— Ты точно не хочешь с нами, хомячок? — Антон, прощаясь со мной перед отъездом, ласково провёл пальцами по моей щеке. Мы оба стояли у крыльца бревенчатого одноэтажного папиного дома: я видела, как небольшой ветерок легонько колышет пряди волос моего мужа, и чувствовала, как мои собственные — тоже.
Хомячок — это уже моё тайное прозвище, и получила я его благодаря пухлым щекам. Кто-то счёл бы такое обидным, но мне оно нравилось — я понимала, что ни мой муж, ни Тим, временами тоже приводящий такие сравнения, не хотят меня задеть. Но если бы кто и поставил себе цель сделать именно это, у негодяя ничего бы не вышло даже в детском саду, так как сама я никогда не комплексовала по поводу своих щёк, даже наоборот — мне нравилось, что их округлые формы сочетались с такими же линиями глаз, бровей, губ и подбородка.
— Точно, милый. Пока вас не будет, я приберусь в доме и что-нибудь приготовлю.
— Хорошо. Привезти тебе кофе? Говорят, в Красногорске напротив нашей школы открылась кофейня с пончиками, и они тоже очень вкусные. Наверное, лучше, чем в нашей столовой.
— Принеси, — засмеялась я. — Буду ждать.
— Ты в порядке? — Антон обхватил руками моё лицо и заботливо посмотрел мне в глаза. — А то мне показалось, ты чем-то расстроена.
— Немного. Я думала, Лена приедет, но она уехала в командировку. А ещё, — вдруг выпалила я, но тут же замолчала. Внезапный энтузиазм поделиться с Антоном переживаниями, похожий на внезапный набег волны на берег, также быстро отхлынул. Поэтому я молча покачала головой и застенчиво улыбнулась.
— Ничего. Просто я уже скучаю.
— Я тоже, дорогая.
Антон поцеловал меня в лоб и начал уходить. Я потрепала мужа по руке и схватилась за неё, делая вид, что не желаю отпускать (играть мне и не пришлось). В конце концов, он скрылся за калиткой и прежде, чем удалиться к машине, помахал мне. Я ответила ему тем же, чувствуя, как всё внутри наполняется грустью.
После того, как все уехали, я собралась заняться делами, но, решив дать себе небольшую передышку, села на деревянное крыльцо и стала глядеть на растущие у калитки подсолнухи. Их было много, целые заросли. В раннем детстве я любила, восторженно пища, бродить среди них, раскачивая стебли, и мама, ругаясь (только для вида — она не сердилась по-настоящему), звала меня и пыталась вытащить. Но я всегда упорно настаивала на том, чтобы мне не помогали находить дорогу: ощущение, что я сама нашла выход из лабиринта, наполняло меня огромным воодушевлением, гордостью и, казалось, чрезвычайно важным достижением. Кто их садил? Или они всегда росли там сами по себе? Я уже не помню.
Сейчас качающиеся жёлтые солнышки навевали тоску, напоминая о чувстве потери и о том, что я так и не сказала Антону вслух.
Часть дня я потратила на различные домашние хлопоты. Приготовить я решила тушеную картошку с грибами, которые нашла у папы в банке на верхней полке холодильника. Смешала их я только с половиной порции картошки, оставив Антону часть без шампиньонов — он вообще не любил грибы, в то время как остальные просто обожали. Мой муж никогда не жаловался на приготовленную мною еду, однако, как истинный учёный, был большим привередой, а в кулинарных делах и вовсе демонстрировал большую избирательность. Поэтому дома он обычно сам и готовил: всё, что ему хочется и как ему хочется, в нужных пропорциях. Надо отдать ему должное: получалось действительно вкусно. Сделав ещё окрошку и салат из огурцов и помидоров, янаконец присела в кресло, которое когда-то любила мама, и взяла с рядом стоящей тумбочки свою незаконченную работу.
Пока что это было белое шерстяное полотно на спицах, с тянувшейся от него похожей на пуповину нитью, которая соединяла его с «родителем» — клубком. Со временем ему предстояло превратиться в мужской свитер.
Такой Антону должен понравиться. По крайней мере, на этот раз на нём не будет никаких изображений. Я усмехнулась, вспомнив подаренный когда-то мужу на Новый год свитшот с большим футбольным мячом посредине груди.
«Тим, когда меня увидел, полчаса ржал! Но это потому, что он дурак. Не понимает стиля!»
«И правда не понимает… Но вот что скажу по секрету: теперь можешь и ты над ним поржать. Ему я связала с плюшевым мишкой. Я завтра прямо во время застолья на него и надену».
Да, Антон, услышав об этом, буквально стонал от смеха…
Мои воспоминания прервал звук приближающихся автомобилей. Сердце затопила радость. Делала петлю за петлей, я с нетерпением вслушивалась в звуки. Вот машины остановились за домом — заглохли моторы — скрип калитки — и на вымощенной досками дорожке послышались шаги, а следом — голоса.
— Детка, я понял, что ты хочешь погонять на мопеде. Мне и самому понравилось. Ветерок, скорость! Только задницу немного жмёт.
— Нечего злоупотреблять фастфудом. Скоро ты вообще её в сиденье не вместишь!
— Малышка, ты же знаешь, я тебя люблю. Но когда ты приносишь что-нибудь из ТОГО магазина…
— Тим, я тебя тоже, но в те разы у меня не было выбора, и потом, не всё там плохое!
— Короче, оболтусы. Я вам щас картошки из подпола достану — жрите, сколько хотите! — не выдержав, вклинился в типичный супружеский диалог Вердиных мой отец. — И доче с зятем. Катюха! Выходи!
Я охнула, отложила вязание и пошла на зов. Всё-таки с папой в одиночестве долго не отдохнёшь.
Выйдя на веранду-прихожую, я вдруг подумала: а что, если он не один? Вдохнув поглубже, я открыла дверь и с облегчением заметила у крыльца только Тима, Марго и папу, который стоял на два шага впереди них.
Несмотря на то, что отцу было семьдесят два года, выглядел он лет на десять моложе. Густые и абсолютно седые волосы, глаза — такие же карие, как мои, не потерявшие былого задора, с россыпью морщин вокруг, а кожа лица и сильные руки — загорелые от частого пребывания на солнце. Помимо этого, он обладал плотным, коренастым телосложением и средним для мужчины ростом: сейчас было заметно, что папа где-то на пять сантиметров ниже меня и Тима, но примерно на семь-восемь выше Марго.
— Антон ещё не приехал? — удивилась я. — Вы вроде вместе все договаривались вернуться.
— Ха! Этот тормоз опаздывает. То есть твой муж, Катюха, прошу прощения. Мы когда по нашим сельским гравийным дорогам фигачили, его на мотике несколько раз обогнали! — похвастался Тим.
— Ты специально останавливался, а потом его обгонял, придурок! — Марго, помотав головой, закатив глаза.
— Конечно. Пусть знает, что наша посудина круче «Фольксвагена Тигуана»!
— Тебе лишь бы повыпендриваться. Завидуй молча! Нас и так на въезде из-за этого чуть не поймал гаишник.
— А я его и не боялся. Главное — я взял права. А то не хотелось бы, как в тот раз, потом доказывать…
— Это когда ты мопед угнал у Славина? — хихикнула я.
— Не угнал, а позаимствовал! Ванька всё равно набухался и дрых, а ещё был мне денег должен — я его потом простил.
— Три раза заимствовал.
— Да, Тимоха. Мы с отцом твоим потом разбирались, — зацокал языком мой папа. — Хорошо, хоть в аварии не попадал.
Я ухмыльнулась, но промолчала. Подробности давних московских приключений моего друга папе сейчас знать не обязательно.
— Ну, я побежала, — Маргарита счастливо махнула нам рукой. — Надо успеть покататься, пока кое-кто окончательно не продавил сиденье.
— Зато у кого-то сидит — загляденье. Ах, кто-то сейчас получит по этому самому месту!
Марго, с визгом и смехом увернувшись от шлепка мужа, побежала к калитке. Захлопнув её за собой, она помахала мне рукой, после чего прытко ретировалась.
— Это ты неплохо заметил, — одобрил папа. — Я тоже на той неделе сделал, как ты в тот раз посоветовал — сказал Устинье, какой у неё классный «подсвечник». То есть ты понял, о чём я…
Мой папа и Тим расхохотались, довольные собой. Я поджала губы и постаралась сохранить непринуждённый вид.
— Катя, пошли-ка в подпол. У меня для тебя там кое-что есть. Тебе точно понравится.
— Что, пап? Картошка? Не спорю, но, может, лучше после еды? Она, кстати, уже готова.
— Не только. И я не про морковку, свеклу и лук, — предвосхитил папа все мои следующие вопросы, увидев, что я уже открыла рот. — И ты, катастрофа, тоже с нами, — махнул он Тиму. — Нам ещё овощи поднимать!
Пройдя мимо раскидистого вишневого дерева, мы подошли к деревянному сараю, стоявшему в конце двора. Папа толкнул старую дверь, и та со скрипом открылась.
Внутри было темно, и витал знакомый запах пыли и дерева. Я щёлкнула выключателем. Старая, подвешенная к потолку на проводе лампа озарила маленькое помещение с тянущимися вдоль стен полками и заброшенными рабочими столами, на которых возвышались, покрытые пылью, рабочие инструменты. На самих стенах чего только не висело: пилы, мотки верёвок, засохшие берёзовые веники, нитки с нанизанными на них грибами и много другого барахла.
— Ух, давненько я тут не был! — сказал, оглядываясь, Тим. — О, вижу тут старую добрую ручную дрель.
— Конечно, сынок. Она переживёт ещё твоих внуков!
Пройдя к центру грязного дощатого пола, папа дернул незаметное на первый взгляд железное кольцо и тем самым откинул крышку подпола.
— Но сначала туда. Так, молодежь, включите свет!
Тим, протянув руку к ближайшей к нему стене, выполнил просьбу, а я хихикнула. Учитывая, что мы оба миновали тридцатипятилетие, к озвученной отцом категории отнести нас было нельзя даже с натяжкой, но, кажется, папа будет называть так нас и в сорок, и в шестьдесят.
— Пап, зачем ты туда полез? Я же сказала, картошку…
— Да погоди ты, доча. Я за вареньем к чаю, я быстро.
Ещё одна особенность папы — позвать за одним, а по пути вспомнить про другое.
— Ща, скажу, когда забирать у меня, — отец скрылся внутри.
— Интересно, — Тим задумчиво оглядел полки. — Может, мне ещё тут поискать эту фотку? Не удивлюсь, если она окажется в самом неожиданном месте. И я не про то место, которое всегда имею в виду, — спешно заверил друг.
— Какую фотку?