Наконец, третий взводный, только что переведенный из Группы Советских войск в Германии, старший лейтенант Саша Цаплин, похожий на взъерошенного воробья-переростка, погоняла от курсантов ещё удостоиться не успел по причине малого срока службы в училище. И это очень напрягало Колчана.
– Не, Саня, ну как же так! Все люди как люди, а ты один без кликухи. Надо взять процесс народного творчества в свои руки, самим придумать и пустить в массы. Что бы такое… «Цапля» – банально, хотя ножки у тебя длинные и тонкие, подходящие. Может, «Оглобля»? Вон ты какой длинный вымахал.
Цаплин обиженно засопел:
– А что, воинского звания недостаточно?
– Ну ты не будь занудой, у нас уже один есть такой. Да, Пися… Писарев? Хи-хи-хи.
Ротный наконец-то подал голос.
– Так, товарищи офицеры, потом развлекаться будем. Двое новеньких у нас вместо не выдержавших курс молодого бойца, надо распределить по взводам. Искандер Анваров, ему полбалла не хватило до проходного, месяц ждал места. Похвальное терпение. Из Таджикистана пацан. Кто возьмёт?
Писарев пискнул:
– Он хоть по-русски, этого, говорит, товарищ майор?
– И даже пишет. Заявление-то написал о поступлении в училище. Ну, если нет желающих – молодому отдадим. Давай, Цаплин, забирай личное дело. И не сопи. Нормальная дедовщина, хи-хи. Так, и второй. Игорь Прухин.
– Что, тоже полбалла не добрал на экзаменах?
– Нет, тут похуже. Всё на «тройки» сдал при поступлении, физподготовка – «неуд». Это блатной. – Ротный многозначительно потыкал карандашом в потолок.
Колчан, как всегда, сообразил первым:
– О! А не родственник ли он полковнику Прухину из Главного политического управления, что по простецки называется ГлавПУРом? Тогда я забираю себе.
– Именно. Сын. Значит, пишу – во второй взвод.
Пися тут же подал растроенный голос:
– А почему, этого, во второй? Почему не в первый?
Колчан наставительно пояснил:
– Потому что старость надо уважать. Я тут семь лет пылю капитаном, а ты недавно совсем четыре звёздочки получил. Слышал, что товарищ командир роты про дедовщину только что разъяснил? Видал, какая у пацана фамилия везучая – «Прухин»? Вот мне, старенькому, пруха ой как нужна!
Майор продолжил:
– Так, присяга в День танкистов, в воскресенье. Проверить у «школяров» знание текста присяги. Чтобы назубок! И сразу выезжаем на картошку, на три недели, как обычно. Два офицера от роты. Кто поедет?
Писарев по-ученически поднял руку, но Колчанов быстренько перехватил её, силой прижал к столу и закричал:
– Меня! Меня пишите, товарищ майор, с Цаплиным вместе! Хоть от гадюки своей отдохну немного.
Пися обиженно заныл:
– А чего здесь-то молодого вперёд? Я тоже, этого, человек. Имею право от семьи тоже отдохнуть.
– А от тебя, Петюня, никакого толку. Пить ты не умеешь, к колхозным дояркам с тобой ходить – одна тоска. Опять, как в прошлом году, будешь им на предмет знания Устава внутренней службы втирать, а это молодым да голодным до мужского внимания бабам без надобности. Им внутрь кое-что другое надо, точно не устав, ха-ха-ха! Ну чего, всё порешали, товарищ майор?
– Погоди, Михаил. Напоминаю, после картошки возвращаетесь – сразу начинается училищная спартакиада, с соревнований по боксу, как обычно. Так вот, мне опять трендюлей от командования получать неохота, а посему выставим минимум по человеку в каждой весовой категории. И не надо мне рассказывать, что кто-то ни в зуб ногой в боксе. Вот на это мне плевать, а на разнос от комбата за баранку в сводной таблице спартакиады – нет! Ясно, товарищи взводные?
– Чего-то не очень ясно. Как это будет сделано на практике?
– Повторяю для медленно соображающих. Прогоним всех курсантов через весы в медпункте, и по результатам взвешивания назначим участников соревнований во все весовые категории. Пусть кого-то в первом раунде уложат – мне плевать. Главное, участник был выставлен, ясно?
На этом и порешили.
Сбор убогого урожая сельскохозяйственных культур промозглой уральской осенью – испытание почище отбора в американские «морские котики». Редкий Рэмбо добредёт до середины бесконечного колхозного поля, волоча на промокших кирзачах по полпуда глины и выковыривая из вывернутой пьяным трактористом мёрзлой земли гнилую, мелкую, как фасоль, картошку… А жидкий супчик из капусты пополам с падающим из свинцового неба снегом? А драные палатки без печек? Ночью температура уходила в глубокий минус, и продрогшие курсанты надевали на себя всю имеющуюся одежду, включая пустые грязные мешки из-под картошки… А утром бегали умываться на речку, ломая тонкий прибрежный лёд, чтобы добраться до обжигающей чёрной воды.
Долговязый Игорь Прухин схватил жестокую ангину уже на третий день и был срочно эвакуирован в училищный медпункт.
Майор Красавкин окинул взглядом строй из двенадцати храбрецов и довольно кивнул.
– Так, кто раньше занимался боксом – выйти из строя.
Вышли пятеро во главе с ухмыляющимся Барановым – средневесом, кандидатом в мастера спорта.
– Напра-во! Всё, идите, готовьтесь. Теперь с вами. Вы отобраны по результатам взвешивания, и вам доверена высокая честь защиты, так сказать, спортивной славы четвертой роты. Пройдем по списку. Сержант Скачек, сорок семь килограммов, суперлегчайшая категория…
Вацлав набычился, упёр в бока крохотные кулачки. Огромный горбатый нос был готов пропороть ротного насквозь.
– Товарищ майор, я не понимаю! Я гимнастикой занимался. Чего я там делать буду?
– Так, всех касается. Ваше дело – выйти в ринг. Сможете победить и пройти дальше – молодцы, а нет – так и пофиг. В любом случае все получают внеочередное увольнение.
Строй повеселел, загудел радостно. Вацлав всё не успокаивался:
– А если покалечат, товарищ майор? Ни малейшего же понятия, чего там и как!
– Да кто тебя покалечит, Скачек? Там такие же против вас выйдут… Гимнасты. Перчатками нос свой прикроешь да отстоишь три раунда.
Майор быстро прошелся по списку и добрался, наконец, до длиннющего несуразного Прухина.
– Ну, и курсант Прухин. Был ты просто Прухой раньше, а теперь боксёр – полутяж, понятно? Гордись. Самый тяжелый в роте, восемьдесят два кило, как одна копеечка. Откормили тебя за три недели в медпункте, хе-хе.
У Игоря навернулись слёзы.
– Не надо, товарищ майор! Я с детства драться боюсь…
– Э-э-э, ты чего, Пруха? Ты же будущий офицер. Не бздеть, говорю! В крайнем случае падай и лежи, пока рефери до десяти не досчитает. Вопросы есть? Вопросов нет. Разойдись.
Спортзал был набит под завязку, болельщики орали громче, чем на матче за боксёрский чемпионский пояс по какой-нибудь империалистической версии. Рефери уже вспотел от напряжения – неумелые бойцы так и норовили врезать противнику по затылку, ниже пояса или вообще пнуть куда попало… Всё это смахивало на пьяную драку на колхозной танцплощадке под «Ласковый май».
Четвертая рота восторженным рёвом встретила известие о чемпионстве сержанта Скачека, полученном без боя: во всём училище больше не нашлось второго туловища весом меньше сорока восьми килограммов. Орлиный нос поднятого на руки миниатюрного Вацлава парил над восхищённой толпой, хлопая ноздрями, как крыльями.
Наконец очередь дошла и до Прухи. Его с трудом пропихнули сквозь канаты. Бледный Игорь, дрожа всем своим рыхлым организмом, обреченно побрёл в центр ринга, навстречу прошлогоднему чемпиону училища, здоровенному артиллеристу-третьекурснику. Рефери что-то сказал будущим участникам боя, старшекурсник кивнул головой. Прухин уперся бессмысленным взглядом ему в пупок и, похоже, ничего не услышал.
Прозвенел гонг. Игорь вдруг обнаружил неожиданную прыть, отскочил в угол, прижался животом к канатам и закрыл лицо. Секундант, шипя проклятиями, пихал его в грудь, пытаясь вытолкнуть в ринг, но тщетно. Рефери свистнул, подошёл и силой развернул Пруху передом к неминуемому бою…
Прухин скрючился в углу, спрятав заплаканную физиономию за перчатками. Бледное тело сотрясали рыдания. Соперник, не спеша, подошел, прицелился и врезал боковым в челюсть.
Игорь рухнул на пол. Рефери закончил отсчет, пожал плечами и пошёл поднимать руку победителю.
Третьекурсники ликовали.
Пруху подняли с пола и отвели в медпункт, где диагностировали двойной перелом челюсти.
Ротного вызвали наверх – в училище работала плановая комиссия Главного политического управления. Взводные скучали в канцелярии. Пися дрыхнул, прикрывшись листком «На службе Родине», Колчан разводил Цаплина:
– Саня, влип я с этим Прухой. Никакого от него везения, а, наоборот, одни чёртовы заморочки. Из медпункта выходит раз в месяц. А лучше бы и вообще не вылезал. В карауле очередь в восемь патронов запустил в пулеуловитель, потому что, балбес, сначала на спусковой крючок нажимает, а потом пытается магазин отсоединить. До сих пор объяснительные всем взводом пишем. Красавкин запретил его после этого в караулы ставить – так он, скотина, в наряде по столовой бак щей на себя перевернул, все ноги обварил… Я уже по ночам кричу, когда мне снится, что скоро занятия на боевой технике начнутся. Просто не представляю, чем это кончиться может. Саня, я не доживу до пенсии, умру от разрыва сердца! Выручай верного товарища!
– Гы-гы, ты же сам его из-под носа у Писарева увёл! Чем я помочь могу? Придушить его подушкой – так это же моветон, чужих подчинённых душить. Не по уставу, ёшкин кот.
Колчан умоляюще сложил ладони.
– Саня, всеми классиками марксизма-ленинизма заклинаю – забери его себе! Ты молодой, у тебя ещё нервная система не расшатана. А я не поскуплюсь… Две бутылки коньяку!
– Тю! Что-то дёшево ты свое психическое здоровье ценишь. Четыре. И «Жигуль» свой дашь на неделю покататься.
– Имей совесть, Саня. Три. Бутылки и дня на «Жигулях».
– Пять! Две недели! И кабак!
– Хорошо, согласен!