Глава 44
«Отчаянные придурки ЕМАТ’ (созвучно с…:))»
25 апреля 2015
— Марго, Тим, вы скоро будете?
Т: уже выходим из дома, дорогая)) Мы соскучились так же сильно, как вы. Особенно наш весёлый дружок) Чего это он меня, кстати, не ищет?
— Если ты про моего мужа, то он ждёт пока в туалете.
Т: Чего ждёт? Кто бы подержал?)
М: Кать, я уже ударила этого придурка за тебя.
— Благодарю) надеюсь, ему хорошо там досталось.
Т:))))) Катюха, передавай Антону-картону привет! Пишу сюда ещё раз, специально для него, о нашем приезде. Тоха, слышишь?! Не отвлекайтесь там друг на друга, как в прошлый раз, а то нам придётся лезть к вам в окно через крышу. Причём через кухню, а не балкон, потому что если я увижу что-нибудь из ЭТОГО, то, блин, я выколю себе глаза. А потом можете меня добить:)
— Это в какой ещё прошлый раз?!
Т: перед караоке на прошлой неделе. Мы с заей вас ждали так долго, что я отливать бегал за угол. Хотел, конечно, бутылкой воспользоваться, но мне не позволили
М: ну ещё бы! Вот посмотрите, ему лишь бы кому рассказать, чтоб позориться. Считает, это смешно пипец
Т: Ага, и потом Катя с водолазкой выходит. Дома задержалась, переодевалась, потому что на шее засосы)))
— АААААА
А: Тим, я всё читаю. Завидуй молча)) И да — если ты полезешь к нам на балкон с помощью верёвки, то имей в виду, она может не выдержать))
Т: о, дружище! Рад знать, что ты не пропал без вести в унитазе!
А: ну и дурной же ты, Вердин. Если бы я утонул в сортире, у меня было бы одно преимущество.
Т: какое?
А: я бы тебя не увидел!
Мои губы с застывшим на них горьковатым привкусом растянула такая же горькая, пробившаяся сквозь боль от счастливых воспоминаний улыбка. Ещё глоток — и очередной бокал односолодового «Macallan» был осушен до дна. Поморщившись, я вытерла рот тыльной стороной ладони и поставила пустой фужер объёмом в триста пятьдесят миллилитров на низкий стеклянный столик, придвинутый к краю разложенного дивана. Там его уже дожидалась круглая бутылка, золотистой жидкости в которой осталась ровно одна треть.
Сидя на краю дивана, я выпрямила спину, стараясь не покачнуться. Сознание затуманивалось, но взор оставался на удивление чётким. Даже, пожалуй, слишком. В нашей выходящей на восточную сторону гостиной уже начало темнеть, но я различала всё: каждую ворсинку на спинке стоявшего рядом кресла бежево-коричневого оттенка; каждую букву и слово на обложках научных журналов, сваленных на сиденье. Каждую деталь узора на светлых обоях.
И каждый синяк и царапину на вытянутых вперёд руках.
Не поднимая глаз, я вновь ткнула пальцем в экран лежащего на моих коленях старого айфона пятой модели. В связи с множественными поломками (основной сделалась та, из-за которой невозможно было поймать сетевой сигнал) и последующего приобретения более современного собрата этот был «списан» мною два года назад, но сегодня я достала мобильник из нижнего ящика «горки», чтобы снова прочитать переписки.
Я нажала на кругляшок с фото возле названия беседы, и тот немедленно, увеличившись, выскочил на весь экран.
Меня захлестнуло чувство ностальгической горькой тоски. На фотографии мы все вчетвером стояли у окна в гостевой комнате родителей Тима на фоне серых очертаний штор. Я, в чёрной спортивной кофте с белыми вставками и падающими на плечи чёрными волосами, стояла с левого краю и улыбалась искренней, какой-то домашней улыбкой. Две пряди, обрамляющие лицо по бокам, были заметно короче — тогда я отращивала челку. Боже, как давно это было… Рядом со мной — конечно, Антон. Молодой, красивый, с густыми растрёпанными волосами и в свитере с высоким горлом обнимает меня и тоже лучится счастьем. Чуть выше, чем я, но худой и такой же кареглазый (хотя глаза у моего мужа имели более светлый, чем у меня, оттенок, на данном снимке это заметно не было)… Дальше — Марго. Разбросанные по плечам светлые волнистые волосы, веснушки, яркая улыбка и нежно-розовая футболка. А по правому сторону от неё — Тим, такой же кучерявый, небритый и здоровенный. С широкими плечами, в толстовке защитного цвета, он прищуривается, что-то, как обычно, изображая…
Я отстранила телефон и вновь оглядела всех нас — по очереди и снова вместе. Затем, свернув фотографию, бездумно прокрутила старый диалог вниз. Столько разговоров с обсуждениями, приколов… Хоть мы и не были беззаботными, как дети, но всё-таки мы были счастливыми.
Вчетвером. Такими мы навсегда и останемся в этом умершем диалоге, который станет отныне нам памятником.
Я вновь глянула на нашу общую переписку, сама не понимая, что пытаюсь увидеть. Как будто алкогольная дымка обострила также видение реальности, и некоторые вещи, незаметные в повседневных деталях, начали проступать, обретая видимые черты.
Но, возможно, они мне только казались.
Я поймала себя на том, что несколько мгновений назад отложила мобильник в сторону и тупо смотрю на окружающее меня пространство дивана. Я провела рукой по аккуратно постеленному поверх одеяла бежевому шерстяному пледу, затем перевела взгляд на торчащие из него подушки — по привычке я положила их две. Наверное, лучше сегодня останусь спать здесь, а не в спальне. Может, смена обстановки и виски помогут заснуть без снотворного? Пусть на диване, где недавно сидели мы четверо и Тим с Антоном кидались друг в друга пряниками…
Четверо. Двое.
К глазам подступили слёзы. Горло начало сдавливать. Помотав головой, я резко втянула в себя воздух, чтоб успокоиться, и в этот момент услышала в прихожей звонок.
Я встала и направилась к двери, вспоминая, что на кухне, в выключенной полчаса назад духовке, стынет рыбный пирог. Его я испекла, когда вернулась из Зелёных Холмов — Тим написал, что вечером, ближе к девяти, приедет ко мне. И вот, видимо, он.
Посмотрев для достоверности в глазок, я открыла дверь. На пороге стоял мой друг, одетый, несмотря на сегодняшнее потепление, в серый вязаный свитер на пуговицах, который я связала ему в качестве подарка на позапрошлый день рождения, и тёмные джинсы. Круги под глазами на бледном лице выделялись сильнее обычного, щетина заметно отросла, а между бровями прочертилась морщина. Но в глазах Тима всё же светилась теплота и радость от встречи.
— Привет. Я завершил наше дело, — спокойным, с ноткой усталости голосом объявил он, прежде чем я успела что-либо сказать.
Закрыв за собой дверь, Тим снова повернулся ко мне.
— Ряху всё устроило. Осталось только закрыть Звягина, но это уже их работа. В понедельник ещё раз к ним сходим за расчетом… и пока свобода, — он расправил плечи и мягко улыбнулся.
— А… хорошо, — только и смогла выдавить из себя я. — Спасибо.
— Да брось. Ты-то как? — спросил Тим. Я заметила, что он оглядывает меня с участливой заботой. Я запоздало вспомнила, что не накинула хотя бы халат и сейчас стою в домашних шортах и белой, просвечивающей майке без лифчика с оголенными руками, кожу которых покрывали синяки и царапины. Здоровенный синяк на правом предплечье стал заметно светлее, но всё-таки приковывал к себе внимание. В довершение всего глаза, вероятно, уже выдавали опьянение.
— Спасибо, вроде нормально, — с нарочитой беспечностью (прозвучало ужасно наигранно) произнесла я, пытаясь пригладить рукой выбившуюся прядь справа и заодно думая, не сильно ли размазались ли тушь и губная помада с тех пор, как я вернулась домой. А впрочем, какая разница… — Есть хочешь? Или сначала выпить?
Я ещё раз взглянула на Тима. Чёрт, зачем я спрашиваю…
— Пошли.
Путь сквозь нереальную туманную дымку казался бесконечным. Пять минут, чтобы пойти до порога. Десять — до столика, где я оставила бутылку с остатками «Macallan». Где-то далеко на периферии мозга стукало напоминание рассказать Тиму о поездке к матери Вали, но это могло подождать. Ни к чему сейчас вызывать у него возмущение своим путешествием. Да и в конце концов, ничего нового я там не узнала.
Ничего. Наверное, я ошиблась — больше и нечего было узнавать. Дело закрыто, преступники вычислены. Всё закончилось — вот только ощущения счастливого финала не было.
Молча, не задавая больше вопросов, я достала с полки за стеклянными дверцами «горки» фужер, идентичный моему, и наполнила его, вылив из бутылки всю оставшуюся золотистую жидкость.
Надо бы взять ещё одну…
Метнувшись к бару, я вынула теперь уже бордовый «Ajka Crystal» (кажется, кто-то дарил мне на прошлый юбилей) и тоже водрузила его на столик.
Тим стоял рядом с диваном. Он уже успел снять свитер и положить на спинку кресла, и теперь был в простой чёрной футболке. Я не сомневалась, что друг успел так же и оценить, сколько я выпила в одиночестве. В другой день он бы непременно уточнил, бухала ли я от скуки по нему все дни, начиная от нашей последней встречи, удостоверился бы, что весь алкоголь был не дешевле тридцати тысяч. Хотя нет — учитывая количество выпитого, Тим бы, скорее, просто сказал, что мне хватит, и решительно оградил бы меня от бутылок. Или, по крайней мере бы, попытался. Но сейчас он молчал, и, хоть в его состоянии это было логично, меня это бесило. Хуже, что на смену злости моментально приходила жалость — и тогда хотелось кричать.
Я протянула ему бокал, а сама принялась открывать вторую бутылку.
— Спасибо. Не чокаясь…
Неизвестно, сказал ли так сейчас Тим на полном серьёзе, или фраза была отголоском его обычного юмора, но мне, чёрт побери, захотелось неуместно улыбнуться. А потом расплакаться. В самом деле, что теперь говорить? Все слова соболезнования сказаны, повторение ни к чему не приведёт, да и будет излишним — бессловесная тишина между нами говорила сама за себя. Мы понимали и чувствовали друг друга настолько, что ничего озвучивать было не нужно. Кто мы теперь? Одиночки. Остатки. Осколки расколотых надвое звёзд, одиноко летающие во Вселенной. Половинки магнитов. Лабораторных, сине-красных. Одна красная и одна синяя часть, лишившиеся своих красной и синей…