Короче, заказали мы в номер батл вискаря и телефонный разговор с Вашингтоном. Пока накатили – соединяют уже! Марго этому пентюху пендосскому и врезала с ноги! Словесно, конечно. Он там, правда, мекал, оправдываться пытался:
– Госпожа премьер-министр, я вам ночью звонил предупредить о вторжении, вас почему-то в резиденции не было! Меня с каким-то отелем соединили, и вот что вы ответили. Я на бумажке записал, я по-русски ведь не понимаю: «Пейшол найух, я с патсаном зажегаю, завтра разберьёмся».
Я прямо зааплодировал!
– Цыпа, какая ты решительная и жёсткая бываешь! Прямо Железная Лебедь! А ещё такая способная к языкам!
– Ну у тебя тоже язычок весьма способный – до сих пор мурашки!…
Ну, дальше вы знаете. Великобритания объявила о выходе из НАТО и войну США. Немцы тут же поддержали (американские бомбардировки Второй Мировой они так и не забыли). Потом они вместе с Францией в Варшавский Договор вступили, и понеслась Третья Мировая Победоносная….
Партийный выговор с меня Андропов, новый Генсек, снял и тут же очередной повесил: «За моральное разложение». Оказывается, в ЦК протокол от Лондонского ГАИ пришёл, про угон баса. Ну и хрен с ним – зато я теперь Рыцарь Британского Социалистического Королевства и Кавалер Ордена Цыпы. В единственном числе!
Сослали меня в Гавайский Обком партии, вторым секретарем. Первым, как положено, местная уроженка – Мишель Обама. Толковая девчонка. Да и на меня поглядывает с интересом. Одна беда – замужем за бестолочью, по блату его курьером пристроила в обкоме служить на полставки…
Огромные звёзды заглядывают в лицо и сушат слёзы. Гавайские колхозницы, поняв, что сегодня я не в настроении, давно уползли в свои хижины читать и конспектировать «Как нам реорганизовать Рабкрин»
– Сарай, будь другом, притащи вискарь из кухни.
– Я не Сарай, я Барак.
– Один хрен – строение.
– Вы любили её, товарищ гвардии капитан?
– Кого, млять?
– Ну, Маргарет Тэтчер?
– Она была обалденная. Птица небесная. Железная Лебедь.
Сарай всхлипывает и бредёт к бунгало.
Апрель 2013 г.
Работа над ошибками
Будильник дребезжал невыносимо противно, наполняя комнату ненавистью к ободранным стенам, серому утреннему свету, будто бы сделанному из сырой смеси питерского тумана, пыли и паутины, и ко всему человечеству до кучи.
Игорь вытащил из-под потёртого одеяла руку, несколько раз промазал и, наконец, попал маленькому засранцу по голове. Будильник ругнулся напоследок и опять задумался о вечном, успокаивая себя равномерным тиканьем.
Туалет был кем-то занят. Дементьев деликатно постучал согнутым пальцем, не дождался ответа и пошел умываться. Зубную щетку он давно уже предусмотрительно хранил в своей комнате после того жуткого случая, когда поймал соседа, алкаша Егорыча, за использованием Игорёхиного инструмента личной гигиены, наивно забытого в общественной ванной. Хорошо хоть, что по прямому назначению.
Хлипкий самодельный крючок, сделанный из согнутого гвоздя, попал в кольцо со второго раза. Игорь развернул захваченное с собой замызганное вафельное полотенце, вынул и положил на запачканную мыльными разводами стеклянную полку полураздавленный тюбик с пастой и пластмассовую щетку. Скрипнул древний медный кран, полилась темная вонючая жидкость. Игорь поморщился, перекрыл горячую. Подождал, пока вода протечёт и приобретет естественный цвет, и начал умываться холодной. Пару раз ткнул зубной щёткой, скривился от резкой боли. Сплюнул кровью. С зубами швах уже давно, но на платного врача денег не было, а перспектива многочасовой очереди в районной поликлинике в кампании ноющих пенсионеров не радовала.
Игорь трусливо посмотрел на хлипкую дверь, спустил штаны и пописал в покрытую бурыми разводами ванную. Смыл, смущенно кашлянул и пошел на кухню.
Соседка в дырявом халате зло оглянулась на вошедшего, не ответила на «доброе утро» и продолжила что-то помешивать в облупленной кастрюле. На второй конфорке кипятилось бельё в баке, распространяя мокрый вонючий пар по всей кухне.
Игорь открыл дверцу холодильника, посмотрел на свою полку. Минуту выбирал между засохшим кусочком сыра и открытым пластиковым стаканчиком с йогуртом. Достал йогурт, отвернул язык крышки из фольги. Понюхал, поморщился и выбросил в мусорное ведро. Налил из-под крана воды в чайник до половины, включил и стал ждать. Соседка перестала злобно сопеть и заговорила:
– А тырить чужую колбасу из холодильника – это свинство. Интеллигент ещё, тьфу.
– Помилуй Бог, Алевтина Ивановна, не брал я вашу колбасу.
– Ага! А кто ж тогда спёр? Крысы унесли?
– Даже не представляю, не имею достойной версии. Вы у Егорыча не спрашивали?
– Хватит гнать на трудящего человека! Он как вчера пьяный припёрся, так из комнаты и не вылезал.
– Ну, ещё кто-нибудь мог. Восемь человек живут в квартире.
– Харе тут отпираться! Когда за свет заплатишь? И сральник в свою очередь опять не вымыл!
– Я мыл туалет, Алевтина Ивановна. А за свет… Пятого получу, отдам деньги. Вы же понимаете, какая зарплата у преподавателя, и я пока на полставки…
– Мыл он! Ёршиком поёрзал. Я, что ли, должна тут за всех корячиться, блевотину вашу с говном отдирать?
– Алевтина Ивановна, смените, пожалуйста, тон. И заверяю вас – я не блевал в туалете.
Игорь пошел в свою комнату. В спину неслось:
– Ишь ты, гордые какие! Не рыгают они, как же! Здоровый лоб, нет денег – шел бы улицы подметать, а не книжечки листать. Чайник, бля, кто за тебя выключать будет!!!
Проректора пришлось прождать битых два часа. Наконец надменная секретарша поглядела сквозь Игоря и буркнула:
– Идите. Леонид Петрович ждёт. У вас пятнадцать минут, ему на совещание надо в Смольный.
Игорь вошел и сразу потерялся среди полированного дуба, плазменных панелей и китайских фарфоровых ваз в человеческий рост. Проректор махнул рукавом белоснежной сорочки в сторону стула, сверкнув бриллиантовой запонкой, и продолжил разговор по телефону:
– Я тебя умоляю, какая Доминикана? Ты ещё Турцию предложи, ха-ха-ха! Сейчас Виргинские острова в тренде, я тебе точно говорю. Да, и Петровича пошевели. Уже сентябрь, а четыре лярда зависли. Давай, надо осваивать. Что с землей в Выборге?
Игорь присел на краешек итальянского дизайнерского стула и спрятал ноги в забрызганных грязью ботинках под сиденье.
Хозяин кабинета, наконец, закончил, уселся в кожаный трон и кивнул головой:
– Ну чего там у тебя, Дементьев?
– Я напомнить хотел, Леонид Петрович, вы обещали решить с переводом на полную ставку… И как по историческому обществу?
Проректор наморщил лоб. Покрутил в пальцах «Верту» в крокодиловой коже, бросил на стол.
– Видишь ли… Как там тебя? Игорь. Штаты все расписаны, в этом году уже не получится ничего поменять. В феврале-марте напомни. А с обществом… Ну, читал я твою записку. Лекции по школам, исторические реконструкции – это конечно, хорошо. Но не особо актуально. Выборы скоро, понимаешь? Фонды ушли на молодёжный политический лагерь. И потом, что за тематика у тебя… Опричнина, Павел Первый… Какой-то негатив сплошной. Народу что нужно? Испытывать гордость за страну и стабильную власть. А у тебя какие-то намеки получаются. Непонятные.
– Да нет никаких намеков, Леонид Петрович! И всё-таки… Вы же обещали оплатить работу, я председателем на общественных началах восемь месяцев… Всё за свой счет делали, рекламу давали… Я в долгах весь.
– Ну. Потерпи. Решим чего-нибудь. Всё, извини, старик, время вышло.
Игорь поднялся, потоптался и в каком-то отчаянном порыве попросил:
– Леонид Петрович, тогда… Дайте в долг, пожалуйста, десять тысяч рублей. Я сразу верну, как получу за общество…
– Да ты охренел, что ли, Дементьев?! У начальства в долг просить! Совсем нюх потеряли. Всё, свободен.
Игорь побрёл к двери.
Серая масса медленно поднималась по лестнице ко входу на Василеостровскую станцию метро. На усталых лицах отпечаталось овечье равнодушие. Вездесущие старухи с острыми стальными локтями тащили загруженные донельзя тележки на колёсах, тихо ругаясь и нещадно переезжая неубранные ноги.
Солнечный лучик прорвался на миг сквозь низкие тучи, испугался увиденного и юркнул назад.
У тяжелых, грозящих ушибом стеклянных дверей небритый брюнет в кожаной куртке что-то втолковывал девушке в хиджабе с заплаканным лицом. От этой пары тянуло чем-то зловещим, и толпа инстинктивно обтекала их, даже не пытаясь толкаться.
Игорь нащупал в кармане пожухлой курточки последний жетон, сунул в щель и повернул алюминиевый рычаг турникета.
Скрипящий эскалатор тащил вниз бесконечное людское стадо. Резиновая лента нервически дёргалась и опережала, постоянно заставляя перекладывать уезжающую вперед руку.
Когда-то, в детстве, Игоря очень волновала эта непонятная неисправность. Казалось, что лента храбро, как разведчица, стремится вниз, в преисподнюю, и тащит за собой неторопливые трусоватые ступени эскалатора.
А ещё в детстве был папка. Большой, громкий и смеющийся. Потом он проработал год на ликвидации аварии в Чернобыле и вернулся совсем другим – высохшим, с погасшими глазами. И умер в девяностом году…
Потная, воняющая чесноком толпа облепила Игоря и занесла в вагон. Он обхватил кончиками пальцев стойку и терпеливо переносил толчки продирающихся вглубь пенсионерок. Глазами пробежал по заголовкам шелестящих в руках пассажиров газет: «Химическая атака в Сирии: кому выгодно?», «Президент спасает заблудившегося кита!»… и запнулся взглядом за девушку в хиджабе.
Юное бледное лицо несло печать какого-то огромного, невозможного в её возрасте горя. Черноглазка шевелила губами, постоянно повторяя какую-то фразу, будто заучивала стихи к школьному утреннику. Нелепое черное пальто неестественно топорщилось, искажая стройную фигурку.
Игорь вдруг почувствовал себя неуютно и начал продираться к дальней двери, хотя и не собирался выходить на следующей остановке.