егко на него забрался и уже с него, обернувшись, отправил мне воздушный поцелуй. Я ответила ему тем же и помахала, мысленно желая удачи. В конце концов, как не порадоваться за любимого человека, который скоро, не исключено, получит предмет, который принесёт ему счастье? Даже если этот предмет будет очередным камнем в его коллекции.
Когда муж скрылся за холмом, я повернулась обратно к поляне. Уже смеркалось. В воздухе начал разливаться неприятный холод. Поёжившись, я застегнула молнию на своей чёрной ветровке.
Народ разбрелся по полю кто куда. Тут и там я видела коллег и знакомых: разбившись кто по парам, кто по тройкам, они ходили, разговаривая о чём-то своём. Ребята одной такой небольшой группы, в которой я заметила Зину, вообще пришли сюда с покрывалом. Остановившись, наконец, на месте, они расстелили его на земле и принялись ставить на него тарелки с едой. Я усмехнулась про себя: продолжись застолье на ночь, все бы наверняка постепенно перебрались к холмам, а затем — к лесу.
Недалеко от себя я заметила Валю, который, стоя в привычном для него одиночестве, сжимал что-то в руке. Помимо меня, сейчас он был второй человек-одиночка на этой поляне.
Мне захотелось к нему подойти — просто так.
— Привет, — сказала я. В глазах Вали зажглось удивление — но всё же через секунду выражение его лица сделалось благосклонным.
— Добрый вечер, Екатерина Семёновна, — ровным спокойным, как и всегда, голосом ответил лаборант.
— Не помешаю?
— Что вы, нет, — Валя поднял руку с находившимся там предметом, и я увидела, что это хот-дог. — Я рад заговорить с каждым гостем этого праздника — а с вами в особенности.
— О, — слегка смутилась я. — Не стоит преувеличивать мою значимость. Ты тоже организатор — это ведь твоя дача. Тебе понравился праздник?
— Спасибо, всё было замечательно, — глаза Вали блеснули. — Я бы сказал — даже очень.
Он явно хотел сказать что-то ещё, но тут на нас сбоку неожиданно налетел Слава Смирнов.
— О боже, ребята, простите, — выдохнул он, пока мы с Валей помогли ему встать и занять твёрдую позицию на ногах. — У вас нет обезболивающего? Голова раскалывается. Наверное, приступ мигрени. У меня она постоянно. Сосуды — ни к чёрту!
Валя, перехватив кулинарное изделие другой рукой, быстро достал из кармана спортивной куртки блистер и протянул его просившему.
— Кроме сосудистой теории возникновения мигрени, есть ещё и нейронная, Слава, — во мне снова проснулся физиолог. — Помнишь? Повышенная возбудимость коры головного мозга, а так же ствола — всё ведёт к нарушению контроля над тройничным нервом, то есть над его болевыми нейронами.
— Да, да, припоминаю. Я больше сторонник сосудистой, — снова поднеся руку к виску, он поморщился от боли. — Воды нет запить? Ладно, пойду у тех попрошу, — указал он на компанию Зины.
Когда Смирнов ушёл, я задумчиво посмотрела в сторону холмов, вновь повернулась к Вале и пожала плечами.
— Спасибо тебе за компанию, но мне пора. Пойду в сторону леса, поищу тра́вы для чая.
Повернувшись, я отправилась к холмам. Пока Антон отдаётся там своему хобби, я аналогично поступлю со своим — а затем вместе уйдём. Но едва я сделала несколько шагов, как в спину мне прилетел нервный оклик:
— Екатерина Семёновна, постойте!
— Что такое? — с досадой остановившись, я обернулась.
Валя, сжимая развёрнутый хот-дог обеими ладонями, стоял с таким видом, будто вся его решимость что-то сказать вышла из него, как воздух из резинового шарика. Дёрнувшись, он покачал головой.
— Я… я просто… хочу ещё раз поблагодарить вас. И, если что… я был бы рад предоставить вам дачу и на празднование… вашего дня рождения, — Валентин смущенно умолк, но затем добавил:
— Ваш муж и друзья тоже могут на это рассчитывать.
— Спасибо, — улыбнулась я. — Я учту твоё предложение. Дело ещё в том, что все мы не «летние» именинники.
Это уж точно. Я и мой с мужем родились в марте, а Марго и Тим — в декабре.
— Да… Ах, и ещё — приятного тебе аппетита. Кстати, они действительно вкусные.
Лицо его просияло. Я уже начала разворачиваться, чтобы пойти, куда хотела, но тут что-то привлекло моё внимание. Компания, где были Зина и Слава, больше не казалась беззаботной. Поднявшись на ноги, все четверо с интересом смотрели куда-то влево и вверх и комментировали с удивлёнными возгласами. Мне показалось, в них проскользнуло что-то про грозу.
Поглядев туда же, я не обнаружила ничего, достойного такого внимания. Пожав плечами, я пошла вперёд.
— Катя, ты куда?!
— Екатерина Семёновна, стойте!
Теперь кричали Слава и Зина. Испытывая искреннее непонимание вперемешку с раздражением, я обернулась. Да что, чёрт возьми, им всем от меня надо?
Посмотрев в их сторону, я с удивлением обнаружила, что к ним бегут Тим и Митя. Валя уже стоял между Славой и другим парнем, племянником Гаврилюка. Даже отсюда было заметно, как интенсивно двигались его челюсти, пытаясь прожевать откушенный кусок.
Другие, кто был на поляне, тоже начали обращать на них внимание.
Смирнов быстро сказал что-то Вале, и тот, не отрывая взгляда от чего-то сверху, помчался от них влево — в сторону, как я начинала понимать, где находилось нечто мне неведомое.
Инстинктивно я вновь посмотрела туда — и, разумеется, без толку. Обычный пейзаж: три открывающихся взору холма с неровным, покрытым мхом каменным рельефом, в зазорах между которыми проглядывала чернеющая каёмка леса. Между ближайшей ко мне горой и соседней, пониже, был просто голый, местами усыпанный камнями с проросшей через них травой зазор. Между второй и третьей — более узкий, наполовину занятый берёзой. Над всем этим висело грязно-голубое небо, в котором всё больше сгущались лиловые, похожие на кляксы облака. Появившиеся звёзды едва можно было разглядеть.
Картина смахивала на творчество какого-нибудь мрачного художника — разве что он вряд ли бы стал изображать на ней вереницу мертвенно-бетонных опор ЛЭП, вдоль которой тянулись длинные толстые провода. Ровные ряды, признаки человеческого вмешательства в первозданную природу…
Стоп.
Сердце моё замерло, а затем заколотилось быстрее, словно у бегуна на марафоне перед линией финиша. Медленно, глядя вверх, я сделала ещё два шага — вперёд и вправо. И, наконец, смогла заметить то, о чём все кричали.
Когда я стояла на прежнем месте, дерево закрывало мне обзор. Но сейчас я без всяких препятствий увидела слева возвышающуюся, как мёртвый истукан, опору. И то, что один из её проводов был оборван. Конец его терялся где-то за вторым валуном, наверняка скрываясь в траве.
Лазить там бы явно было опасно. Почему это раньше никто не заметил?
И тут во мне вспыхнула волна ужаса — такого, что на мгновение ослепил меня и едва не сбил с ног. Но всё же, если сравнить его с потенциалом действия, что в физиологии является распространением волны возбуждения по живой клетке, это была лишь стадия подъема. Самый пик его наступил тогда, когда сбоку у первого холма показался Антон.
Даже в таком состоянии — со сдавленным горлом, приросшая к месту, я заметила, что лицо мужа светится от счастья. Должно быть, он нашёл то, что искал.
Дальше всё произошло, как в замедленной съёмке.
Одновременно с тем, как где-то позади меня стал выкрикивать отчаянные предупреждения Тим, мой муж шагнул с камня прямо на землю. Казалось, все системы моего организма в этот момент остановились и перестали работать: целую вечность я, не чувствуя вокруг ничего, наблюдала, как его ноги — сначала одна, а затем вторая, разгибаются в коленях, выпрямляются и наступают прямо на землю, перенося с собой всё его тело. На землю, которая может оказаться смертельно опасной. Затем сделал ещё один шаг…
Я готова была поклясться, что сразу Антон не понял, что произошло. Всё это время — от начала спуска до последнего шага он, не отрываясь, смотрел на меня. Антон увидел меня, узнал — и взгляд его, как обычно, был наполнен любовью и счастьем. На лице мужа играла тёплая улыбка — такая, что появляется у любящего мужчины всякий раз, когда он спешит к любимой женщине и хочет поскорей рядом с ней оказаться.
Это продолжалось невероятно долгую секунду. Всего одну секунду или даже меньше — пока не наступила следующая.
На лице Антона даже не успело появиться беспокойство, которое могло вызвать предупреждение Тима, а также ужас, ледяным холодом стоявший в моих выкатившихся глазах, и сорвавшийся с моих губ теперь уже бессмысленный окрик. А может, он вообще не успел увидеть или услышать что-либо из этого.
Всё его тело дернулось от разряда высоковольтного электричества. Не было ни вспышки, ни молний — ничего. Просто резкий и быстрый удар поразил Антона изнутри, как страшная неведомая сила. Ещё миг — и он упал.
Мне показалось, что в этот меня ток ударил вместе с ним и меня. Иначе как объяснить, что в ушах зазвенело, из лёгких разом вышибло воздух, а реальность вокруг, пошатнувшись, вдруг стала расплываться, как пейзаж за залитым дождём окном?
Всё кончилось так же резко, как началось. Я обнаружила, что стою, не шевелясь, на одном месте, и громко дышу. Вот только в мышцы будто вкачали свинец, а вдыхаемый мною холодный воздух, попадая внутрь, почему-то превращался в раскалённый. Слуховое восприятие, вернувшееся в тот же момент, обрушило на меня какофонию размазанных звуков. Крики, вопли, что-то ещё — всё это было громким, но не имело сейчас никакого значения.
По венам внутри заструился, подобно магнезии, жар. Всё не было прежним, не было реальным. Реальным в этом изменившемся мире было одно: лежавший на земле Антон — и то, что я заметила, как он, дергаясь, шевелится. У меня перехватило дыхание. Он жив! Я должна его вытащить!
Скованность тут же спала. Ноги сами понесли меня к проёму между холмами, где лежал мой муж. Не выдержав, я перешла на бег. Трава под моими туфлями скользила, сердце, разрывающееся от боли, было готово выпрыгнуть из груди, а мысли, подобно мыслям больного лихорадкой, вспыхивали огнём. Конечно, Антон не мог умереть. Как можно было такое подумать? Этого просто не может быть! Он выжил, и сейчас я это увижу! А потом придумаю способ ему помочь. Надо найти, за что ему дать ухватиться, или достать как-то ещё…