Химик вздохнул и, издевательски выдержав паузу, заявил:
— Не угадала. Я подумал о том, что надо заменить везде коды. Так будет проще, чем заставлять некую Катю признаваться, где она хранит мою карту. И больше Катюша не будет пытаться вломиться туда, где ей не следует быть. Классный у меня появился план? Кстати, я не промедлил с его осуществлением. Никаких больше тебе прогулок. Теперь ты мать и основная твоя задача — думать о добывании еды для ребёнка.
Я вдруг вспомнила время, как моя сестра Лена родила первого малыша, сына Егора. Когда в начале весны ему исполнился месяц, они приехали всей семьёй в Красногорск. Для моих родителей это был первый внук, и они с восторгом принялись умиляться. Мне тогда едва исполнилось тринадцать. Новоиспеченная семья с грудным младенцем прожила у нас несколько дней, и меня поразило, насколько мама нужна новорождённому. От неё зависела буквально жизнь маленького человека: помимо того, что его надо было мыть, обрабатывать и переодевать, он постоянно нуждался в грудном молоке, и измученная бессонными ночами сестра то и дело переживала, что сын недостаточно хорошо поел, и задавалась вопросами, достаточно ли у неё молока. Много лет спустя, когда мы с Антоном ещё верили в то, что станем родителями, я, вспоминая свой первый наблюдательный опыт, также задавалась вопросом, смогу ли стать хорошей мамой. Но то, чего я не могла предположить даже в самых кошмарных мыслях — это что мне придётся заботиться о ребёнке на расстоянии, и передаваемоеему молоко будет единственным, что я смогу сделать для беспомощного крохи…
Надеюсь, что не единственным.
— Что в той комнате? — задала я вопрос прямо в лоб Филину. Тот застыл.
— В какой ещё комнате? — он попытался сыграть недоумение. Вышло довольно неплохо — да только я всё равно заметила проскользнувшее у него напряжение.
— Ты знаешь, в какой, — мой голос звучал нетерпеливо. — В которую ты меня не пускал и просил отойти. Которая в последней секции, рядом с панелью управления — там, где другие палаты отсутствуют. Так что в ней?
На щеке главы НИИ дернулся мускул.
— Зачем тебе это знать? Ты пока не имеешь к этому отношения.
— Пока? То есть потом стану иметь?
— Я не люблю загадывать. Давай не будем об этом.
Я почувствовала себя ратником, нашедшим у противника ахиллесову пяту. Оказывается, даже у такого высокомерного циника, как этот ублюдок, есть темы, на которые ему неприятно говорить. Или, скорее, — секреты, которыми он не желает с кем-то делиться.
— Завтра я осмотрю тебя уже детально, на кресле, — видимо, сам почуяв неладное, Химик решил сменить тему. — Приду утром, в это же время.
Я подавила раздражённый вздох.
— Дочь ты мне показывать не собираешься? — резко спросила я.
— Мы уже говорили на эту тему. Но если тебя обрадует, её я с тобой познакомил. Когда ты заснула, я провёл с ней необходимые манипуляции, а затем положил тебе на живот, чтобы она получила микрофлору материнской кожи и ртом захватила сосок. Чистота эксперимента, не забывай. Всё должно быть естественно.
Меня охватило странное ощущение, от которого я почувствовала стеснение в груди. Мой ребёнок касался меня, своей мамы, и это было не мечтой, не вымыслом, а реальностью — пусть я этого и не видела.
— Я не сделал этого, когда ты была в сознании, потому что не хотел травмировать тебя. Поэтому, напоминаю, ты и не будешь видеть её. Лежи здесь, восстанавливайся после родов — с завтрашнего дня назначу тебе курсы витаминов и процедур. Это принесёт свою пользу и нам с тобой, и ребёнку. В частности, например, мы все не хотим, чтобы у тебя молоко пропадало… Не стучись в дверь и не выбегай отсюда, всё это бесполезно. Я усилил меры предосторожности — теперь оба выхода из главного коридора закрыты. А если снова на меня нападешь… ты знаешь, что будет.
Химик поднялся с кровати.
— Скажи мне вот что, — тихо попросила я. Он остановился. — Кого ты оставил… ухаживать за ней? Виолетта, Нина и прочие, кого ты превратил в умственных инвалидов, не способны на столь сложные действия. Для этого нужен врач, желательно неонатолог или хотя бы обычный анестезиолог-реаниматолог… Сам ты всё время не можешь, слишком занятой. Если моя дочь так важна для тебя, ты явно позаботился, чтобы за ней присматривал квалифицированный врач.
Химик прищурился.
— Правильно мыслишь. Да, в отделениях реанимации и нейрохирургии в клинике у меня есть свои люди. Некоторые уже помогали мне здесь с реанимационными больными. А теперь один помогает с ребёнком. Если со мной что-то случится — он приведет в действие наш разработанный с ним план. Во всех временных сотрудниках я уверен — каждый знает, зачем мне нужен. Как и то, что ему будет при подчинении и что грозит при обратных действиях либо разглашении тайн. Думаю, о виде наказания во втором случае ты догадываешься. Если нет, я напомню: ничто не должно…
— Пропадать зря, — голосом, полным отвращения, закончила я. — Тебе всё это так не сойдёт.
— Больше шести лет уже сходит, — пожал плечами Химик и скромно улыбнулся — как первоклассник, которого учитель впервые похвалил за отлично выполненное задание. — До завтра. И не забывай про молоко.
Глава 51
Двери, которые вели из секции, где находится моя палата, в отдельные коридоры. Раньше он уже запирал их. В мой первый месяц пребывания здесь. В мои первые дни.
На второй день после похищения я проснулась на полу под дверью. Под головой была стащенная с кровати подушка, а роль подстилки подо мной играло одеяло. В глаза бил ослепительный свет.
Я перекатилась на спину и посмотрела вверх, на табло. Ниже даты (23.07.) стояло 07:20.
Внезапно наткнувшись на что-то на полу рукой, я охнула и отдернула её. Внизу обнаружились пластиковый стаканчик с йогуртом, пакетик с запечатанной булочкой и бутылочка с оранжевым содержимым.
Что это за хрень? Завтрак?
Дверь пискнула и начала отъезжать влево — я, бросив еду, едва успела отползти в сторону. Раздался скрип, затем шарканье, и в палату, возвышаясь надо мной, заехала тележка. Меж её перекладинами я заметила ноги, обутые в белые чешки, и лодыжки, обтянутые телесного цвета колготками.
Послышалось натужное хрипение, кашель, а затем — леденящий стон.
Я подняла голову вверх и увидела лицо вчерашней медсестры.
С её белого, как лист бумаги, лица на меня глядели застывшие красные белки глаз. Нос казался не более, чем выступом, а рта будто вовсе не было — жуткое зрелище.
По мне мелкой волной пробежала дрожь, и я поспешила опустить голову.
Прошло ещё секунд пять. Женщина напротив не двигалась — ни сама по себе, ни с тележкой. Несмотря на то, что я преграждала путь своим телом, она не делала попыток ни обойти меня, ни попросить убраться. Лишь воздух из её рта с хрипом вырывался наружу через равные промежутки времени, навевая мысли об умирающих и приближающихся к кончине. Они словно издевались надо мной, намекая на уготовленную мне судьбу.
«Чёрта с два, я не умру».
Меня охватила злость. Я со всей силы пнула тележку ногой. Изувеченная медсестра издала… нет, не крик, а звук, схожий с воем и тявканьем. Этот звук пробрал до самой души, скребя по её нутру ногтями.
Я пнула ещё раз, затем неуклюже села, ухватившись за перекладину сверху, потянула её на себя и с визгом грохнулась на спину. Следом на меня полетели лотки с инструментами. Я забарахталась, как перевёрнутое насекомое. Снова поднялась и с уже большей силой опрокинула тележку на правый бок. Та рухнула с оглушительным грохотом. Всё это время надсмотрщица молча и неподвижно стояла, также не пытаясь препятствовать мне. Это вызвало у меня невольное удивление. Вчера я решила, что аморфность и спокойствие медсестры при попытке пленника к бегству точно сменятся агрессией и нападением, как в случае тех людей из подвала. Однако этого не произошло. Неужели Химик мог набрать персонал, неспособный помешать побегу? Не может такого быть.
— Шшшшшшшш, — внезапно раздался звук.
Подняв голову, я судорожно стала оглядываться по сторонам. Помещение быстро заволакивало лёгким паром. Как мне подумалось, это не сулило ничего хорошего. Я стала натягивать на нос ворот домашней футболки, которую так и не сменила на принесённую Химиком одежду, и вдруг почувствовала во всем теле слабость, а в следующий миг потянуло в сон. Руки опустились, и я зевнула, после чего сама не заметила, как опустилась на твердый пол, который показался мне невероятно уютным…
— Добрый день.
Чёрт, как же неохота вставать…
— Ты! — крикнула я, открыв глаза.
— Ага, я, — протянул Химик, отходя от меня. — Вижу, ты не особенно оценила завтрак. Вероятно, с обедом и ужином будет что-то подобное… Но ничего, со временем отведаешь блюда местной кулинарии.
В его руках что-то блеснуло. Шприц!
— Зачем он… что ты хочешь сделать? — я с трудом ворочала языком. Голова почему-то кружилась.
— Я всё уже сделал. Препарат для иммуностимуляции. Будешь неделю получать его внутримышечно.
Вторя его словам, моё плечо кольнуло, будто его недавно проткнуло жало. Следом болезненной тяжестью отозвался локоть.
Иммуностимуляция… Неля, бьющаяся головой об стену… Котов, вырвавший на руках вены и кадык… И сейчас по моим жилам текло погубившая их смесь химических соединений.
— Я… я сойду с ума? — скованные страхом мышцы рта плохо повиновались сокращениям, и мой голос был словно чужим. — Если ты мне ставишь… Убью себя тоже?
— Пока тебе нечего бояться. Я разве не сказал? Данное воздействие на психику проявлялось после взаимодействия молекул лекарственного вещества с антигенами либо антителами к вирусам нейроинфекций. Или же, при отсутствии заражения, с нестероидным противовоспалительным как в случае любовницы Андрея Петровича. А сам по себе препарат безвреден, данный аспект я полностью изучил. Как раз девушка в данном эксперименте была одной из испытуемых… И ещё — в следующий раз не пугай, пожалуйста, Нину.
— Что… что случилось? — я вспомнила шипение.