Впрочем, внутри руководящего комитета «Общества времен года» обнаружились сомнения и колебания. Как это ни странно на первый взгляд, их выразителем оказался Арман Барбес, этот романтический рыцарь без страха и упрека. Сначала в январе 1839 года он объявил, что срочные дела требуют поездки на юг, где около Каркассона находилось его богатое имение. Однако прошел назначенный срок, а Барбес не возвращался. Две недели превратились в три месяца. Дело в том, что привольная жизнь на юге слишком притягивала Барбеса. Ведь ему предстояло все это поставить на карту ради крайне сомнительной авантюры. Издали ему казалась особенно ясной огромная диспропорция в предстоящей борьбе. И Барбес явно охладел к заговору. Бланки отправляет ему письмо за письмом, но получает холодные ответы, в которых не чувствуется никакого энтузиазма. А между тем Бланки, подталкиваемый нетерпением некоторых пылких соратников, решил, что откладывать выступление нельзя. Бланки и Бернар напоминают Барбесу о его обещании явиться в Париж по первому требованию. Ему дают понять, что выступление состоится и без него. Весьма самолюбивый и гордый Барбес был очень чувствителен в вопросе личной чести, он понял, что надо выполнить прежнее обязательство ради сохранения своего революционного ореола, и в апреле поехал в Париж.
А здесь, по мнению Бланки, наступил такой благоприятный момент, упускать который было нельзя. Он назначает выступление на 5 мая 1839 года.
МАЙСКОЕ ВОССТАНИЕ
Невозможно идти на дело, какое решили совершить Бланки и его товарищи, не испытывая сомнений. Вопрос в том, чтобы сомнений было поменьше, а уверенности в успехе как можно больше. Такую уверенность внушал Бланки величайший разброд, который, как он считал, царил в стане врага. В самом деле, с декабря 1838 года Франция наблюдала поразительный спектакль на сцене высшей власти. Оппозиция, желавшая, чтобы король царствовал, но не управлял, развернула в палате шумные дебаты, пытаясь урвать у Луи-Филиппа свою долю власти. Наступление возглавляли воинственные, честолюбивые лидеры — Гизо, Тьер, Барро. 12 дней продолжались прения. Депутатам пришлось выслушать 128 речей. Правда, кабинет во главе с Моле, преданный Луи-Филиппу, все же удержался, собрав 221 голос против 208. Но король и его правительство решили, что такое слабое большинство ненадежно. В январе 1839 года Моле подал в отставку. Назначили новые досрочные выборы. Они состоялись в начале марта, когда оппозиция выиграла дополнительно 45 мест. Король вынужден был принять новую, на этот раз окончательную отставку Моле, верно служившего ему, как раньше он служил Наполеону, а затем Бурбонам.
Однако обстановка не только не прояснилась, но еще больше осложнилась. Лидеры оппозиции, выступавшие вместе за ограничение власти короля, теперь вступили в распри между собой. А Луи-Филипп играл на их противоречиях и пытался сговориться с кем-либо из них. Несколько месяцев Франция существовала без правительства, пресса издевалась над всей этой кутерьмой, кое-где усилились республиканские настроения, и на разных собраниях пели «Марсельезу». 29 апреля провалилась шестая попытка сформировать правительство. Все это Бланки рассматривал как показатель острейшего кризиса верхов, потерявших способность управлять.
Но это было довольно поверхностное заключение. Раздоры в правящих кругах выражали лишь столкновения личных амбиций. Существо орлеанистского режима, то есть власть крупной буржуазии, оппозиция и не думала ставить под сомнение. В своем самом резком антикоролевском документе она заверяла короля в верности. В этом пресловутом адресе содержалось такое обращение к Луи-Филиппу: «Мы глубоко убеждены, ваше величество, что только тесное единение властей, сдерживаемых в границах, определенных конституцией, способно обеспечить безопасность страны и силу вашего правительства. Твердая и искусная администрация, опирающаяся на благородные чувства… представляет вернейший залог того содействия, которое мы с такой охотой готовы вам оказать». Таким образом, то, что Бланки принимал за кризис власти, было всего лишь соревнованием в борьбе за право наиболее эффективно служить королю банкиров.
Подготавливая восстание, Бланки тщательно изучал узкие улочки, измерял их ширину, вычерчивал планы баррикад, но очень поверхностно представлял себе противника. О его состоянии он судил по парламентским демагогическим скандалам, по соперничеству тщеславных политиканов и продажных депутатов из-за выгодных постов и привилегий. Подлинные глубинные процессы социального развития основных классов французского общества ускользали от его внимания. Очень приблизительно он представлял себе и готовность к борьбе рабочего класса. Он видел, что рабочие живут все хуже, их ограбление, эксплуатация усиливаются и недовольство растет. Но от этого еще далеко до решимости браться за оружие. Ведь подлинных, органичных связей с рабочими Бланки не имел, хотя в «Общество времен года» и входило немало их представителей. Стремление к крайней секретности препятствовало установлению широких связей с массами. Бланки просто не приходила в голову мысль о том, что народ, то есть все бедняки в его представлении, даже испытывая страдания, чувствуя недовольство, могут и не броситься по первому внезапному зову к оружию. Тем более что по своему еще довольно свежему опыту 1830 года эти люди помнили, что их жертвы оказались совершенно напрасны и плодами победы воспользовались лишь самые богатые да разные политические авантюристы. Ощущение безнадежности революционной борьбы после 1830 года оказалось очень живучим среди парижских рабочих.
Многое другое тоже вызывало сомнения в успехе заговора. Но Бланки, как никто другой, понимал, что если бы революционеры решались действовать только при всех благоприятных условиях и верных шансах на победу, то революции вообще никогда бы не происходили. Способность идти на риск, надежда на удачу всегда будут составлять одновременно его необычайную силу и роковую слабость…
5 мая 1839 года утром члены общества в составе своих «недель» и «месяцев» собрались в условленных местах, готовые к выступлению. Их собирали уже не первый раз. Так проверялась готовность к борьбе, хотя такие сборы и не считались учебными. Собственно, рядовым членам общества и не полагалось знать заранее о дне восстания. Только руководители во главе с Бланки знали, что именно сегодня начнется настоящее дело. Однако и на этот раз после совещания и споров последовала команда незаметно разойтись, переданная условными знаками.
Решили перенести день восстания на воскресенье, 12 мая. На этом настаивал Барбес; слишком мало заготовили патронов, всего 10 тысяч. Но главный довод, который произвел впечатление на Бланки, был связан с полученным сообщением о том, что на днях должна произойти смена войск парижского гарнизона. Естественно, что солдаты новых частей, не изучившие запутанных улиц города, будут хуже ориентироваться в предстоящем сражении. К тому же на 12 мая назначены большие конные состязания на Марсовом поле, что отвлечет туда массу полиции, чиновников, офицеров. Вообще считалось особенно удобным начать восстание именно в воскресенье, поскольку рабочие не будут заняты в мастерских и это ускорит их присоединение к революционерам.
Такое присоединение казалось верным делом, хотя никакой специальной подготовительной работы среди народа не проводилось. Бланки рассчитывал, что достаточно будет огласить перед толпой в день выступления написанное им воззвание комитета «Общества времен года».
Воззвание отличалось главным образом своей краткостью. В остальном оно повторяло обычные фразы, содержавшиеся в документах многих французских революционных организаций разных времен:
«К оружию, граждане!
Пробил роковой час для угнетателей. Презренный тиран в Тюильри потешается над тем, что народ мучительно страдает от голода. Но мера преступлений переполнилась, народ наконец будет отомщен.
Францию предали. Кровь наших замученных братьев взывает к вам о мщении; пусть оно будет ужасно, так как оно пришло слишком поздно. Да погибнет наконец эксплуатация и да воцарится торжествующее равенство на обломках свергнутой королевской власти и аристократии…
Временное правительство выбрало военных вождей для руководства боем. Эти вожди вышли из ваших рядов; следуйте за ними, они поведут к победе!
Воспрянь, народ! И твои враги исчезнут, как пыль перед ураганом. Бей, уничтожай без жалости подлых сатрапов, добровольных соучастников тирании; протяни руку тем солдатам, которые, будучи выходцами из твоей среды, не обратят против тебя отцеубийственного оружия.
Вперед! Да здравствует республика!»
Итак, как свидетельствует этот документ, восстание должно было начаться тем, чем оно обычно завершалось: созданием временного правительства. Под воззванием стояли имена его семи членов. Трое из них были совершенно реальными и действующими лицами: Бланки, Барбес и Бернар. Двое — Дюбок и Лапоннерэ — находились в это время в тюрьме. Наконец, Вуайе д’Аржансон и Ламеннэ впоследствии категорически отрицали свою причастность к этой затее. Бланки просто поставил их имена, чтобы придать авторитет самому воззванию, ибо только они среди всех членов «правительства» обладали тогда широкой известностью и авторитетом. Он считал допустимой такую мистификацию ради блага революции. Воззвание извещало также, что временное правительство избрало военных вождей для руководства боем; пятерых начальников дивизий несуществующей республиканской армии. Ее главнокомандующим объявлялся Огюст Бланки.
Из текста воззвания следовало, что восстание не имеет никакой конкретной политической или социальной программы, кроме свержения монархии Луи-Филиппа и замены его республикой. Остается непонятным, на что рассчитывал Бланки, составляя документ в такой общей, туманной, даже загадочной форме…
Во всяком случае, полученную недельную отсрочку из-за переноса дня восстания Бланки активно использует для более тщательной подготовки дела. Он несколько раз приезжает из Жанс