Вдоль дороги рыжими скелетами лежат трупы сгоревших машин, напоминая о том, что местные горы умеют стрелять не только солнечными зайчиками…
Впереди разведка и сапёры уперлись в камнепадный завал, по рации передали колонне «стоп». Пехота ссыпалась с брони. Всматривается в пестроту россыпи, щурясь от солнечного света. Башня бэтээра, как слепец рукой, ощупывает горный склон хоботом крупнокалиберного пулемёта Владимирова.
Карапету неуютно. С утра какое-то хреновое настроение, и Гоша отзывается тем же. Это последний рейс перед дембелем. Потом Каро уедет домой, а наливник останется здесь. Возить горючее по гарнизонам, поскальзываться протекторами на предательских подъемах и ждать выстрела в округлый незащищенный борт…
Вдоль колонны идёт замполит, распахнув зимнюю «афганку». Каро высовывается из окна:
– Товарищ лейтенант, долго стоять будем?
– Хрен его знает. Двигатель не глуши, и вообще, посматривай. Мало ли – засада.
Лейтенант прибыл из офицерского резерва всего месяц назад, и очень хочет утвердиться в образе бывалого вояки. Карапет прячет ухмылку.
– Есть посматривать, товарищ лейтенант.
Каро видит в зеркало заднего вида, как лейтенант удаляется. Но вдруг останавливается, не отойдя и пяти шагов.
– Э-э, воин! Мамикян! У тебя скаты спустили, а ты сопли жуёшь. А ну, бегом сюда.
– Да не может быть! Машину не водило, я бы почувствовал.
– Иди сюда, говорю! Чувствительный ты наш.
Каро выпрыгивает из кабины и нарывается на окрик:
– Куда, блин?! Каску надень и броник, «калаш» возьми. Говоришь вам, говоришь – всё без толку. Ты же опытный боец, Мамикян! Дембель. А элементарные вещи не исполняешь.
Тихо матерясь, Каро нахлобучивает каску, стягивает повешенный на автомобильную дверь бронежилет. Выдергивает из крепления АКМС.
Подходит к замполиту и тупо смотрит. Скаты действительно были спущенными, хотя пятнадцать минут назад всё было нормально. И эти пятнадцать минут Гоша стоял без движения.
В кабине Гоши рычаг управления давлением в шинах сам собой установился в положении «сброс давления»…
Хлопок выстрела почти не различим за ревом десятков двигателей, работающих на холостых оборотах, но Каро его слышит и машинально поворачивается на звук. Время спотыкается и начинает ползти медленно, как полная автомобильная цистерна на крутом горном серпантине…
Таща за собой длинный дымный хвост, кумулятивная граната невозможно медленно подлетает и бьёт в левую дверь. В кабину, туда, где десять секунд назад возился с экипировкой Мамикян, вонзается струя раскаленных до температуры поверхности Солнца газов…
В ушах что-то лопается и звенит. В лицо летит, опрокидывая навзничь, огненный шар. Потом Карапет ползёт куда-то на карачках, подталкиваемый пинками лейтенанта…
Время щелчком восстанавливается, проскакивает нормальное положение и скачет вспышками. Горы рыгают огнем, плюются очередями, глухо бубнит в ответ «Владимиров» на бэтээре. Гильзы звякают о гравий.
В сорока метрах от камня, за который замполит затащил Мамикяна, пылает кабиной Гоша.
Вторая граната врезается ему в бок цистерны. Ослепительное пламя бросается в небо, посрамив яркостью безмозглое Солнце…
Каро плачет, стреляя короткими очередями в мерцающие вспышки чужих выстрелов…
Этот день вошел в историю города Артёмовска, бывшего Бахмута, наравне с казачьим восстанием Булавина и визитом героя гражданской войны Михаила Васильевича Фрунзе…
В назначенный час отцы города и сливки местного общества собрались на летном поле. Начальник клуба сверкал медалями на синем парадном кителе, а маленькое древнее здание аэроклуба – свежей штукатуркой.
В стороне своей стайкой тусовались донецкие «братки».
В небе лёгкой стрекозой прожужжал «Антонов», зашел на посадку, попрыгал на неровном газоне и замер как раз напротив толпы встречающих.
Загудела гидравлика, опуская хвостовую рампу. На траву торжественно и медленно съехал, сверкая полированными боками, черный «ленд крузер».
Одетый по случаю торжества в ослепительно белые штаны и жёлтые мокасины вместо обычных затёртых шорт и вьетнамок, Мамикян вылез из пахнущего кожей салон и поприветствовал публику:
– Ну чё, не ждали, блядь? С приехалом меня, хе-хе.
Потом было шампанское из одноразовых стаканчиков, крепкое рукопожатие городского головы, уважительное похлопывание по плечу от «братков» и страстный поцелуй от Ганночки…
– Карочка, я так тебя люблю! Ты такой у меня молодец, мужик!
– Ага, а до этого не мужик был, да?
– Да ну тебя, я же любя. А чего ты злой? Устал наш папочка?
– И устал тоже. Да сон старый приснился… Как там Гоша?
– Господи, кому шо! Шо ей будет, железяке твоей? Стоит во дворе, дожидается.
Пили до самого утра.
А утром городской голова поехал в управу и первым делом набрал номер уполномоченного Главного управления по борьбе с коррупцией и организованной преступностью Службы Безпеки Украйны.
– Совсем уже нюх потерял это Мамикян! Персональным самолётом персональный автомобиль на персональный аэродром привёз, да! Куда там Березовскому со Смоленским. Вы уж там примите меры…
Ганночка капризно поджала вишнёвые губки.
– Ну Карочка! Ну вот только прилетел и опять едешь! Шо тебе дома не сидится?
– Я быстро обернусь, вечером назад. Дела в Донецке. Соскучиться не успеешь, моё солнышко.
– А ты на джипе поедешь, да?
– Нет, на Гоше.
– Ну вот шо за наказанье! Опять Хоша! Зачем машину покупал тогда?
– Там груз надо небольшой забрать. Да и джип ещё на регистрацию не поставлен, номеров нет…
– Ой, ну какие мы стали! Прямо образцовый хражданин! Номеров ему нету, прямо вся милиция сбежится арестовывать!
– Ганночка, я и вправду… Я вот подумал. Завяжу я, пожалуй. Деньги у нас есть, бизнес какой-нить легальный замутим. Всё, хватит. Намотался я по трассам, пора дорогу-то менять.
– Ой, неужто правда, Карочка? Господи спаси, услышал Бог мои молитвы! И тогда ребеночка заведём, да?
– Да, солнышко…
Мамикян крутил баранку, чувствуя вкус горячих поцелуев на губах до самого Донецка…
На обратном пути Гоша вёл себя странно. Не в тему порыкивал, а на подъезде к ночному Артёмовску вдруг наотрез отказался включать дальний и ближний свет, ограничившись слабыми «противотуманками».
Не доезжая двухсот метров до поворота на центральную улицу, вдруг вообще забастовал и насмерть заглох.
Карапет, зло матерясь, пошел к дому тылами, срезая путь через соседские сады. Подошел к своей неприметной калитке на заднем дворе и резко остановился, прислушиваясь…
Во всем доме горел свет. У крыльца шелестели мужские голоса. Что-то бормотала милицейская рация.
Каро тихо, не скрипнув, открыл калитку и пошел по выложенной кирпичами дорожке между тяжело благоухающими розовыми кустами.
Ворота были распахнуты настежь, во дворе стоял милицейский «луноход». Через открытое окно Мамикян услышал кусок разговора: говорили двое. Ганночка – с нотками слёз в голосе, незнакомый мужчина – с грубой напористостью.
– И не отпирайтесь, гражданка Мамикян! «Ничего не знаю, ничего не видела…». Ваш муж?
– Ну как же, конечно мой, а то чей же?
– Значит, и деньги ваши! Контрабанда в особо крупных, торговля оружием! В тумбочке миллион долларов США без малого наличными! И налоги, конечно, не плачены!
– Да не знаю я, какие такие налохи…
– Вы тут дурочку прекращайте строить из себя! Пятнадцать лет с конфискацией. Ему. И вам «пятёрочку», как соучастнице…
Рация в «луноходе» зашипела, забормотала:
– Третий, третий, ответьте шестерке. Третий… С поста ДАИ сообщили – «камаз» фигуранта пятнадцать минут назад въехал в город со стороны Донецка. Фары погашены были, сообразили не сразу. Третий, третий, ответьте!
Дверца милицейского «уазика» скрипнула. Кто-то приказал:
– Иди, следаку доложи про «камаз».
Карапет подпрыгнул, перевалился через подоконник. Сидящая на стуле Ганна вскрикнула от неожиданности, стоящий напротив неё мужчина в сером костюме начал поворачиваться… И поймал волосатый кулак Мамикяна прямо на челюсть. Гыкнул и, обмякнув, обрушился туловищем на стол…
Каро выволок жену через подоконник и потащил сквозь розовые кусты, раздирая кожу в кровь. Они были уже у калитки, когда в спину ударило:
– Стой! Ст-о-о-й, зараза, стрелять буду!
Ганночка, пыхтя, остановилась.
– Походи, Карочка, я босоножки скину.
И побежали, держась за руки, ломясь через садики, палисадники и хлипкие заборчики…
Гоша завелся с полоборота.
Если вы когда-нибудь встретите на дороге навороченный полноприводной «камаз» с разукрашенной в красный, синий и оранжевый цвета кабиной, ревущий не к месту «Ти ж мене пiдманула, ти ж мене пiдвела, Ти ж мене, молодого, з ума розуму звела», то передайте привет из Питера Гоше, водителю и пассажирке.
Они поймут, от кого.
Август 2013 г.
Волхов
Древний Волхов помнит всё.
На его берегах отрывались гастарбайтеры – норманны. Берсеркеры с голыми, покрытыми рыжими волосами брюхами, за неимением лукошек набивали рогатые шлемы ядреными мухоморами и под кайфом отправлялись ломать целку Киеву – делать его мамой городов русских.
Холодная вода щекотала пузо стругам хулиганов-ушкуйников, отправлявшихся в очередной экстремальный круиз. Карты у них были хреновые – валета от дамы не отличишь, поэтому нередко правильные пацаны оказывались на Камчатке вместо Персии.
Двадцатипудовые двухсотлетние сомы, сладко жмурясь, рассказывали малолеткам, как они блевали с пережору, когда Иван Грозный покидал в реку всё Новгородское вече во главе с Марфой – Посадницей. Саму Марфу, кстати, проглотить не удалось – могучие бёдра застряли в глотке. Долго бедная рыба металась по волнам с торчащей из горла матерящейся бабой… Так возникли сказки о русалках.