— Да… Я знаю. То есть то, что вы про неё сказали.
Честно говоря, мне сейчас не хотелось ни с кем беседовать, но как повежливее объяснить это врачу, я не знала.
— А вы это… Не подумал бы, что со следствием заодно было. Вон чё в НИИ творилось! Цих-то, оказывается, опыты тайно над людьми ставил! — его испещрённое морщинами лицо презрительно скривилось. — Слыхал я о нем, что прощелыга, но чтобы такое! Никогда б не подумал, что он убийца.
— Да, верно…
Вот же чёрт! Видимо, решил посплетничать. А скорее — попытаться разговорить меня, как сведущего, побывавшего в центре событий. Что ж, придётся его разочаровать.
Едва я открыла рот, чтоб извиниться и затем уйти, Северин заявил:
— Как говорил Зигмунд Фрейд, люди более моральны, чем они думают, и гораздо более аморальны, чем могут себе вообразить. Хотя о том, что такое мораль, тоже можно размышлять вечно… Но я как реаниматолог предпочитаю философствовать о вопросах жизни и смерти.
— Да, простите. Я…
— А вы молодцы, — вдруг вкрадчиво сказал он. — Быстро справились.
В мутной голубизне его глаз промелькнул некий огонь. Мне стало не по себе. По телу пробежал холодок.
— …побегу. Да, быстро. Спасибо большое.
Оставив Северина, я быстрым шагом направилась к выходу из отделения неврологии. При взгляде на диванчик в просторном холле на душе моей потеплело: там уже сидел Тим. В руках он держал белые пластиковые стаканы, из закрытых крышек которых торчали трубочки.
Услышав мои шаги, Тим поднял голову.
Я отметила, что после всего пережитого друг выглядит неплохо. Только в белках его глаз появились красные прожилки, круги под глазами проступили яснее, а само лицо сделалось грубее — как будто кто-то нарочито жестко подчеркнул карандашом каждую его черту.
— Привет, — при взгляде на меня его взгляд потеплел, а лицо сразу смягчилось. Он подвинулся, освобождая мне место. — Это тебе, — Тим протянул стакан, продолжая глядеть на меня с участием. — Немного кофе. Пока что поможет. А потом тебе надо обязательно отдохнуть. Приехать домой и поспать. Вид у тебя, скажем, не лучший…
— Ты мне это говоришь? — устало пробормотала я, принимая стакан и отпивая из трубочки несколько глотков. — Спасибо. А ты знаешь в этом толк.
— Ещё бы, — Тим кивнул на дверь отделения неврологии, из которой я только что вышла. — Ну что, Валёк жить будет?
— Ага… А как Дима?
— Замечательно. Идёт на поправку, всё будет окей.
— Поговорил с ним?
— Увы, не судьба, — Тим развёл руками. — Когда я пришёл, он спал. Выйти из комы, чтоб снова спать, прикинь. Не отдохнул, что ли?
Я с трудом выдавила из себя улыбку. Сейчас, когда самоестрашное, казалось, было позади, болькак физическая, так и душевная, вгрызлась в меня с новой силой. Сделав затяжной глоток, я почувствовала, как горячий напиток обжигает горло. Вкус кофе с миндалем и корицей, способный поднять мне настроение практически в любых обычных жизненных обстоятельствах, сейчас едва вызывал удовольствие.
Мы вышли из больницы навстречу серому промозглому небу. На улице было холодно, и Тим, не слушая мои протесты, отдал мне свою кофту. Тёмно-зелёный «Лэнд-Ровер» друга теперь стоял на парковке клиники (вечером, перед вылазкой в подвал, мы трое приехали на нём и оставили его за две улицы от НИИ). Сначала Тим предложил просто подбросить меня домой, но я настояла на том, что сначала провожу его, а потом уеду на такси. Мне не хотелось оставлять его одного и не хотелось оставаться одной.
— Так ты всё рассказал нашему шефу? — пристегнувшись на переднем сиденье, я решила сказать хоть что-то для поддержания разговора и осознала, насколько подавленно сейчас прозвучал мой голос.
— Ну, — уклончиво ответил Тим, поворачиваясь ко мне. — Хорошо, что они догадались подобраться к компьютеру Звягина. Цих молодца, сдал поддельника! Жаль, пока его слово не аргумент. У Циха самого вскрыли переписки, нашли его переговоры с вашими конкурентами. С Нелей тоже. Ох, блин! Она постоянно ему такие признания в любви кидала! Видимо, совсем достала его, дурная. Потому и отправилась на опыты, — в голосе Тима прозвучала неприкрытая жалость.
— Но Химик убивал в принципе. Неля стала очередной жертвой. А до этого он использовал её, чтобы поменять таблички на аппаратах гемодиализа. В дневниках испытуемых значилось, что у тех в определённый момент наступает стадия «послушания»… когда они выполняют любые команды, как в трансе, а потом, видимо, всё забывают. Помрачение сознания. Да, Циха загнали в угол.
— Оказывается, он для себя установил сигнализацию — на случай, если кто влезет. Потому он вчера и нарисовался. Вот жук паскудный!
— Ты утром сказал, что он на допросе признал далеко не всё?
— Не то слово! Ныл — да, типа, снотворное разрабатывал, формулы сливал, но никого не убивал! Опыты ставил, давно и без смертельных исходов. Причастность к смертям Котова, Нели и Антона отрицает. К иммунологическим экспериментам тоже. А ещё — прикинь — офигел, когда узнал о подвале под люком! Я, говорит, даже не знал, что тот люк открывался! Хотя, наверное, и правда не знал. Звягин мог не посвящать его во все дела, а только поручать свою часть работы. Ничего, всё докажем. С Беляевыми, которые под Звенигородом пропали, связь Циха уже доказана, хвала сообщениям годичной давности — они точно у него брали снотворное. Можно и без последнего слова…
— Конечно, у Циха был поддельник. Думаю, он и выпустил монстров, которые на нас напали, а потом их как-то убрал. Раз при обыске их не нашли под люком — ни живых, ни мёртвых…
— Убиратель монстров — такая себе должность, — усмехнулся Тим. — А может, эти чудики из Зомби-Апокалипсиса были самоубирающимися? Может, они жертвы нового Филадельфийского эксперимента. Захотелии телепортировались. Чудеса, клянусь мамой Валька! Чуть зубы не выбили мне, — он подвигал нижней челюстью. — Кстати, насчёт Вали. Катюха, я понимаю, у тебя насчёт него всё более определённо. Он тебя спас, ты ему веришь и всё такое. Но блин, мне не дают покоя несколько вещей.
На лобовое стекло упали первые капли дождя. Включив дворники, друг продолжил:
— Например, то, что он вообще сунулся в этот подвал. Ты говорила, что Валя по характеру такой весь застенчивый, томный, робкий. И вдруг этот домашний цветочек начинает заниматься расследованием — хотя, казалось, ему-то оно зачем? А главное, взял и не очканул полезть непонятно куда, без всякой защиты! Потом видео, фото… Да ещё, когда мы под люком этих чудиков всех побили, Валёк подозрительно быстро очухался! До этого он валялся, значит, без чувств, а тут вскочил как призывник от повестки в армию! Вовремя получилось.
— Не знаю, — я опустила голову, стараясь не глядеть на своё правое предплечье, где теперь расплывался жуткий лилово-багровый синяк. Но причиной нежелания его видеть было не эстетическое неудовольствие, а болезненные воспоминания об обстоятельствах его получения, встающие в горле жгучим комком. — Тим… Давай пока не будем о них. Может, мы просто…
Ком в горле всё же заткнул мои дыхательные пути, и я замолкла. Но друг понял меня без лишних уточнений.
— Прости, что снова напомнил тебе обо всём. С другой стороны, знаешь — Валя ещё у наших под подозрением. Пускай они его проверяют. А мы заслужили небольшой отдых.
Всю дорогу мы провели в молчании, слушая удары ливня по стёклам. Каждый из нас не решался больше заговаривать о расследовании, ни о чём-то другом. Тем более о чём-то другом.
Я винила себя за это. Мне казалось, я должна была сказать что-нибудь о смерти Марго, как-то поддержать… объяснить, что я знаю, что он может сейчас чувствовать… Но при появлении этих мыслей внутренности мои сворачивались в тугой узел, кислород вокруг вдруг резко сжимался, лишая возможности дышать, а к глазам подступали слёзы. Боль безжалостным и сильным пинком заставляла меня сгибаться вдвое и эхом отдавалась в правой руке — синяке, который я получила, упав на пол, чтобы спастись от погубившего Марго взрыва.
Дворники мерно сновали туда-сюда, тикая, как маятник. Вновь и вновь они тщетно пытались противостоять потокам воды: на смену очередным струям приходили новые, и этому не было конца… В душе моей творилось то же самое, только дождь заменяли горе и подавленность. Стоит ли постоянно смахивать их — или, наконец, позволить им литься беспрерывным текущим потоком?
— Мы приехали, — послышался рядом негромкий голос Тима, и в следующую секунду мотор автомобиля заглох. Надо же, вот и всё…
— Я вызову тебе такси, — достав телефон, друг принялся нажимать на экран. Я же в это время сидела, не произнося ни слова. Чёрная кофта Тима, которую я сняла по пути, лежала сейчас на моих коленях; от её мягкости и чувства уюта всё ещё больше разрывалось внутри. — Готово. Обещают приехать через пять минут. В очередной раз остаётся поверить… Катя, ты как себя чувствуешь? — с тревогой обратился ко мне Тим. — Вот зря меня не послушала. Давай хоть сейчас поеду с тобой, провожу.
— Нет… всё нормально. То есть, нет, Тим, — внезапно призналась я, покачав опущенной головой. — Ничего не нормально.
Последнее предложение прозвучало неестественно высоким голосом. К глазам предательски подступили слёзы. Я знала, что Тим сейчас внимательно смотрит на меня, но была не готова взглянуть в ответ. В этот момент мои внутренние дворники застыли, и тяжесть пережитых накануне событий накрыла меня бурной горючей рекой, затмив глаза.
— Тим, я… не могу больше молчать об этом. О том, что случилось. Прости… Я знаю, тебе тяжело… И… мне… мне тоже.
Я всхлипнула. Неистовые потоки воды, барабанившие снаружи, перекликались с бьющими меня изнутри.
— Я… я представить себе не могла, что её может не стать.
Наступила пауза.
— Я тоже, Катя, — наконец тихо ответил Тим.
— И Антона. Почему так? Если бы их только можно было вернуть… Почему этого нельзя сделать? Как теперь…?
Сотрясаясь от рыданий, я вытерла тыльными сторонами ладоней глаза и мокрые щёки. Взгляд мой снова упал на огромный наливающийся синяк. В этот момент я почти возненавидела его и стиснула зубы. Вырв