о денежной аристократией против бедных, которые осмеливаются думать».
Смелость и отвага не заменили денег. Первый номер газеты оказался последним. Основатель газеты слишком много взял на себя, обещая регулярно выпускать газету «в первое воскресенье каждого месяца» и объявляя о приеме подписки на нее. Подписчиков не нашлось.
Но Бланки взял на себя в передовой статье и другое, значительно более серьезное обязательство. В ней объявлялось, что Бланки «будет стремиться раскрыть в простых, ясных и четких понятиях вопрос о том, почему народ несчастен и каким образом он должен перестать быть таким. Он объяснит природу отношений, существующих сегодня между хозяевами и рабочим; социальный вопрос, один составляющий почти целиком содержание всей политической экономии, о котором официальные профессора опасаются сказать хотя бы одно слово». Газета будет излагать также «свои идеи о принципе, на основе которого должно произойти преобразование социального порядка».
Бланки ставит перед собой задачу поистине грандиозную: множество выдающихся умов бились над ее решением, но к тому времени достигли лишь очень скромных результатов. Они свелись к созданию массы подготовительного материала, из которого еще предстояло создать подлинно научную революционную теорию. Далек от этого оказался и Бланки, о чем свидетельствует не увидевшая свет статья, написанная им для второго номера газеты.
Вся статья пронизана страстным протестом во имя справедливости, против существовавшего во Франции порядка. Но от понимания законов общественного развития Бланки по-прежнему далек. Частная собственность, по его мнению, возникла из-за того, что «некоторые лица хитростью или насилием захватили ее». Туманные принципы, возмущение несправедливостью определяют ход мыслей Бланки. Как и в своих прежних публичных устных или письменных выступлениях, он выражает в основном моральное негодование, сочетающееся с теоретической слабостью. Преобладает яркая публицистика фразы, но не логика. Основные понятия — «пролетариат», «буржуазия», «эксплуатация» — очень смутны и противоречивы. Он не видит существенной разницы между рабством в древнем мире и колониях и положением свободного наемного рабочего при буржуазном строе. Источник несчастья «бедных», то есть эксплуатацию и угнетение, он видит в их «невежестве», а не в объективных законах капиталистической системы. Эта система, по его убеждению, обречена на гибель не в результате действия этих законов, а потому что она противоречит принципу равенства. Режим эксплуатации и система частной собственности погибнут лишь из-за того, что «благородные умы предсказывают и призывают» к этому.
Все эти идеалистические порывы мысли сдобрены революционным национализмом. Франции отведена роль «главного участника» борьбы между рабством и равенством, и в этой борьбе именно «французы ведут народы к победе». Ничего не говорится о конкретных нуждах, задачах, проблемах борьбы рабочего класса. Указывая на пример расправы с рабочими Лиона, Бланки не видит пользы в забастовках. Единственной конкретной задачей на первом плане у Бланки выступает проблема распределения земельной собственности, имеющая к рабочему классу отнюдь не прямое отношение.
Но наряду с туманной фразеологией подобного рода в статье Бланки фигурируют, несомненно, злободневные вопросы. Он убедительно разоблачает мифы о том, что «богатые дают бедным работу», что существует какая-то «общность интересов» хозяев и рабочих, что другой, более справедливый социальный строй невозможен и т. п. Вся статья в целом ярко отражает реальный накал классовой борьбы, хотя сам этот термин Бланки и не употребляет. Он убедительно показывает непримиримость интересов трудящихся и эксплуататоров. Но наиболее точные формулы Бланки вроде «глубокого антагонизма интересов» пролетариата и его угнетателей уж очень напоминают фразы презираемых им сенсимонистов. Это особенно заметно, когда он своими словами пространно пересказывает (без ссылки на источник) знаменитую «параболу» Сен-Симона, которую он суммирует в следующих словах: «Аксиома такова: нация беднеет от потери трудящегося; она обогащается от потери бездельника. Смерть богача — это благодеяние».
Свой идеал будущего справедливого строя Бланки определяет понятием «ассоциация», которое, видимо, следует считать синонимом уже применявшегося утопистами слова «социализм». В заключение он пишет: «Все сильнее становится стремление борцов за будущее осветить сущность ассоциации. Быть может, и мы внесем нашу долю в общее дело». Вклад Бланки в общее дело в газете «Либератер» незначителен. Это скорее пылкий протест без серьезного научного понимания существа социальных проблем. Таким образом, свое обещание раскрыть суть этих проблем на страницах «Либератер» Бланки не воплотил. Сумеет ли он это сделать в своей дальнейшей революционной деятельности? Посмотрим…
Во всяком случае, реальный итог попытки Бланки издавать свою газету современный французский историк Алэн Деко в книге «Бланки или революционная страсть» оценивает так: «„Либератер“ не имел ни малейшего успеха… Эпизод с ним мог иметь только один результат: утвердить роль личности Бланки в воинствующей оппозиции против Луи-Филиппа. Отныне в глазах республиканцев всех оттенков необходимо считаться с Бланки».
Однако мало кто заметил выход в свет первого и единственного номера газеты Бланки. Францию потрясали гораздо более грозные события. Бурное развитие промышленного капитализма влекло за собой рост пролетариата. Не того «пролетариата», численность которого Бланки определил в 30 миллионов человек, а настоящего класса наемных фабричных рабочих. Их было уже около одного миллиона с четвертью. Поскольку никаких законов, регламентирующих труд, не существовало, хозяева доводили эксплуатацию до чудовищных масштабов, непрерывно снижая зарплату. Порой за 18-часовой рабочий день рабочий получал по 18 су. Широко использовался детский труд. Только в 1841 году будет издан закон, запрещающий нанимать на фабрики детей, не достигших восьмилетнего возраста. Нищета рабочих объявлялась естественным и вечным положением, которое не подлежало изменению. В конце 1833 года «Журналь де деба» писала: «Богатые и бедные будут существовать всегда. Тут уж ничего не поделаешь». Рабочим советовали ограничивать свои потребности до разумных пределов. Наиболее заботливые «филантропы» рекомендовали рабочим не иметь детей. В то время мэрии многих городов получили, например, циркуляр, в котором говорилось: «Для семей бедняков есть только один выход из положения: они могут выйти в люди лишь в том случае, если они будут трудолюбивыми, бережливыми и осторожными; особенную осторожность им следует соблюдать в брачном союзе, стремясь всеми силами избежать того, чтобы их брак стал более производительным, чем их труд».
Автором этого циркуляра был господин Дюнуайе, член Академии моральных наук. Рабочие отвечали на проповедь такой морали массовым забастовочным движением. Стихийные проявления протеста против невыносимого гнета начинают сочетаться с попытками создания первых примитивных рабочих организаций. Например, среди рабочих Лиона широкое распространение получают коалиции и союзы по профессиям, общества «мютюэлистов», основанные на принципе взаимопомощи. Рабочие начинают проявлять все большую политическую активность. Уже в «Обществе друзей народа» было немало рабочих. «Общество прав человека» имело целые рабочие секции. Правительство Тьера и Гизо объявило о намерении «обуздать тигра анархии». Но существовавшее законодательство не содержало ограничений для республиканских и рабочих союзов, которые насчитывали менее 20 человек. Этот закон обходили путем деления коалиций на мелкие секции, число членов которых не превышало этой цифры. В конце февраля 1834 года в палату был представлен законопроект, который запрещал ассоциации, даже если они насчитывали меньше 20 членов. В случае нарушения закона к суду привлекались не только руководители, но и рядовые члены ассоциаций. 25 марта новый драконовский закон был принят. Это и вызвало бурное движение протеста, в котором слились все проявления недовольства.
Оно разразилось в Лионе, где жили традиции восстания 1831 года и где положение рабочих оказалось особенно невыносимым. Здесь уже в феврале началась стачка из-за решения фабрикантов снова снизить зарплату. Когда был принят закон о запрещении любых объединений, лионские рабочие заявили, что «никогда не склонят головы перед столь грубым произволом и не распустят своих объединений». 9 апреля «Объединенный комитет» всех лионских союзов и объединений попытался провести демонстрацию протеста против суда над руководителями февральской стачки. Но уже накануне город был занят войсками. Рабочие ответили постройкой баррикад. Четыре дня в городе шло сражение, не прекращались массовые убийства и пожары. Остатки восставших были загнаны в церковь Кордельеров и расстреляны. Итог восстания — 342 убитых и свыше 600 раненых. Одновременно революционные выступления произошли еще в десяти крупных французских городах. Повсюду генералы Луи-Филиппа старались осуществлять знаменитое пожелание одного лионского фабриканта: «Если у них в желудке нет хлеба, мы всадим туда штыки».
10 апреля в Париже наиболее воинственные члены «Общества прав человека» потребовали решения о восстании в поддержку Лиона. Но пока буржуазные республиканцы колебались, в квартале Марэ на улицах Бобур, Обри-ле-Буше и Транснонен появились баррикады. Однако Париж уже был наводнен десятками тысяч солдат. Министр внутренних дел Тьер, начинавший свою карьеру палача народа, приказал никого не щадить. 14 апреля восстание закончилось кровавой расправой. На улице Транснонен у дома 12 был ранен один офицер. Солдаты ворвались в дом и закололи штыками всех жителей без различия пола и возраста. Уже в первый день восстания было арестовано свыше 100 видных участников «Общества прав человека». В последующие дни число арестованных превысило две тысячи человек. Правительство решило полностью уничтожить республиканскую партию. Для этого затеяли грандиозный судебный процесс над 164 обвиняемыми в связи с восстанием в Лионе, Париже и Люневиле. Судить их поручили палате пэров, превращенной в верховный суд. Подсудимые отказались от официальных адвокатов и выбрали своими защитниками «наиболее уважаемых людей среди республиканцев и демократов». Среди них оказались ветераны революционного движения Буонарроти, Вуайе д’Аржансон, Одри Пюнраво, а также «молодые»: Барбес, Карно, Огюст Конт, Ламенне и Бланки. Он и стал фактически главой этого «Комитета национальной защиты», который собирался на его квартире. Суд пэров отказался поручить им защиту обвиняемых, как не имеющим звания адвокатов. Комитет ответил резким заявлением протеста, заканчивавшимся словами: «Подлость судьи есть слава обвиняемого…»