ся горячим лбом к холодному полированному пластику, но глаза его уже были сухими.
ИСТОРИЧЕСКИЙ СРЕЗ ПО ЖИВОМУ
Двенадцать циклов в прошлое
Малиновое солнце стремительно падало к горизонту. Они сегодня были довольны, довольны как никогда, наконец-то Чистюля оставил их в покое. Хотя, честно говоря, с чего бы это быть довольными? Разве лишь с того, что живы и никому до них нет никакого дела, и весь этот сумасшедший, тоталитарный кавардак где-то далеко и временами кажется, что его нет вообще. Они даже успели облениться за эти дни, по крайней мере, раньше они бы вряд ли позволили себе вот так, спокойно, лежать на драных соломенных подстилках и ничегошеньки не делать. Вот только Бобр портил умильную картину бестолкового наблюдения заката своим постоянным хождением из угла в угол, цель которого, особенно вкупе с бесконечными причитаниями, была, безусловно, одна: испортить идиллию сегодняшнего вечера.
—Это же надо, — заявил он уже по пятнадцатому или двадцать пятому разу, — крапс-виски — неслыханное дело. Эти вшивые капы даже не докумекали до такой простой штуки. А вокруг сплошной сушняк крапорбена.
Бобр обвел всех тоскливо-скучающим взглядом. Он явно ждал возражений — возражений не было. Но просто так Бобр, конечно, отступить не мог, может, он встал не с той ноги, а может, просто переспал (за долгие годы военных баталий он привык спать не более двух часов кряду), и ему очень хотелось переброситься с кем-нибудь парой соленых словечек.
Лумис механически отслеживал зрачками фигуру Бобра, озаренную малиновым нимбом заходящего солнца. Посасывая пыльную соломинку, выковырянную из подстилки, Лумис лениво ждал новых тщетных попыток Бобра завязать разговор. В комнате их было шестеро: Бобр, Лумис, Точило-Бэк, малютка Таракан, Бельмо и Крэпстон — ровно половина команды. Всем было скучно, и говорить было не о чем, особенно с Бобром, все популярные темы разговоров: о женщинах, попойках и поножовщинах — были исчерпаны до дна.
— Нет, как все-таки эти капы обходятся без крапс-виски, а? — еще раз спросил Бобр.
— А по-моему, крапс годится только слабым бабам, — внезапно отозвался Бельмо. — Лично я не уважаю его абсолютно. — Бельмо обвел комнату своим единственным глазом с видом явного превосходства, этим он показал, что ему наплевать на мнение штурм-капрала по кличке Бобр.
Принижения своего Я Бобр обычно не прощал, и, хотя, наконец-то, выдалась возможность поругаться, он был не очень доволен, связываться с Бельмом было опасно. Поэтому он не осыпал его с налету грязными выражениями, а смолчал.
—Лично я предпочитаю мирандольский соус, и ничто другое! — заявил Бельмо и снова обвел всех зрячим глазом.
—От этой слизи мозги выкручиваются шиворот-навыворот и так и остаются, — ответил Бобр, — а вот крапс-виски действительно можно насладиться, правда, Таракан?
Бобр переменил тактику, выбрав другую жертву. Таракан не любил беседы о выпивке, и все это прекрасно знали. Его подкалывали этим, но он не мог ничего с собой поделать, он ненавидел алкоголь лютой ненавистью по вполне понятной причине: что-то в его желудке было устроено не так, как у всех остальных, его тошнило даже от разговоров о шнапсе. Таракан очень мучился своей неполноценностью.
—Однако это ты зря, — очень спокойно промолвил Бельмо, — крапс-виски — это помои и, как я сказал, годны только для тупого бабского организма.
Он опять отсканировал всех взглядом, уперся им в Лумиса и оскалился. Лумис не уважал Бельмо, потому что тот постоянно цеплялся к нему, похоже, завидовал его внешности и молодости, поскольку не имел ни того, ни другого. Он уставился на Лумиса своим правым немигающим глазом без век и ресниц. левый глаз отсутствовал вовсе, на его месте была какая-то большая, вся в трещинах бородавка величиной с монету, а вокруг нее громоздились несколько коротких, с четверть пальца, выростов самой неопределенной формы. Лумиса всегда подмывало спросить, как Бельмо лишился глаза. Но он этого не делал, не сделает и теперь. Он отвернулся, ему было наплевать на этот дурацкий спор, ткнулся лицом в солому, вдохнул запах раздавленного клопа и попытался задремать.
—Крапс-виски — величайшее достижение цивилизации, -выдал Бобр давно задуманный им аргумент, по его мнению, очень веский и стоящий.
Лумису было искренне жаль Таракана, желудок которого уже, наверное, начинал возмущаться. Спор достигал своего апогея и с обеих сторон уже слышались отборные словечки, когда внезапно раздался стук за стеной. Посыпалась доисторически старая штукатурка, и ослабленный кирпичной кладкой рык парашют-мастера Босли проревел:
— Эй, говоруны! Двести сорок тарантулов вам в глотку, дадите мне вздремнуть или как?
Все были рады неожиданной развязке.
Тогда, двенадцать циклов назад, был кризис, кризис во всех отношениях. Солнце Фиоль, достигнув апогея, вплотную приблизилось к красному гиганту Эрр, главной звезде системы. Такое противостояние не случалось более двух тысячелетий. Чудовищная жара выжгла почти всю растительность Северного полушария, а кое-где почва пересохла настолько, что покрылась трещинами трехметровой глубины. Сельское хозяйство перестало существовать как таковое. Крестьяне ушли с земли и нахлынули в города, и без того намертво зажатые в тисках голода. Там они пополнили бесчисленные толпы безработных, бездомных людей, потерявших всякую надежду на что-либо, людей, которым было абсолютно нечего терять. Положение Империи Эйрарбаков стало катастрофическим. В этот момент Федеративный Союз Брашей, ныне называющий себя Республикой, находившийся в более выгодных климатических условиях и давно уже готовый вцепиться в глотку главному конкуренту на мировой арене, направил флот в акваторию эйрарбаков. Бездомные, разорившиеся фермеры спешно пополняли гвардию королевской пехоты и в таком же темпе еще одну не менее многочисленную армию — армию гангстеров. В королевской платили щедро, Масис Семнадцатый не жалел крупперов, их печатали все больше и больше, обесценивались они еще быстрее. Бандиты даже брезговали ими при грабежах, брали только продукты питания и одежду, ее снимали с трупов, которые почему-то редко находили, возможно, потому, что в некоторых районах столицы пользовались спросом консервы из человеческого мяса, ему не с чем было конкурировать.
Расчет брашей на быстрое поражение эйрарбаков на море и полное признание своего лидерства не оправдался: атомные субмарины адмирала Рея порядком спутали им карты, обе стороны были втянуты в войну на истощение ресурсов. А такая война не устраивала Империю, которую и без того затянуло в пропасть глубочайшего кризиса. Сделать войну более скоротечной могло только одно средство — атомное оружие. Увеличение жертвоприношения в сотни и тысячи раз не слишком волновало имперских генералов. Ответная мера брашей была не менее жестокой. Когда слепяще-яркие сияния и грибообразные черные столбы, видимые сквозь завесу смертельно ядовитых газов, вошли в привычку, начальники штабов и министры удивились, как на фоне таких грандиозных катаклизмов население, сидящее в убежищах и порядком поредевшее, все еще продолжает волновать проблема питания.
В это время на Берег Лунного Ожерелья высадились танковые легионы брашей. Подпалив «урановые свечки» над последними береговыми крепостями-дотами, они взяли в кольцо стотысячную группировку маршала Гоше и, обойдя вторую долговременную полосу обороны по насквозь высохшим Болотам Малярийной Проказы, вышли к Умброфену, центру переработки плутония. Все почувствовали приближение конца, конца этой войны.* * *
Их подняли среди ночи, раньше обычного. Когда они, полусонные, выстроились перед домом, темнота была — хоть глаз выколи, но Босли почему-то запретил зажигать фонари. Небо имелось, но, как всегда, без звезд. Однако, когда глаза адаптировались к ночному мраку, Лумис сумел различить короткий одношереножный строй и еще кого-то, стоящего поодаль. Этот кто-то был Бобр, он скомандовал «Смирно!», после чего из темноты выползло что-то невразумительное о двух ногах. Что-то оказалось Чистюлей в костюме полной радиационной защиты. Без всякой паузы он заорал, как душевнобольной, дабы они тоже напялили на себя пластиромеровые мешки, после чего обозвал Бобра кретином и недотепой. Его голос доносился глухо, ослабленный противогазом, но тем не менее Лумис расслышал в нем нервозность. За этим что-то крылось, потому как эйч-капитан Чистюля был всегда подчеркнуто спокоен. Все, положив на землю оружие, боезапас и вещь-ранцы, стали напяливать на себя «защиту». Когда Лумис привычно быстро защелкивал последние плечевые кнопки, он услышал, как Крэпстон спросил проходящего мимо Ключника:
—Что случилось, Олистер?
— Что-что. Ноги надо делать, и поскорее, иначе крышка всем. На берег выползла «Свиноматка» брашей!
Ключник сегодня дежурил по связи — ему можно было верить Лумис почувствовал, как мысли в черепе вышли из-под контроля и поскакали куда-то, обгоняя друг дружку. Ему стало жарко.
«Свиноматка», кошмарное порождение милитаризма, выползла на берег в двухстах километрах от имперских парашютистов. Выключив воздушную подушку, этот сверхтанк весом более миллиона тонн, имеющий четыреста метров в длину и двести в ширину, врылся в грунт почти на двадцать метров, его локаторы оплели электромагнитной сеткой всю Голубую Долину, вплоть до Скалистой Гряды, орудия главной боевой башни тридцатиметровой длины и калибром два с половиной метра развернулись в сторону моря. Опасности с берега браши не чувствовали. Да и что могло им угрожать под толстенной многослойной броней с электронным распределением нагрузки. Похожую на приплюснутое куриное яйцо «Свиноматку» могло поразить только прямое попадание атомной бомбы. Но на случай воздушного нападения она тут же выплюнула в небо два дежурных истребителя. В недрах «Свиноматки» мирно дремали восемьсот «Поросят» — танков марки «Циклоп» и столько же «Кабанчиков» — броневиков для пехоты, их не выпустили «прогуляться», они были нужны для других целей и в другом месте: на Берегу Лунного Ожерелья ждали подкрепления. Здесь «Свиноматка» оказалась случа