На секунду в машине воцарило молчание. Лишь диктор на радио, ведя какую-то программу, непрерывно трещал. Его голос почему-то напоминал мне стрекотание кузнечиков на огромном лугу.
Затем Тим, наконец, сказал:
— Ээ… Катюша. Не слишком ли ты много на себя берёшь? Это да, смело, похвально, но всё же…
Снова этот тон — будто говорит с сумасшедшей.
— Да послушай же, — стараясь говорить спокойно, терпеливо продолжила я. — У меня к ним доступа действительно больше, чем у вас. Цих мой непосредственный коллега, а Филин… ну он наш начальник. И брат Вали, с которым я подружусь. Он знает меня и знал Антона. И вообще — не одним вам по жизни экстрим испытывать, — пошутила я, впрочем, тут же начав опасаться, стоило ли.
— Кстати. Если ты сблизишься с Валей — может, выведешь его аккуратно на тему о брате и спросишь, почему он скрывает их родство? — спросила Марго.
— Мне кажется, он не то чтобы скрывает, — задумчиво произнесла я. — Просто не кричит об этом на каждом углу. А так — он ведь ни с кем не общается. Все три года работы у нас держится особняком. Никто не знает ещё и поэтому.
С улицы послышались гудки. Самые нервные ненавистники пробок успешно прошли тест на выявление. Я, передвинувшись на середину сиденья, наклонилась к пространству между передними креслами, и, понизив голос, сказала:
— Вас было двое на всё НИИ. Со мной дело пойдет лучше. Я буду прощупывать троих подозреваемых. У меня это выйдет быстрее.
— Ладно, — кивнул Тим. — Тогда нам двоим всего-то и остаётся, что выйти на шпионскую пенсию.
Я засмеялась, он и Марго — тоже.
— Основной у тебя всё-таки Валя. Другие — по обстоятельствам, — сказал друг, когда мы все успокоились. — Насчёт Филина и Рулина… то есть Звягина, нам надо проделать большую работу. С Вальком и Цихом уже закончили. Они более «мелкие» сотрудники. Даже Валёк, хоть и сын основателя. Эх, не повезло ему. И по наследству не так много досталось — почти всё отошло брату. Кстати, отличный предлог обозлиться, как считаете?
— Э… да, — промямлила я. — Возможно.
Марго пожала плечами и неопределённо мотнула головой.
Вскоре мы, преодолев пробку, двинулись дальше, а радио в машине благодаря уговорам Марго заменилось на музыкальные композиции с её флэшки. По мере того, как мы под трек ДДТ «Хиппаны» заезжали в Подмосковье, на смену новостройкам за окнами приходили леса, луга и частные поселения. Раньше мне нравилось разглядывать усыпанные цветочными коврами дикие поляны и бескрайние изумрудные моря колышущегося будущего урожая, простирающиеся до самых лесных полукружьев. Каждый раз эти пейзажи дарили умиротворение и осознание близости родного дома. Но сейчас я не могла на них смотреть — моё внимание неизбежно захватывали везде присутствующие опоры линий электропередач: неподвижные, высокие металлические, низкие деревянные и бетонные — но все одинаково смертельно опасные.
По-прежнему располагаясь в центре заднего сиденья, я, откинувшись на спинку, невидящим взглядом смотрела на мелькавшую, словно лента под иглой швейной машинки, асфальтированную дорогу, а на деле вспоминала Валю. Его пронзительный взгляд и трепетное отношение ко мне. Слухи о том, что парень в меня влюблён, скорее всего, были правдой. Несчастная любовь, отвержение семьи, одиночество, неуважение коллег… Могли ли эти обстоятельства толкнуть парня за черту?
— Слишком многое на него указывает, — подумала я и тут же заметила, что произнесла это вслух. — На Валю, — поспешно пояснила я обернувшимся друзьям. — Даже в книге или кино обычно тот, на кого больше всего улик, то есть очевидный подозреваемый, оказывается невиновным. Так было бы слишком просто.
— Не всегда, Катюха, — отозвался Тим. — Иногда это как раз тот человек, потому что зрителям уже запудрили мозг именно такой установкой. Все любят усложнять, разгадывать головоломки, путаются в своих же нитях и проигрывают. Потом оказывается, что ответ был на самом виду — прямо перед ними. Ты ещё правила ужастиков из «Криков» вспомни!
— Я тоже, если честно, сомневаюсь, что это Валя, — сказала Марго. — Но Тим в чём-то прав.
— Я не ослышался? Малышка, ты реально признала меня правым? О, смотрите, земляничная поляна! — Тим вдруг сбавил скорость, когда слева впереди в лесу показалась небольшая прогалина. — Помните, мы тут в прошлом году дофига собрали?
— О да, — довольно произнесла Марго. — Мы ещё говорили, когда оттуда вылезли, что больше никогда не будем её есть.
— Ага, обожрались на год вперёд! Вот, год уже прошёл.
— Ладно, понимаю, куда ты клонишь. Давай свернём. Кать, ты как?
— Да я не против, — честно призналась я. То, что от тягостных дум меня отвлекло столь обычное и невинное предложение, было неожиданно, но действительно здорово.
— Ура! Можно полчаса париться только о том, как бы ею не обожраться.
— И не испачкаться, — добавила Марго. — Ой, там колея ужасная, не заезжай туда, а то застрянем…
— Ха-ха! Какая поездка без застревания в какой-нибудь заднице? Представляю, вы с Катей тачку толкать будете. Замажетесь, как черти!
— Ты мне и так в этом помог, теперь закрепить на нас хочешь?
Рот мой сам собой расплылся в улыбке. На душе стало легче. Умение находить радости в мелочах, отвлекаясь от насущных проблем и смеясь над глупостями, — это ли ни счастье, которое стоит научиться находить каждому человеку?
В этом умении мне пришлось практиковаться все выходные. Особенно в моменты, когда уныние вливалось в меня, подобно чёрной застойной воде. Происходило это когда угодно: перед баней, во время похода за грибами, после ужина в квартире, когда отец и Тим, забрав с собой оставшиеся с обеда жареные крылышки, шли смотреть кино в гостиную. Тогда я отчасти чувствовала себя чужой — всем было весело, но только не мне. Наблюдая, как папа и друг хохочут, пялясь в телевизор, я, сидя в кресле возле окна, молча вязала свитер под капли барабанящего в стекло дождя. Для кого предназначалось будущее изделие цвета фуксии, мне и самой было неясно. Так бывает, когда главным становится процесс, а не результат. Раз я не в силах влиться в общее веселье — необходимо всё равно заняться чем-то, чтобы не думать о подозреваемых. От ряда петелек меня отвлекло один раз только появление в дверях Марго с двумя бутылками пива, одна из которых точно предназначалась Тиму.
Но мысли мои, как шерсть вокруг спиц, продолжали вертеться возле расследования, а лица четырёх подозреваемых поочерёдно вспыхивали в голове. Иногда к ним присоединялось лицо Антона.
— Доча, зря ты не любишь «Очень страшное кино», — в очередной раз хохоча после очередного прикола, крикнул папа, помахивая открытой бутылкой. — Обожаю этот момент: «Ну нафиг!»
— Что…? — я глянула на экран. Судя по действию на нем, Тим и папа не так давно приступили к просмотру второй части франшизы. — Пап, осторожно! — охнула я, проследив за направлением его руки: за ним на диване сидел мой большой старый мишка бежевого цвета, который мне в детстве подарил брат Саша и которому я дала имя в честь главного героя известной сказки. — Не хочу, чтоб Колобок пропитался твоим пивчанским.
— Ой, да. Прошу прощения…
Но я уже шла к дивану, чтобы забрать плюшевую игрушку. Семь лет назад, когда зал перестал быть по совместительству спальней родителей (они перебрались в бывшую комнату братьев), а моя комната превратилась в склад, мама перенесла Колобка сюда, обосновав, что «он слишком прилично выглядит для ссылки в коробку». И только сейчас я вдруг пожалела об этом.
Подняв мишку, я отнесла его к креслу и посадила на своё место, рядом с наполовину готовым свитером. Затем, пожелав всем спокойной ночи и не глядя ни на кого, я удалилась к себе. В своей комнатея быстро достала из упаковки две таблетки снотворного и проглотила их.
Но мгновенного сна от них, конечно же, не наступало. В ожидании забытья я, уткнувшись лицом в подушку, слушала, как завывающий ветер с силой бросает в окно дождевые капли. Сам того не зная, он отражал моё душевное состояние. На подушке тоже ощущалась сырость, но не от дождя.
Когда я открыла глаза в следующий раз, в комнате было уже светло. Чёрт побери, очередной день…
Тут кто-то без предупреждения бухнулся на мою кровать.
— Катя!
Ах да, конечно же, это папа.
— Доброе утро, папа, — я сонно перевернулась, прищурив глаза от струящегося из окна света. Он падал отцу на спину и освещал его фигуру, придавая ему сходство с небесным посланником. Отёкшие ноющие после минувшей ночи веки слушались с трудом. Ну и вид, наверное, у меня… Впрочем, учитывая мой вчерашний уход, да ещё и что я уснула в одежде — сейчас нет смысла притворяться, что всё хорошо.
Ну конечно, папа всё понимает. Очень уж явственно это было написано в его больших карих глазах. Отец тепло улыбнулся.
— Да, доброе… Я тебе там сырники пожарил, клубничное варенье открыл — всё, как ты любишь. Иди, ещё чаёк тебя ждёт.
— Ох, спасибо, — я, невольно тронутая заботой, откинула со лба волосы. — Ты опять меня тут застал и снова поесть зовёшь…
— Доча, я тебя с детства знаю. У тебя если плохое настроение было, ты в комнату свою убегала. Но за вкусняшками всегда выходила!
— Да? Ну хорошо. Я уже и забыла…
— Ага. Катюха, — вдруг папа, мгновенно посерьёзнев, придвинулся, положил свои руки на мои и посмотрел мне в глаза, намереваясь что-то сказать, но в последний момент отвёл взгляд. — Я знаю, каково это. Когда мамы не стало, я… Я не понимал, как жить. Долгое время. Быть может, несколько лет. Катя, это… Это нормально, что ты не представляешь, как жить без него. Но и такое проходит. Даже такое. Может быть… на всё есть своя причина. Та, которая объясняет, почему так случается и для чего.
Я молчала.
— Дочь, я всё вижу. У тебя мешки под глазами скоро будут, как у Тима. Хотя у того бухло сказалось. Ну да ладно.
— Иногда мне кажется… это никогда не кончится, — прошептала я. — И пустота внутри… У тебя она тоже была?
Когда папа вновь посмотрел на меня, его глаза блестели.