— Попытайтесь вспомнить, пожалуйста, это важно.
— Ладно, ладно. Ааа… Мне же тогда сынок позвонил. Поговорили с ним несколько минут — начали, когда Андрей Петрович только ушёл в уборную, и закончили, его ещё не было. Я стала дальше блины печь, и вот потом он пришёл. Вроде… сказал про расстройство кишечника что-то, не уверена, не помню. И… и всё.
— Спасибо. Вы очень мне помогли.
— Да? А… чем?
Я заколебалась. Судя по виду Мальковой, она действительно не замешана ни в каких криминальных делах, как и её сын, и мне не хотелось говорить ей про видео и то, что на нём.
— В лабиринте, внизу, я нашла видеофайлы с вашей камеры. Вероятно, Цих позаимствовал их, когда выходил под предлогом в туалет. А сделал это с целью подставить вас с Валей.
Мать Валентина опешила. Её осоловелый взгляд даже прояснился.
— Вот какой негодяй! Как хорошо, вы его поймали! Может дать вам ещё камеру, найти его отпечатки? А хотя нет, только дурак бы их после этого не стёр…
Минуты две ещё она продолжала костерить Циха. Потом мы плавно перешли к обсуждению наших злоключений в подвале и самоотверженной роли, которую в них сыграл Валя. Когда Инна Алексеевна снова принялась хвалить сына, простодушно и восторженно осыпая его словесными почестями, я окончательно поняла, что данную женщину не в чем винить. Даже в чрезмерной заботе о своём сыне.
Когда я уходила, мать Вали, уже порядком сонная и уставшая сказала:
— А вы… действительно такая, как рассказывал Валечка. Надеюсь… скоро увидимся. И ещё… Жаль всё-таки девушку эту… которая с вами была на празднике. Маргаритой которую звали. Она мне понравилась, тааак во всём помогала и тааакаявесёлая. Я бы взяла её в агенство. Простите, что постоянно зеваю. Почему-то спать очень хочется. Может, всему виной смена погодных условий…
Глава 43
Налево, значит направо. Затем… затем направо, значит налево. Дальше…? Налево?
Карта-ключ тряслась в моих руках, когда я вставляла её в очередной электронный замок. Снова и снова. Дверь — щелчок — трепет ожидания, приправленный нетерпеливым страхом — писк открывающейся двери. Ноги дрожали, живот то и дело сводило судорогой.
Закусывая нижнюю губу и сдерживая стоны, я торопливо, насколько позволял огромный живот и боль, пересекала пустые бетонные коридоры, слабо освещённые лампами на потолке. Бежала, не озираясь, перед каждым поворотом замирая от страха и ожидая, что оттуда на меня выпрыгнет очередное чудовище или сам Химик, который знает здесь все ходы и выходы и стремится сейчас перехватить меня спереди. Чувство паники, словно волна, накрывало и перед каждой развилкой: я более чем осознавала, что кража у моего тюремщика ключа — невероятная удача, и всё, на что я могу рассчитывать теперь для спасения, это моя память: то, как я запомнила дорогу сюда от отделения реанимации.
Ещё одна развилка. (Я стиснула кулаки и выдохнула). Налево. А здесь… (Главное — спокойно дышать)… Чёрт! Не помню! Налево?
Карта-ключ вновь задвинулась до упора. Щелчок. Пауза. Писк — и путь продлён дальше. Ещё один отрезок, — и осязаемый, и временной — выигранный для жизни…
А что, если этот урод не имел запасного ключа и сейчас надежно замкнут в своём недоресторане, не в силах оттуда выйти? От такой мысли сердце подпрыгнуло в истерической радости аж до щитовидной железы. Одна часть моего разума, отвечающая за здравый смысл, не верила в возможность такого слишком хорошего исхода событий, упорно твердя, что со стороны Химика было бы непредусмотрительной глупостью носить с собой только одну отмычку. Другой его частью, более поддающейся влиянию, овладевала надежда. Что, если действительно случится чудо, и мы с дочкой окажемся на свободе, а этого урода найдут и посадят? Если вообще найдут в этих катакомбах… Хотя еды ему там на какое-то время хватит, да ещё и шампанского. Пусть в последний раз выпьет. Умирать — так красиво.
Ещё одна дверь.
Дыхание сбивалось. Живот болел. Я старалась не думать о том, что удар об него коленом мог как-нибудь повредить ребёнку.
Разве здесь была ещё одна дверь? Не помню… Но делать нечего. Взмах собственной кисти перед глазами, тычок картой в прорезь (почти механический, отработанный за последние секунды) — опять писк — опять временная свобода.
В голове, бешено стукаясь о стенки сосудов, пульсировала кровь.
«Опасная… такие моменты меня заводят…»
Я не видела его лица в момент, когда он произнёс это, но кожей чувствовала его снисходительно-издевательскую ухмылку. Похожее Химик говорил мне и раньше. Я отлично помню, какой липкий ужас вызывали у меня такие слова в первые дни плена, как я опасалась того, что этот подонок сможет сделать со мной, как мужчина с женщиной, находящейся в его полной власти. А он понимал, чего я боюсь, и забавлялся. Но всё изменил однаждый случившийся разговор, во время которого Химик, презрительно сощурив глаза, фыркнул, что похоть — базовый низший инстинкт, возводить в приоритет который способны только животные и уподобленные им представители Homo sapiens, так как их кора головного мозга недостаточно развита для контроля базовых потребностей. После услышанного я поняла — этот урод явно сублимировал свою сексуальную энергию в другое.
По лбу катился холодный пот. Ещё одна дверь…
«А вдруг не подойдёт карта-ключ, и я здесь застряну??»
Отогнав панику, я ткнула (сильнее, чем надо), прямоугольником в углубление и шумно выдохнула от облегчения, едва услышала знакомый щелчок и писк.
Створка с окошком, забранным двойным стеклом и ячеистой сеткой, отъехала влево, пропустив меня дальше. Боль внизу живота полоснула ножом, и я, согнувшись и ухватившись за живот, буквально вывалилась в узкий тёмный коридорчик, расположенный перпендикулярный тому, откуда я пришла. Когда проход за мной с писком автоматически закрылся, я секунд пять, облокотившись о стену, постояла, глубоко дыша и ожидая, пока боль схватки уменьшится, а потом, не раздумывая, приняла решение бежать направо. Изнывая от боли, я сделала несколько шагов и неожиданно оказалась в просторном помещении, которое тут же узнала.
От удивления я застыла на месте. Я находилась в той самой последней секции, которой заканчивался отсек с палатами обреченных подопытных и в которой я неизбежно оказывалась во время каждой вылазки. Секции со встроенной в стену панелью управления, где я тщетно пыталась найти ключ к сравнению и посылала в никуда просьбу о помощи. Секции с единственной дверью по левую сторону — гладкой, белой и необъяснимо пугающей.
Сердце дало перебой. Я снова здесь, в этом коридоре — но теперь у меня есть карта-ключ. Так. Надо рассуждать логически. Поскольку из жилого отсека выхода нет, мне нужно перейти в другой. Рядом — отделение анестезиологи и реаниматологии, и находится оно аккурат в стороне, куда выходит единственная здесь дверь.
В этот момент мне послышался какой-то звук, и пульс мигом подскочил на несколько ударов. Торопливо прислушавшись, не раздаются ли рядом шаги, я решилась на всякий случай оглянуться. Тёмный проём маленького коридора позади меня оставался пустым, но можно ли гарантировать, что во мраке никто не притаился?
Я шла, разрезая вдруг ставший густым и острым от напряжения воздух. Расстояние от меня до белой двери было тонкой, натянутой до предела струной. Чем ближе была цель, тем сильнее меня одолевало желание убежать, но одновременно и странное, непонятное любопытство — так человека, видящего нечто ужасное, приковывает страхом настолько, что он уже не в силах оторваться от отвратительного зрелища.
«Не надо. Не ходи туда! Там нет ничего хорошего!!» — всё громче заходился криком внутренний голос. В ушах стоял шум.
Дверь уже близко. В ней не было ручки, но я уже знала, как действовать. Сбоку в косяке я разглядела вертикальную полосу, окаймленную белой пластиковой облицовкой. Тоже электронный замок…
Может, перейти в другую секцию или вообще для надёжности добежать до той, где жила я? Ещё не поздно ведь… Но я уже занесла руку.
И тут сбоку раздался скрип.
Мне стало совсем жутко. Медленно, не дыша, я повернула голову в сторону неизвестного звука. И увидела, как на дальней стене сама собой открывается створка, скрывающая панель управления.
Так и замерев с поднятой рукой, я смотрела, как оголяются множественные кнопки — до тех пор, пока створка не замерла окончательно.
Что за хрень…
Очередная схватка, настигшая резко и прямо сейчас, заставила меня застонать. На глазах выступили слёзы. Я начала судорожно хватать ртом воздух — как рыба, вытащенная на берег. А в темнеющем от дефицита кислорода головном мозге высвечивались невозмутимые, безапелляционные догадки: нарастающий между схватками интервал и их увеличивающаяся интенсивность могут указывать как раз на начало настоящих родов.
Я громко всхлипнула и тут же зажала рот рукой. Вокруг вновь наступила мёртвая тишина. И тут…
— Отойди от этой двери, Катя.
От испуга я отняла от лица ладони и повернулась к панели управления. Несомненно, звук шёл с её динамика. И это был голос Химика. Даже несмотря на помехи, в нём слышалось, помимо угрозы, волнение.
— Что…? — кривясь от боли, прошептала я, теперь уже массируя ставший каменным живот. Поясница тоже начала невыносимо ныть.
— Стой, где стоишь. Я сейчас за тобой приду. И кстати, эта дверь не ведёт к выходу. Катя, там тупик. Тебе не выбраться отсюда без моего участия. Не трать зря силы, они тебе ещё понадобятся.
— Знаешь, что? Пошёл к чёрту! — простонала я, жалея, что стою слишком далеко от динамика и не могу треснуть по нему кулаком. Впрочем, когда схватка усилилась, мне было уже не до этого: глубоко дыша, я стиснула зубы, чтоб снова не застонать, и дышала.
— Я иду за тобой.
Опомнившись, я поковыляла в обратном направлении. Я знаю, отсюда есть ход в другое отделение, и я дойду до него, даже если придётся миновать несколько секций, дойду до той, в которой была моя палата, а с того отсека точно есть вход в реанимацию, я знаю, я сама именно так проходила туда в свой первый день… Если есть хоть какой-то шанс спасти свою дочь, я должна им воспользоваться, должна добраться до выхода…