Стоял тёплый и ясный летний день — хотя после вчерашнего ливня, который накрыл столицу и по большей части её область и продолжался всю ночь, многие опасались срыва нормального дачного отдыха. Как ни странно, сейчас, после происшествия у столовой главного корпуса, многие стали ждать возможности отвлечься и расслабиться сильнее обычного. Повлиял, видимо, стресс и напряженная обстановка в НИИ. За эти дни я давно перестала обращать внимания на слухи, а тем немногим, кто осмеливался откровенно расспросить меня обо всём, я отвечала кратко и односложно, давая понять, что не желаю обсуждать произошедшее. Логачёв так и не пришёл в сознание. Тим, успевший сдружиться с техником, переживал больше всех нас. Но каждый раз, как только мы приходили к Диме в реанимацию, слышали неизменный ответ врача — в разных вариациях, но с одной сутью:
— Состояние стабильно тяжёлое. Посещения пока запрещены.
Дело о попытке убийства и самоубийства, как и предсказывал Тим, замяли на корню. Но больше, чем это, и даже, чем состояние Логачёва, меня волновало другое: я боялась за Антона. Страх того, что некто предпримет новую попытку покушения на жизнь моего мужа, преследовал меня постоянно. Опутывая своими чёрными липкими руками, он вызывал беспокойство и паранойю. Я не могла сосредоточиться на работе. Не могла, покупая в магазине кофемашину, не представлять, что возможно сейчас, в этот самый момент, моему мужу на работе приносят новое неисправное устройство. А главное, я не могла поделиться с Антоном своими страшными мыслями — наверняка он испытывал примерно всё тоже, и усугублять его душевное состояние, добавляя ко всему собственный негатив, совсем не хотелось. Кончилось тем, что вчера мне приснился кошмар: неизвестные люди без лица и в чёрных костюмах, от которых буквально веяло холодом, сжигали моего мужа заживо в каком-то жутком и тёмном месте. Проснувшись от собственного крика, я залилась слезами, и Антон потом долго успокаивал меня, прижимая к себе.
— Может, нам стоит лучше уволиться? — всхлипывала я, пытаясь совладать с трясущимся телом и сделать из принесённой мужем кружки горячего чая хотя бы глоток. — Я… я постоянно думаю о том, что может случиться… и не говори, что ты — нет. Знаю, Тим сказал тогда… Но я не могу, чёрт возьми, делать вид, что ничего не происходит! Ждать постоянно… непонятно откуда… неведомой хрени! Мы работали в этом сраном НИИ столько лет… не для того, чтобы так всё закончилось!
— Дорогая, я знаю, — муж гладил меня по голове. — Я с тобой согласен. Ты права — конечно, мне тоже страшно. Не буду от тебя это скрывать — признаюсь честно. Насчёт уволиться или перевестись… Вообще, эта мысль приходила мне в голову. Вот только Тим и Марго. Понимаю, это сейчас прозвучит тупо, но у меня почему-то возникает чувство, что если мы уйдём — значит мы их… кидаем, что ли? Я знаю, что им тоже грозит опасность и что они, в отличие от нас, выбрали такую жизнь сами. Но всё же. После того, что мы узнали… всё подписали и где побывали, у тебя не появилось чувство, что мы четверо теперь неразрывно связаны? Ещё более чем всегда?
Я вздохнула, утирая слёзы. На душе было горько. Я осознавала, что во время речи Антона мысленно соглашалась с каждым его словом. Помимо мужа и ещё Лены, тоже работающей в нашей фармакологической компании, я беспокоилась за Тима и Марго. И мне так же не хотелось оставлять их в этой странной клоаке.
— Да, — очередная слеза упала мне на грудь и обожгла кожу. — Но и не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Ты же знаешь, я… люблю тебя. Всегда любила. Всю жизнь.
Глаза вновь защипало, а к горлу подступили новые рыдания.
— Не случится, — Антон обнял меня сильнее и поцеловал в макушку. — Обещаю, хомячок. И пусть гораздо позже, Давай… давай просто думать, что мы такие же агенты на задании, как и наши друзья. Ну чисто как в кино всё… Блин, Тим агент… я к этому не привыкну. Он намного ответственнее, чем кажется.
Я улыбнулась сквозь слёзы. Как обычно — при наступлении какой-то сложной ситуации, муж пытается перевести всё в игру или выдумать абстракцию, что мы — мистические существа параллельного мира, которые могут победить всех и всё.
— Я тоже люблю тебя. Знаю, что осознал свои чувства к тебе гораздо позже, чем ты ко мне, но это не значит, что они менее сильные. Но в том, что я долго не замечал тебя — только моя вина. Наверное, всё моё внимание было зациклено на футбольном мяче. Я всё-таки был таким дураком! Не зря всегда думал: нормальный бы с Тимом не подружился!
Несмотря на страх и печаль, муж всё же заставил меня засмеяться.
— Тогда я тоже ненормальная. Мы все, кто связался с ним, именно такие. Даже сейчас. Что может быть невменяемее, чем оставаться в месте, где тебя могут убить? Тем более — устраиваться туда на работу. Тим и Марго правда ведь постоянно рискуют. Интересно, а им платят за это зарплату? Или как там говорят — гонорар?
Я сделала большой глоток чая, который до этого не разлился лишь чудом.
— Тим вполне может работать и за идею. А дурью маяться — совершенно бесплатно, — муж забрал у меня чашку. — Ты думаешь, я за тебя не боюсь? Об увольнении поэтому я тоже подумывал — но не знал, как тебе сказать, чтоб не пугать. Вот как теперь получилось — мы просто пугаем друг друга.
Я услышала, что Антон засмеялся.
— Если мы уйдём с работы, Марго и Тим, конечно, не сочтут это за предательство, но…
— Но мы оба чертовски высокоморальны и просто казним себя сами.
— Так и есть, — вздохнула я. — Они нам как родные. А родных бросать в беде не положено. Даже если они могут за себя постоять.
— Хорошо, что ты об этом упомянула. Мы ведь тоже не совсем беспомощные. К тому же я буду осторожен. И ты тоже. Кто бы ни были эти злодеи — им с большей вероятностью нужно, чтобы всё походило на несчастный случай. На явное убийство они не пойдут. А там посмотрим, что будет. Катюша, давай… давай пока просто жить дальше.
Он вновь пригладил мои волосы. Как всё-таки Антон любил это делать!
А я любила его.
— Я тут подумал… Когда мы всё это переживём, нам в старости, по крайней мере, будет, что вспомнить.
Лёгкий вздох над моим ухом свидетельствовал о его ободряющей и выражающей бесконечную любовь улыбке. Закрыв глаза, я почувствовала, как уголки моих губ поразительно легко тоже поднялись вверх. Я была уверена, что Антон это понял так же, как и я, уловив мельчайшее движение воздуха.
После этого разговора мы с мужем, обнявшись, быстро заснули. Больше ни в ту ночь, ни в эту кошмары меня не беспокоили — хотя и нельзя сказать, что дальнейший мой сон был полностью спокойным. То же самоеможно было говорить и о моём настроении. В том числе сегодняшнем — я так и не могла до конца полностью раствориться в атмосфере праздника.
Подумав, что стоять у крыльца и заниматься самонакручиванием, пока все чем-то заняты, — не лучшее дело, я развернулась и направилась в дом. Возможно, кому-нибудь чем-нибудь нужно помочь.
Я поднялась по ступенькам, вошла в дверь — и едва не столкнулась с направляющимся к выходу Марго и Валей. Оба несли в руках по два блюдца: У первой на них были булочки-синнабоны, как я узнала, собственного «фирменного» изготовления; а у второго — хот-доги.
— Оу. Вам придержать дверь?
Подождав, пока рассыпавшаяся в благодарностях парочка пройдёт, я зашла в дом и оказалась в помещении, служившем одновременно и прихожей, и кухней. В правой его части тянулся длинный кухонный стол, заставленный продуктами. За ним стояла дама и разворачивала пакет с очередной порцией закусок.
— Здравствуйте. Вам нужно чем-нибудь помочь?
Мама Вали, Инна Алексеевна Малькова, была примерно ровесницей Гаврилюка, а по росту на полголовы ниже меня. Её фигура была чуть располневшей, но всё же более-менее сохранившейся, а чёрное деловое платье ещё и визуально стройнило. В ушах у Инны Алексеевны сверкали золотые серьги-кольца. Идеально уложенные, короткие (отросшие чуть ниже ушей) волосы были покрашены в платиновый блонд. Такую прическу явно не могли соорудить в дешёвой парикмахерской. Дорогим и качественным смотрелся также и макияж нейтральных тонов. Морщин у женщины тоже было мало, что, помимо хорошей пудры и тонального крема, говорило о профессиональном уходе за кожей и салонах красоты. За прямоугольными очками в чёрной оправе скрывались ярко-голубые, несмотря на возраст, глаза — такие же, как у её единственного сына. У меня промелькнула мысль, что такая леди совсем не вписывается в антураж дачи — гораздо органичнее она смотрелась бы, как в прошлом году, в дорогом ресторане. И сервисом заниматься самой ей тоже не шло — подобных людей всегда окружают официанты.
— Мне неудобно вас о чём-то просить, Екатерина Семёновна. Вы и ваш муж, а ещё эта чудесная девушка Маргарита и так, я слышала, настояли на организации праздника для моего мальчика, — голос у женщины был мелодичный и звонкий — нехарактерный для человека «в годах».
Мне вдруг подумалось, что в молодости Инна Алексеевна могла похвастаться сногсшибательной красотой. Но замужем, насколько я понимала, мать Вали никогда не была. Родив сына от какого-то обеспеченного любовника, она до самой его смерти получала от него деньги.
— Ну… — я не нашлась, что ответить. — В общем, да. Но это обычное дело — Валя наш коллега, и мы все его уважаем, — произнеся последнее слово, я отогнала воспоминания о «памперсах» и постоянно недовольном при виде старшего лаборанта биохимии Антоне.
— Я рада, что мальчик мой не теряется в обществе. Вы знаете, на самом деле он у меня очень ранимый, хоть этого и не показывает. Скрытный — не хочет, чтоб кто-то лез к нему в душу — даже я, его мать. Не любит внимание. Ему комфортно в тени. Иногда дело в этом даже доходит до крайности… Но он бескорыстный. Честный.
— Да, Валя хороший, — улыбнулась я.
— Он тоже прекрасно о вас отзывался. Сынок делится со мной немногим, но вас он хвалит постоянно.
Я почувствовала ещё большую неловкость. Чёрт — того и гляди, мать Вали начнёт играть роль сватьи. Только этого не хватало.