
Я повертела коробочек в руке, чувствуя удовольствие от прикосновения к мягкому бархату. В ладони, как и в тяжёлой от приступившего молока груди, ощущалась пульсация моего сердца.
Склонив голову к Тиму, я довольно улыбнулась и пожала плечами.
— А что тут думать, — просто и коротко ответила я и, глядя в его удивлённо-радостные глаза, поцеловала. — Я тоже тебя люблю, Тим, — прошептала я, едва отстранившись от его губ.
Над нами раскинулось широкое голубое небо. За все столетия, что существуетпланета, оно познало немало мечтаний и свершений различных судеб. Но именно сейчас оно возвышалось над нашими головами, одаряя светом, который забирал волнения и рассеивал их без остатка в освещенной солнцем синеве. Мы молча сидели на крыше, держась за руки и чувствуя тепло друг друга. Вдыхали этот весенний день, наполненный сиянием, чудесными ароматами и звуками жизни. Солнце стояло высоко в небе. Отсюда не был виден весь Красногорск, но та его маленькая часть, в которой мы с Тимом провели своё детство и юность, расстилалась перед нами практически полностью. И здесь же, в ней, начался новый период нашей взрослой жизни. Я мысленно, от всей души загадала, чтоб в ней было как можно больше солнца — желательно столько, сколько в сегодняшнем дне. А также радости и поводов для искреннего веселья.