идеть ее сейчас же.
И тут что-то случилось.
— Маарми! Маарми? Ты слышишь меня? Алло, черт возьми, что со связью? Алло!
— Не ори, я и так прекрасно слышу тебя, — это был голос Диора, радиста первой машины. — Что стряслось?
Браст почувствовал, что кровь отливает от лица. «Это сумасшествие, — подумал тот, внутри его, — но как приятно это сумасшествие». Да, он хотел быть ненормальным, хотел разговаривать с ней за тысячи километров. Он снова вспомнил о Бездни Мерклесе. Бездни Мерклес страдал близорукостью, он не заметил в траве проволоку, намотанную на спусковой крючок стреляющей мины, в одну секунду он положил вместе с собой половину взвода. Ну, а тогда, в тот вечер, когда он рассказывал сказки, они смеялись про себя над его наивностью.
Меццо-сержант, с вашей машиной хотел поговорить гауптман Кесри, — громко сказал тот, внутри его, убирая ладонь Браста с микрофона-пуговицы.
Что там у нас со связью? — спросил Кесри. — Опять барахлит? Может, какие неполадки в схеме, а?
«Может быть, и неполадки, — подумал Браст, — но только бы они случались почаще».
Да, пожалуй, стоит проверить соединительный световод, — ответил тот, внутри его, его голосом.
На первой же остановке, понял? — гауптман оторвался от перископа. — Эй, алло, Диор, ну-ка, дай мне Кауринса.
жестокости городов
Вот так он и сидел с иглометом навскидку, а гранаты с газом раздражающего действия под рукой. Рядом связанная женщина с садистскими наклонностями, корчащаяся от боли в ногах, нуждающаяся в хирургической помощи. Однако это его не слишком занимало, он даже не сделал ей новую перевязку, только заклеил ей рот, чтоб вела себя тише: он не хотел отвлекаться — он ждал случая. Случай мог не представиться никогда. А лежащий вокруг мир давил на эмоции, извлекал на поверхность и рубил в клочки совесть — пытали Бенса, превращали в инвалида, в визжащее животное. Они могли бы спокойно вырвать ему язык, дабы дальнейшее происходило молча, но они не стеснялись — они ждали, верили в возвращение преследуемого, а может, они чувствовали, что Лумис уже рядом, и не спешили, длили и длили эффект.
Лумис сидел без движения, с каменным лицом. Сейчас он был боевой логической машиной. То, что происходило в покалеченном бронемобиле, от него не зависело, можно было сколько хочешь клясть себя за прошлые промашки, но сейчас он не мог ничего сделать. Даже если бы он вышел с поднятыми руками — Бенс был обречен, это были люди из серьезной конторы, и свидетелей они не оставляли. Лумис ждал невероятного, он надеялся не сойти с ума до момента, когда ошибутся, ждал мгновения, когда Вселенная хоть на несколько мгновений вернет ему лидерство в принятии решений. Лумис не двигался: где-то поблизости должен был остаться внешний наблюдатель тех, кто находился внутри, он не мог допустить, что они столь глупы, чтобы всей группой забраться в удобную для гранатомета цель, ведь им опасен не только Диностарио, они все-таки на спорной земле, а может, даже на территории повстанцев.
Прошло не много времени по часам, для Лумиса — дни, в течение которых прибавляется седина, а для Бенса — целая Вечность. Но жаркое сияние звезды Фиоль распределялось неравномерно — Лумис выжидал в тени, те же плавились в покореженном металлическом ящике. Он знал, сколько их внутри: Два человека, два посланника сверхсильной государственной устрашения и расправы, две личности, считающие себя равными богам, правящим возмездием; две цели для игломета.
Один из них вывалился из заднего люка, по уши в поту и крови. Он сразу попал в риску прицела, но Лумис продолжал ждать, не дыша и унимая сердцебиение. Он не зря мучился еще через десять секунд цель «один» вывела его на ненаблюдаемую, только предчувствуемую цель «три» — детину, засевшего в противоположном здании, у большого растворенного окна, старого знакомого по квартирному взлому. Это были те же ребятки, всю ночь они шли по следу, не сбились в окружающей суете и почти затянули петлю вокруг Лумиса. Странная у них была одежда, совсем они в этой не походили на полицейских — вылитые повстанцы, кто во что горазд. Игломет шипя выплюнул давно готовые заряды: они в этот миг передавали друг другу фляжку с водой, а может, с чем-то погорячее, улыбались, усталые, довольные своей работой.
Они еще не упали, еще не успели ни крикнуть, ни захрипеть, а живая машина смерти уже наводилась в распахнутую дверь-люк злосчастного броневика, место концентрации боли и жестокости. И шипели гранаты, выпуская на волю газ.
БОЛЬ ГОРОДОВ
Теперь в распоряжении Лумиса была целая куча пациентов для травматологии. Его интересовал один — все еще живой — Бенс. Внешне ему досталось больше, чем кому-либо. Только Жаба выглядела хуже, но она давно не была живой — истекла все-таки кровью, по пророчеству Куклы.
И, словно произошла смена декораций, опять провернулось колесико сценария, повываливали откуда-то статисты. Ведь больше часа в этом богом забытом переулке ни души посторонней не появлялось, а тут целая группа повстанцев.
— Где у вас полевой госпиталь? — спросил у них Лумис. В ответ заблеяли что-то неопределенное.
— Значит, так, — сказал Лумис, беря за грудки самого главного, по собственным прикидкам — знаков различия не имелось. — Вот раненые. С этими делайте что угодно, на ваше усмотрение, но вот за этого... Его зовут Бенс, отвечаете мне головой. У вас радиостанция есть?
Ни черта у них не было, они вообще смутно понимали, кем контролируется данный район, они просто вели беспорядочное наступление куда придется — случайно прорвались, нащупав брешь.
— А врач или хоть санитар среди вас имеется? — спросил Лумис в отчаянии.
Слава богу, имелся — бывший ветеринар, не практикующий цикла три. (Откуда в городе возьмутся животные — все домашние, кроме тараканов, под запретом. Тут вам не село, нечего дармоедов плодить!)
Теперь можно было снова заняться Баллади, если уже не поздно. Дел всегда, даже неотложных, больше необходимого. Кто-то сказал, что никогда не удается делать что-либо одно. Так оно и выходило.
— Еще вопрос, — обратился Лумис к окружающим, — смелые есть? Дело опасное: нужно выручить наших ребят, блокированных полицией.
Желающие нашлись. Он отобрал троих: не стоило раздувать отряд больше, чем мог вместить стандартный мобиль. Он снова втягивал в свои дела посторонних, снова ставил чужие жизни на кон, и не было конца этому водовороту.
ДИСКУССИИ ЛЕСА
— Допустим, так, — говорил док Геклис, жестикулируя и, видимо, помогая этими действиями абстрактному мышлению, — мы неинтересны мерактропам. Спрашивается — почему? Даже животные проявляют любопытство, а здесь люди.
— Какие там люди, — недовольно скривился старший гауптман Кауринс, — они же дикари?
— Дорогой коллега, — победно посмотрел на собеседника Геклис, — когда на нашу голову, я имею в виду в широком смысле, свалятся республиканские бомбы, мы тоже станем дикарями, причем уже к следующему поколению, гарантирую. Так вот, повторюсь, мерактропы вовсе не проявляют к нам интереса. Почему?
— Несъедобны мы для них, наверное, — предположил Кауринс.
Браст не участвовал в разговоре, он лежал, отгороженный ширмой, с ногой, обрабатываемой ультразвуковым облучателем, и представлял для офицеров подобие мебели.
— Может, и так, коллега. Мы до сих пор не знаем, что едят мерактропы. Но все равно непонятно. Пока мы двигались вблизи побережья, я понимаю, там, возможно, наша людская техника и примелькалась, не вызывала особого интереса.
— По-моему, наоборот, на побережье постоянно случаются нападения ,судя по документам.
— Да, можно допустить, что, на собственном опыте убедившись в коварстве и агрессивности людей, жители берега стараются ликвидировать опасность. А здесь, в центре девственного материкового леса, о связанной с нами потенциальной опасности не знают и спокойно пропускают вперед, так?
— А что, жители берега за все эти десятки циклов столкновений с цивилизацией не рассказали о нас тем, кто обитает в центральных областях?
— Вы, дорогой Кауринс, сами себе противоречите. То вы утверждаете, что они дикари, то допускаете, будто у них существует общение и обмен информацией.
— Но ведь было нападение, так? И почти удачное?
— Да, было, но еще на том берегу Циалимы. А здесь не произошло ни разу.
— Ладно, к чему вы ведете, док? Не тяните, выкладывайте свою гипотезу.
— Лес представляет собой многоэтажную постройку, так? С точки зрения растений самый ценный верхний ярус — там солнце. Чем ниже, тем меньше света. С животными сложнее, некоторым нужны цветочки, каким-то корни и перегной, поэтому они рассредоточились по всей двухсотметровой или трехсотметровой высоте, так?
— Ну, так. И что?
— Если мерактропы вегетарианцы, то им интересней верхние ярусы, там плоды и всяческая зелень. Тогда наш этаж им безразличен. Он не представляет для них ценности, и поэтому они не ведут за него борьбу, мы им не конкуренты.
— И это все? — разочарованно спросил гауптман.
— Пока все, но, может, это и есть единственное объяснение неактивности местных.
— Ваша версия, док, держится на честном слове. Так, чистое предположение. Или вы предлагаете его проверить? Попытаться забраться по стволам туда? — Кауринс ткнул в низкий потолок вездехода.
— Нет, конечно, не стоит нервировать удачу.
— Господи, Геклис, я могу наизобретать массу таких теорий. А почему не предположить, что мы движемся по некоей священной для них земле, связанной с душами предков, и они принимают нас за покойников — эдакая призрачная кавалькада привидений, едущая по своим потусторонним делам, а?
— Все может быть. Даже очень неплохое предположение. Оба собеседника засмеялись. А вот Брасту совсем не было смешно. «Знали бы вы про бусы, — подумал он с торжеством. — Так ведь не расскажешь — засмеют».
ДЕКОРАЦИИ ГОРОДОВ
— Стрелять-то вы хоть умеете? — спросил Лумис, на бешеной скорости выруливая на заветную улицу имени Победного Марша.