Я постоянно говорю с вами всеми. С тобой, с мамой, с остальными. Даже с Гаврилюком, нашим начальником. Теперь я жалею, что иногда посмеивалась над ним… Мысленно, папа — чаще всего так. Лишь изредка — ночью, в темноте, либо находясь в душе, — я позволяю себе перейти на шёпот: когда мысли превращаются в слова, в них становится больше жизни. Кто-то посчитал бы это признаком сумасшествия, но я-то знаю, что всё ровно наоборот — только благодаря этим разговорам я всё ещё не сошла с ума. А говорить вслух, слыша свой голос, кто мог бы подумать, что такое обычное дело стоит ценить, словно воздух? Общаясь друг с другом каждый день, люди представить себе не могут, каково это — лишиться такой возможности, оставшись один на один с собой, в месте, где из собеседников — только психопат, навещающий тебя пару раз в месяц.
Мне остаются лишь обращения к вам. Они что-то вроде письма, личного послания, поэтому возможные ответы я могу только представить. Но каждый раз, как я думаю о каком-то конкретном человеке, я мысленно вижу его перед собой. Кого-то — более чётко, а кого-то — размыто. Тебя, папа, я сейчас представляю так, будто ты действительно сидишь рядом со мной на кровати. Держишь меня за руку, ласково и сочувственно улыбаешься, и свет от твоей улыбки отражается в карих глазах, которые так похожие на мои. У тебя стало больше седых волос и морщин, но ты всё в той же белой в синюю клетку рубашке и жилетке кремового цвета — последнем подарке мамы.
Ты говорил тогда, что на всё есть своя причина. Почему же тогда, папа, происходит всё это? Для чего оно вообще должно быть?
Я надеюсь, ты нашёл в себе силы жить дальше — после того, как ты узнал, что случилось со мной. Я верю, что у тебя сейчас всё хорошо. Сейчас ночь, и я могу сказать тебе вслух, что я очень сильно тебя люблю. Хочется верить, что сквозь ночь и расстояние эти слова долетят до тебя в твой сон, в подсознание, в душу. Слова твоей дочери, всё той же маленькой Катюши.
Ты дал мне всё, что смог, но то, чего ты боялся, случилось. Пусть даже через девятнадцать лет.
Отпуская меня в чужой город, ты высказывал опасения, но всё же, не мог знать наверняка, что с твоим ребёнком случится плохое.
Но как быть в ситуации, если ты знаешь это и всё равно не можешь помешать?
В моей ситуации, папа.
Часть 2
Глава 9
Май подошёл к концу, незаметно сменившись июнем. Всё больше становилось солнечных дней, а яркие краски бело-розовых яблонь и солнечных одуванчиков сменились на сиреневое изобилие и летящий изо всех щелей тополиный пух. На улицах столицы всё чаще встречались шумные компании детей и подростков, ушедших на трехмесячные каникулы. Тут и там слышался весёлый гам — люди радовались наступившему лету и хорошей погоде.
Что до нашего НИИ, то отдых всем здесь ещё только снился. Сезон отпусков, как правило, приходился на июль-август, а на первый месяц лета выпадала интенсивная работа, связанная не в последнюю очередь с сессией ординаторов и аспирантов, а у сотрудников, совмещающих должность со ставками преподавателей вузов, — ещё и со студенческой.
Третий этап итоговой аттестации ординаторов-выпускников, представляющий собой экзамен по патологии, должен был состояться двадцать третьего июня. Так что накануне, двадцать второго, им была назначена консультация, проводить которую поставили меня. И поэтому с трех часов дня я сидела за преподавательским столом в небольшой учебной аудитории главного корпуса, отвечая на вопросы без пяти минут (точнее, без двадцати четырёх часов) специалистов — группы численностью в восемь человек. Надев по такому случаю белую блузку с высоким воротником и чёрные брюки, теперь я изнывала от духоты, стоявшей в помещении, несмотря на открытые окна. Кондиционер здесь был сломан, и я жалела, что соседнюю аудиторию — большую по размеруи с наличием холодного механического воздуха — сегодня заняли. Впрочем, данные обстоятельства не являлись чем-то необычным: всего лишь досадные атрибуты учебно-рабочего процесса в тёплое время года, поэтому все, в том числе я, демонстрировали смиренное терпение — даже через час после начала консультации.
— Итак, мы с вами разобрали гетеротопные аритмии. Главное, не забудьте, что они возникают вне синоатриального узла. Иван Дмитриевич, я ответила на ваш вопрос?
— Да, — благодарно кивнул сидящий на первой парте русоволосый парень в очках.
— Хорошо. Кто что ещё хочет спросить?
— Екатерина Семёновна, можно уточнить насчёт мутагенов. Лекарства тоже к ним относятся?
— Смотря какие, Роза Руслановна, — я посмотрела на темноволосую кудрявую девушку с румяными щеками. — Некоторые — да. Как и вирусы.
— А интерфероны ведь антимутагены?
— Интерфероны, аминокислоты, такие как аргинин, гистидин, метионин. Запомните это все. А ещё витамины А, С, К, фолиевая кислота, ферменты и антиокислители: ионол, соли селена.
— Простите… — подал голос полный лысый парень в очках и бордовой рубашке. — Екатерина Семёновна, можно ли… уточнить про воспаление?
— Что конкретно про него? Сергей Семёнович, за два года мы столько раз касались этой темы, что вы все сможете рассказать её от и до, разбуди вас посреди ночи, — я невольно улыбнулась.
— Ааа, да это… Острая фаза. Ещё раз повторить, — поправив очки, Серёжа Зайцев посмотрел на меня с надеждой. За всё время, что мне приходилось вести у этой группы, этот парень не демонстрировал выдающихся способностей, но тем не менее был очень старательным, чем мне и нравился.
Я кивнула.
— Ну хорошо. Острая фаза. Ответ, основные биологические эффекты, белки. Записывайте все.
Когда я перечисляла основные биологические эффекты острой фазы, дверь аудитории приоткрылась, и я увидела, как в образовавшемся проёме появляется кучерявая голова Тима. Друг, заметив мой взгляд, широко улыбнулся, поднял руку и приветственно ей замахал. Я жестом попросила его подождать. Когда тот, смешно выпучив глаза и закивав, скрылся, я вновь повернулась к ординаторам, и рассказала всю тему до конца.
— Если ни у кого больше вопросов нет, тогда увидимся завтра на экзамене. Всем удачи, и помните — шпаргалки брать с собой бессмысленно. У председателя комиссии очень цепкий взгляд на такие вещи.
Как только за дверью скрылся последний человек, я, вытирая лоб взятой из сумки влажной салфеткой, увидела Тима, шествующего ко мне с самым важным видом.
— Ну здравствуй, — улыбнулась я. — Что ты тут изображаешь?
— Вы про что, Екатерина Семёновна? — притворно удивился он. — Я всего лишь хотел сообщить вам, что пришёл сдавать экзамен, и можете быть уверены — ни один, даже самый проницательный глава комиссии, не сможет уличить меня в имении шпаргалкой. Думаете, у меня опыта нет? Ошибаетесь, женщина. Я МГУ закончил. Пусть и не с красным дипломом, но и без красной задницы, по которой мне постоянно бы поддавали за списывание!
— Да ладно тебе, — я, убрав салфетку от лица, прищурилась и посмотрела на него. — Тим, ты и так был одним из лучших на курсе, а если бы тебя действительно били, то задница данного цвета была бы тебе обеспеченаза поведение.
— Как знаете, Екатерина Семёновна, — друг с важным донельзя видом поднял голову, изображая гордость. — Синяки я себе точно набил — под цвет диплома.
Я бросила салфетку в него и расхохоталась. Тим, увернувшись, тоже засмеялся, довольный собой.
— Ё-моё, у вас пекло, как в бане! — он прошёл в сторону раскрытого окна, выглянул в него, затем с ошалелым взглядом повернулся ко мне. — Нет, эту планету уже ничего не спасёт.
— Перестань, до глобального потепления ещё есть время, — я обошла стол, подобрала салфетку, выкинула её в мусорное ведро рядом с дверью и направилась обратно. — А вообще, ты прав. Жара невыносимая. На улице тридцать два градуса.
— Ага… а ты всё работаешь. Антоха сказал, ты сегодня трудишься в поте лица … оно и видно, — он указал на мусорную корзину, в которую недавно отправился влажный платок.
— Ох, Тим, лучше ты мне посочувствуй, — я устало села на стул, подперев голову руками. — На работе занятость полная. С утра в лаборатории, с обеда тут… Я даже не перекусывала. Надо сейчас зайти хоть чаю попить…
— Так я тебе и сочувствую! Потому и пришёл кое с чем, — расстегнув портфель, он принялся в нём копаться. — Это — для начала.
Передо мной появилась шоколадка.
— Спасибо, — я устало взяла плитку в руки и приятно удивилась. — Ого, та самая, с изюмом и кокосом! Где ты её нашёл? Это не Антон передал?
— Как ни странно — в буфете главного. Только заметил — сразу взял. Она единственная, которую ты трескаешь и не ноешь, что потолстеешь, — хихикнул друг.
— Вообще-то ною. Но от неё действительно не могу отказаться. Она очень… вкусная!
Тим вручая мне ещё и бутылку.
— Катюха, это просто вода — для спиртного сейчас не время.
— Да, я вижу, — с удовольствием сделав глоток, я раскрыла шоколадку. — Тим, ты большой молодец.
— Пустяки, — отмахнулся тот. — Ешь быстрее, а то растает. А вот у Антохи самого дела не лучше. Еле нашёл время со мной поговорить! Придётся мне, видимо, идти сегодня с Марго в филармонию…
— Чего?? — от удивления я чуть не выронила протянутую другу плитку. Тим, планирующий посетить культурное мероприятие, выглядел более чем необычно. — Тим, с тобой всё… мм…
— Хочешь спросить — не стукнулся ли я башкой об стену? — захохотал тот, беря угощение. — Нет, пока всё нормально, клянусь огородом твоего папы.
— Пока? Смотри мне, а то папе не понравится остаться без урожая.
— В общем, отдал мне билеты чувак из лаборатории сна, когда я там протестировал электроэнцефалограф. Сказал, что хотел пойти сегодня с девушкой, но выяснилось — не сможет.
— Вот как. Ясно. Надеюсь, ты не сказал, что этим он отлично выполняет свою работу? Название лаборатории соответствует воздействию на тебя классической музыки.
— Нет. Всего лишь согласился, что Чайковский благотворно воздействует на сознание. Но вообще, я сразу подумал про вас. Антохе такое нравится, а ты его жена, ещё и музыкальную школу закончила, значит — в теме. Ого! — Тим, достав телефон, посмотрел на экран. — Ког