брушились на Империю концентрированной мощью сообща с гораздо более медлительными носителями, неторопливо добравшимися с Брашпутиды. Кроме того в налете участвовали самолеты-роботы стартовавшие с подводных лодок-маток. Как раз эти не внушали великих опасений, действовали они по прямой, и почти сразу можно было экстраполировать куда направляются их острые черные носы, и хотя они делали маневр уклонение, при срабатывании датчиков радарного облучения, этот маневр был строго задан, однообразен и предсказуем, к тому же мчались они не слишком высоко и не очень быстро – даже зенитная артиллерия ставила против этих цилиндрических, крылатых гадов эффективную, катастрофическую завесу. О, как красиво все это выглядело со стороны (если конечно заложить уши ватой, дабы не портить зрелищной эстетики помехами из других органов чувств): сверкающие белые вспышки-облачка разрывов не угодивших в цели снарядов-неудачников – чрезвычайно нужная плата теории вероятности, и наконец – розово-коричневые кляксы, чернильные туманности выплеснутого, недоработанного топлива и совсем малюсенькие крапинки-обломки, едва видимые невооруженным, но острым глазом – вот она истинная прелесть, апофеоз ракетчиков и пушкарей, куда более сильное эмоциональное действо, чем всяческие доставшиеся от животных поводы наслаждения – эдакая мозговая эрекция.
Очень высотные цели непристыкованным к биноклю глазом не наблюдались. Еще лучше был бы телескоп, да и то требовался бы специальный, с возможностью автосопровождения, ведь объекты для наблюдения неслись как угорелые. И таковые хитрые устройства у п-в-ошников имелись. То, что было в фокусе объектива они прекрасно видели на экранах. Это был хитрый метод сопровождения – он не выдавал себя, не ощущала его цель, будь она хоть пилотируемая, хоть нет, и никакая парапсихология здесь в расчет не бралась. И сбивала эти самые цели чистая математика, голая инженерия, механическая имитация жизни, умелое выполнение людьми функций автоматов, чувства присутствовали, но они были задавлены – восхищались либо трепетали от страха где-то глубоко-глубоко внутри: если они прорывались наружу во время процесса, вся строгость задумки шла насмарку, сбивалась тонкая линия алгоритма, и сразу вероятность поражения цели уменьшалась на порядок, а значит она прорывалась. Только одно чувство должно было иметь тут место – мужество задавливания инстинктов страха и лжи, так присущих живому, которое врет себе на каждом шагу. В этом сложном комплексе мероприятий сочеталось, спрессовывалось в жемчужину удачи знание техники, волшебство слитности с железом и цифрами, циклы и циклы пота истязающих тренажей, тут, гарантия уверенности в прошлом, в том, что все нужные гайки вкручены до упора, а юстировка – поградусная согласованность локаторов, пусковых установок, пушек или когерентных излучателей проверена еще и еще раз, тут, нельзя было врать о том, что некое устройство исправно, поскольку было в норме вчера – закон подлости мог сработать по тебе с максимальной эффективностью. Да инициатива и старательность людей учитывалась в процессе боя, но это была свойства проявленные до, а не во время акта. Иногда они даже требовали самопожертвования: не всегда и не все, в отношении запчастей, поставлялось вовремя, но сейчас это оправдание никому не прощалось – все должно было быть идеально и никаких «авось» не принималось. Тотальная атомная война – шутки прибаутки в сторону, здесь не выручали успехи в строевой подготовке, умелое выполнение ружейных приемов с иглометами и хоровое пение в строю, бабушка смерть уже растопырила свои необъятные ножницы и внутри них прозябали головы, с оголенными беззащитными шеями, всех и умных и дураков, вот только умные и умелые могли еще что-то сделать для всех, дабы эти ножницы заклинило хоть на некоторое время.
А время летело: оно медлительно передаваясь по нервным клеткам; неслось, рассекая плотные и разряженные слои воздушного океана; мерцало в вакуумных трубках оживляя для операторов медлительные для него картины; полыхало, гналось на перегонки с током, наматывающим километры, по хитросплетениям проводов, хотя все его пути-дороги умещались в ящике; смеясь, чувствуя равного, соревновалось с невидимым излучением локаторов; и даже замирало, впадало в кому, когда выплескивал наружу свою мощь газодинамический лазер, в долю мгновения сжигающий тонны высококачественного, бесценного для этого скудного на ресурсы мира, топлива, чувствовало-чувствовало время в нем своего истинного конкурента, разящего с предельной в этой Вселенной скоростью.
А цели все шли, продолжали заходить косяками.
16. Наблюдатели
Вечерело, в синем небе пикантно взрывались ракеты, снаряды чертили трассирующие прямые, торопливо размазывали инверсионный след невидимые, точечные самолеты. Красота, смотри и наслаждайся. Только когда что-нибудь начинало стремительно снижаться пыхая дымом и лишним, недоработанным топливом, очень хотелось бежать, дальше, дальше от этой валящейся, словно лично на твою голову, кометы. И только логика, разум человеческий, останавливали, собою же порожденный ужас. Куда можно было убежать? Если бы знать, где упадет. Кажется, вот она целится прямо в макушку, а до нее, в действительности, километров двадцать по вертикали и десяток по направлению к горизонту, и упадет она, даже сбитая, подчиняясь инерции, километров за тридцать, ну, может, чуть менее. Так куда бежать? Да и делом надо было заниматься, а не глазеть с умилением и страхом.
Тяжелые тягачи перли на подъем еще более тяжелые цистерны. Сама дорога была во вполне нормальном состоянии, но очень часто на ней попадались беженцы, и тогда приходилось реветь закладывающими уши клаксонами, и снижать скорость до минимума, и грозить иглометом с подножки тягача. А кто-то просил, умолял дать топливо для газомобиля или быстренько («пять минут хватит!») подзарядить подсевший аккумулятор электромобиля. И надо было стискивать челюсти и орать матом-перематом, потому как другой язык уже никто не желал понимать и снова грозить иглометом, и замахиваться прикладом, а в лице изображать зверя, не человека. И помогало, только раза два пришлось ударить прикладом, да и то плашмя, а однажды садануть пол обоймы в воздух, чтоб зашипели стволы, завизжали иголки – убедило. Да еще, попадались выставленные неизвестно кем, и неизвестно когда, еще в то, довоенное времечко, патрули, на броневиках и пешие. Вот здесь уже в ход шли пластины с печатями, и помогало, даже мат-перемат не задействовался. Помогало, и даже вдвойне удивительно, что помогало, вокруг, в небесах, творилось такое… И когда никто не попадался, Лумис снова пялился туда, в синеву неба. Господи Великий Эрр, это опять началось. Как давно это было – мрачная молодость, юность в шинели и в маскхалате. А теперь, видимо, и зрелость. И ведь не на шутку началось, похоже даже круче чем тогда. Ведь тогда что-то сдерживало больших стратегов, какие-то неясные геополитические рычаги, бомбы рвались, но уж не такие геркулесы как в Горманту, если это конечно правда, а не байки прибаутки для зелени. С эдаким началом война действительно станет последней, похоронит воинское искусство вместе с собой в широкой братской могиле.
В небе снова полыхнуло. Лумис бросил взгляд на солдатика – водителя, тот слишком интенсивно вздрогнул, даже колеса вильнули. Боялся он страшно. Боялся происходящего, боялся валящегося с неба железа, сбитого и не сбитого, боялся Лумиса, боялся ехать неизвестно куда в горы, в самый ад. Лумису стало его жаль, но нельзя было подбодрить, нужно было продолжать изображать из себя держиморду, так было легче командовать. До ночи они не успеют, а если дать расслабуху, солдатик, того и гляди, дезертирует и лови его потом, теряй время. «Ты, мальчик, только довези, – подумал он про себя, – а там вали на все четыре стороны, хочешь – драпай, хочешь – в свой родной дорожный легион возвращайся». Он посмотрел на север, в сторону движения. И сразу ударило по глазам. Вильнули колеса. Он просунулся с приступки в кабину и выровнял руль, хотя в глазах мельтешила пелена.
– Я же сказал, одень темные очки, ты! – рявкнул он на водилу.
«Это, наверное, лазер штурм-майора, – подумал он. – Сбил кого-нибудь, Мероид зря не стреляет. Вот мастер». Машина остановилась, сзади тяжело скрипнуло седельное устройство – навалилась на машину разогнанная спец-тара.
– Сейчас! – завопил солдатик, видимо боясь, что его без предупреждения начнут молотить прикладом. – Сейчас, только глаза моргнут разочек.
Лумис дал ему эту возможность. Пользуясь паузой он соскочил с подножки – удобной штуки, там было предусмотрено даже сидение для охранника и гнездо для игломета. Отсюда он без зеркала заднего вида смог разглядеть обе нагоняющие машины. Все было в норме. Он опять посмотрел вверх. Ни что не закрывало видимость, наверху не висело ни одного природного облачка, только искусственные объекты и производимые ими опустошения. У линии горизонта застыл, так казалось, конечно он двигался, дирижабль разведчик, а может ракетный носитель, и может даже вражеский, как разобрать с такой дистанции, вдруг это и вблизи-то невозможно. Новые рваные кляксы расцвели наверху, и только позже, Эрр знает через сколько, отдалось запоздало в ушах. А вдали вырастали вертикальные линии-столбы, и только неизвестно в каких далях загнулись внезапно в сторону, разыскивая свою жертву: возможно, стартовали ракеты, Лумис не был специалистом по таким видам техники. Велась война машин и умов, насильно повязанных с этой самой техникой.
– Ну, что? – спросил он солдата, возвращаясь к делам насущным. – Отошел?
Тот не успел ответить – полыхнуло, рванулось к глазам свечение. Лумис прикрыл веки, но и сквозь них пылало белым. Сразу высушило от пота спину и голову в шлеме. Он выждал несколько секунд и обернулся, все еще с закрытыми глазами. Никто не знает сколько прошло времени, когда он их раскрыл. Там в небе вершился кошмар: распадалось, размазывалось вширь чудовищное кольцо. «Воздушный взрыв, – констатировал он про себя, – теперь уже совсем не шутки. Интересно, наши или Республика? И главное на каком расстоянии от нас». А мозг уже привычно, словно всю жизнь только подсчитывал приход ударной волны, перебирал секунды. Как быстро они летели. Он воззрился на водителя: тот лежал на полу кабины, обнимая рычаги, словно родную маму, которую никогда не видел снаружи, разве что эмбрионом изнутри.