бланкизма как самостоятельного течения в освободительном движении пролетариата.
Гракх Бабеф — одна из самых интересных фигур, выдвинутых французской революцией. Правда, его звезда появилась на политическом горизонте не в период подъема, а ближе к закату революции. Собственно, из забвения имя Бабефа извлек его уцелевший соратник Ф. Буонарроти, который в 1828 году выпустил в Бельгии книгу «Заговор во имя равенства, именуемый заговором Бабефа». Затем, после июльской революции, книга вышла во Франции, и ее наверняка читал Бланки. «Заговор Бабефа» — первая в истории попытка революционного введения коммунизма. Но коммунизм Бабефа был призрачной мечтой, утопией. Правда, в отличие от других социальных утопистов Бабеф был революционером. Он мечтал, а затем и конкретно планировал создание общества, в котором «все будет общим». Коммунизм Бабефа был принудительным, грубо уравнительным и, конечно, не мог опираться на реальные предпосылки экономического и социального развития. Попытка Бабефа подготовить захват власти и установить революционную диктатуру окончилась плачевно. Заговор был раскрыт, а его руководители сложили голову на гильотине. Но если бы в организации Бабефа не было предателя, все равно его затея с самого начала обрекалась на неудачу из-за несоответствия мечтаний Бабефа и объективных потребностей развития тогдашней Франции. Более того, бабувисты не хотели такого развития. Они отвергали даже технический прогресс. В одном из их манифестов говорилось: «Пусть погибнут, если это нужно, все искусства, лишь бы только у нас осталось действительное равенство». Речь шла о равенстве всеобщей нищеты в условиях казармы. Такая проповедь аскетизма и первобытного равенства побудила Маркса и Энгельса в «Коммунистическом манифесте» назвать ее реакционной.
Тем не менее благородство самой идеи равенства привлекало к Бабефу симпатии в «Обществе друзей народа» и Буонарроти оказал на молодого революционера определенное влияние. Нет никаких данных о том, что Бланки был знаком с Буонарроти. Несомненно только его знакомство с последователями этого старого революционера Шарлем Тестом и Вуайе д’Аржансоном. Известный исследователь бланкизма Самуил Бернстайн писал: «Нельзя утверждать с уверенностью, что Бланки был прямым наследником Буонарроти, как это делают некоторые историки. Нигде в рукописях Бланки не говорится о бабувизме или об уроках Буонарроти, нет там выражения признательности ему. В беседе с корреспондентом „Таймс“ Бланки отверг мысль, что он был учеником Бабефа».
И все же бабувизм оказался ближе к идеям и методам революционной деятельности Бланки, чем все другие течения утопического социализма. Дело в том, что в отличие от них только бланкизм носил революционный характер. Крупнейшие из этих течений, связанные с именами и учениями Сен-Симона и Фурье, стремились не к революции, а к тому, чтобы предотвратить ее.
Но здесь необходимо сказать о том, какой смысл вкладывался в 30-х годах XIX века в слова «социализм» и «коммунизм», которые еще только входили в обиход. Под социализмом понимали любое стремление улучшить условия существования низших слоев общества и обеспечить социальный мир. Это было очень неопределенно, и поэтому в противовес такому «социализму» использовали слово «коммунизм», когда хотели сказать о необходимости установления общественной собственности на средства производства для достижения всеобщего равенства. Коммунизм предусматривал в качестве метода установления такого порядка насильственную революцию, а социализм — только мирные средства.
Крупнейшим представителем такого «мирного» социализма был выходец из аристократической семьи граф Анри де Сен-Симон. Он объявил целью своего учения улучшение участи наиболее многочисленного и наиболее бедного класса общества. Но руководящую роль в общественном преобразовании он отводил «истинным вождям народа» — капиталистам. Помощи в этом деле он добивался от Наполеона, Людовика XVIII, даже от Александра I. И все же во взглядах Сен-Симона наряду с множеством иллюзий оказалось немало прозорливых догадок, послуживших позднее ценным материалом для создания научного, а не утопического социализма. В его произведениях родились легендарные формулы, такие, как «эксплуатация человека человеком», «от каждого — по способностям, каждому — по труду»…
Когда Бланки начинал самостоятельную политическую деятельность, самого Сен-Симона уже не было в живых; он умер в 1825 году. Последователи внесли в его доктрину много своего. С одной стороны, они развили социалистические моменты сенсимонизма, но с другой — усилили элементы иррационализма. Во главе с «отцом» Анфантеном в квартале Менильмонтан возникла сенсимонистская религиозная община, прославившаяся в особенности скандальными попытками произвести реформу половых отношений. Больше всего шума наделали разные внешние чудачества сенсимонистов. Они носили специальную одежду с пуговицами, которые застегивались на спине. Поскольку самому в такой одежде нельзя было ни одеться, ни раздеться, то таким способом надеялись воспитать чувство коллективизма. В 1832 году сенсимонистская секта была разгромлена, ее руководителей привлекли к суду. Но как идейное течение сенсимонизм будет существовать долго, хотя многие из его представителей станут преуспевающими банкирами или промышленниками.
Бланки непосредственно имел с ними дело, поскольку после июльской революции газета «Глоб» стала рупором сенсимонизма. Его пропагандой занимался также основанный Пьером Леру журнал «Ревю энциклопедик», в котором сотрудничала мадемуазель Монгольфье, приятельница Бланки. Некоторые общие идеи Сен-Симона встретили его понимание, но надежды на преобразование общества исключительно силой нравственного чувства, попытки примирить классы, а главное — отказ не только от революции, но и от политики вообще вызывали его решительное осуждение. Претили ему и религиозные увлечения сенсимонистов, которых он считал «подражателями католицизма».
Среди безумцев, которые тогда, по выражению Беранже, навевали человечеству золотые сны, выделялся также Шарль Фурье, создавший свои проекты «социетарного» общества путем организации фаланстеров, своего рода коммун из нескольких десятков семей, которые постепенно должны вытеснить капитализм. Их опыт должен был явиться зажигательным примером для всех. На практике опыт оказался жалким; фаланстеры быстро распадались. Но Фурье не терял надежды, уповая на финансовую поддержку состоятельных людей. В ожидании их бескорыстной помощи он установил ежедневные приемные часы, но никто и никогда не приходил к нему. Реальное влияние фурьеристов было невелико. Их журнал «Фаланстер» имел в 1833 году всего 200 подписчиков. Сочинения Фурье содержали в себе немало удачных и научно правильных моментов, особенно в том, что касалось его критики капитализма. Он уловил историческую закономерность прогрессивной смены социальных систем. «Каждое общество, — писал Фурье, — несет в себе способность порождать новое общество, которое его заменит. Рождение его наступает в момент, когда основные, характерные черты старого общества достигают полноты своего развития». Но наряду с такими жемчужинами мысли в сочинениях Фурье встречаются всякие теоретические чудачества, касающиеся образа жизни в будущем обществе всеобщего счастья. Он уверял, что там все плохое, опасное обретет противоположные качества. Например, львы — хищные животные — превратятся в антильвов, которые будут служить людям. Фурье уверял, что, путешествуя на антильве, можно будет, позавтракав в Париже, пообедать в Лионе и поужинать в Марселе. Надо только менять этих добрых зверей по мере их усталости.
Сочинения Фурье вряд ли могли оказать влияние на Бланки, прежде всего из-за антиреволюционности. Неприязнь Бланки вызывали и концепции Фурье об освобождении и удовлетворении всех страстей, в том числе сексуальных. Пуританин Бланки отвергал такую проповедь с негодованием.
— Я не фурьерист, — говорил он, — поскольку я моногамен и не могу поступать иначе, как не могу есть в день больше одного обеда. Фурье мне отвратителен помимо моей воли, хотя я вовсе не хотел бы бросать камни в его фаланстер, в котором, впрочем, больше никого нет.
Разные другие утопические школы социалистической окраски также вызывали весьма скептическое отношение Бланки, всегда отдававшего предпочтение действию, а не проповеди. Особенно если речь заходила о религиозных исканиях. Он отвергал христианский социализм Ламенне, «религию прогресса» Бюше, «религию человечества» Пьера Леру и т. п. Все это представлялось ему связанным с лицемерным буржуазным филантропизмом. Доминирующая идея решительного революционного действия определяет все мировоззрение, всю деятельность Бланки.
Но сделал ли он выбор своего жизненного пути? Пока еще этот выбор не окончательный. Ведь обычная черта биографий множества участников революционного движения состоит в том, что эта деятельность охватывает только годы молодости. А затем подавляющее большинство таких революционеров примерно годам к тридцати возвращается на проторенный, «праведный» путь спокойной и благонамеренной карьеры. Не случайно почти у всех крупных французских буржуазных политических деятелей XIX века обязательным элементом биографии является революционная молодость, постепенно, с наступлением зрелости, часто совпадающей с женитьбой, сменяющаяся «остепенением», приобретением надежной службы или политической пристани в партиях, движениях, имеющих шансы на приобретение власти. Путь Бланки будет другим.
ВЫБОР
Луи-Филипп призывал к власти Казимира Перье, чтобы навести порядок в своем королевстве, которое непрерывно потрясали заговоры, бунты, забастовки рабочих, начавшиеся вскоре после того, как мираж «трех славных дней» рассеялся. Перье рьяно взялся за решение этой задачи. Желая иметь послушное парламентское большинство, он в конце мая 1831 года распустил палату и назначил на 5 июля внеочередные выборы. Но в новой палате правительственное большинство получило перевес над оппозицией всего в один голос. Однако гораздо страшнее была оппозиция большинства населения, особенно беднейшего. Казимир Перье решил нанести удар по наиболее опасным очагам смуты. «Общество друзей народа», в которое входило всего лишь 600 активных членов, вызывало крайнее раздражение своей деятельностью, в особенности с момента, когда оно стало выпускать газету.