единилась хотя и всего одна десятая, но зато очень активная часть заключенных. Ожесточенные и беспощадные, они жили одной ненавистью и объявили Бланки смертельную войну. Они без конца твердили остальным, что Бланки предатель. К тому же Барбес не только не сдерживал своих друзей, но разжигал их ненависть к сопернику. Бланки будет вспоминать, что с первых дней Барбес «начал против меня войну кинжала и яда». Он напомнит об их постоянных криках: «Позор Бланки! Это предатель и прирожденный диктатор! Ото полицейский агент! Это Кромвель! Это доносчик! Это поклонник Наполеона!»
Беда усугублялась тем, что от этих оскорблений невозможно было укрыться. Если в Мон-Сен-Мишель Бланки мучился от одиночества, то теперь он страдает от постоянного общения с собратьями-врагами. С раннего утра до позднего вечера камеры открыты и заключенные слоняются по двору или ходят друг к другу. Уединиться просто невозможно. Нельзя было и работать, ибо дверь камеры непрерывно открывалась и закрывалась. Люди разговаривали, пели, без конца курили, а Бланки не переносил табачный дым, который был для него отравой. Бланки ищет себе занятие и находит его. Он объявляет, что будет читать курс лекций по политической экономии. Сразу нашлось много желающих слушать его. Постепенно аудитория росла, и в основном за счет рабочих. Лекции принесли Бланки необыкновенное чувство удовлетворения. Но курс был кратким, поскольку ограниченными были знания самого Бланки. И он опять почувствовал себя во враждебной изоляции. Правда, вокруг него объединяется группа преданных друзей, таких, как Фонтэн, Казаван и Пиле. Они часто вступали в споры с друзьями Барбеса: Ланглуа, Ансаром, Ибруи. Слушая эти пререкания, Бланки однажды пришел к мысли о том, что следовало бы превратить грубую перебранку в серьезный спор, который поможет ему рассеять недоверие и злобу. Однажды он сделал другу Барбеса такое предложение (его он текстуально воспроизвел потом в письме Эдуарду Гуте от 19 марта 1851 года):
— Барбес занимается здесь тем же делом, что и в Мон-Сен-Мишель. Там он также организовывал гражданскую войну. Его ненависть и клевета преследуют меня уже десять лет. После февраля он поставил свою слепую страсть на службу буржуазии, которая использует тщеславие, зависть и злобу этого аристократа из креолов, случайно заброшенного в лагерь демократов. Его ярость повсюду вносит волнение и раскол. И вот теперь имеется прекрасная возможность заняться стиркой грязного белья в своем семейном кругу. До сих пор этот высокомерный тип нападал на меня только сзади, в своих клеветнических посланиях, в своем клубе интриганов. Если же он осмеливался нападать открыто, то лишь на суде в Бурже под покровительством председателя суда и генерального прокурора, своих сообщников по скандалу. Я хочу наконец иметь дело непосредственно с ним, но только с ним одним. Не может быть речи о том, чтобы мне приходилось бросаться под ноги его сторожевых псов. Пусть он выступит здесь один на один, перед собранием республиканцев. Никаких помощников ни для него, ни для меня. Никаких сутяг-адвокатов. Я предлагаю ему дуэль перед лицом 259 свидетелей, но без секундантов! Я быстро сорву маску с этого пресловутого Баярда и разоблачу Тартюфа, рыцаря реакции.
Фонтэн передал Барбесу предложение Бланки. И Барбес его принял. Однако как раз в это время стало известно, что он раздает заключенным по два франка. Бланки решил, что Барбес, будучи человеком богатым, заранее скупает голоса своих сторонников. Выяснилось, что это недоразумение, ибо Барбесу действительно поручили распределить среди заключенных 500 франков, собранных по подписке на воле. Во всяком случае, Бланки, ссылаясь на опыт своих отношений с Барбесом, который убедил его в недобросовестности и двуличии соперника, потребовал составить и подписать протокол с точным определением всех условий «дуэли».
Протокол был составлен, и вот его текст: «Диспут происходит между Барбесом и Бланки без всякого постороннего вмешательства. Всякое вмешательство какого бы то ни было характера будет немедленно прекращено избранным бюро и будет считаться оскорблением всего собрания. Бланки и Барбес с самого начала энергично заявляют неодобрение такому вмешательству, с чьей бы стороны оно ни последовало. Каждый оратор говорит без ограничения времени, но может взять слово вторично лишь после того, как противник кончит говорить. Они взаимно соглашаются не прерывать друг друга замечаниями. Бюро состоит из трех членов: председатель должен быть избран собранием, остальные два члена являются представителями сторон. На обязанности бюро лежит исключительно сохранение порядка в собрании. Оно ни в коем случае не имеет права вмешиваться в диспут или прерывать оратора. Но если каждый из ораторов говорил уже три раза, то бюро может поставить на голосование собрания вопрос о заключении дебатов. Крепость Бель-Иль, 14 декабря 1850».
Дискуссия была назначена на понедельник. В воскресенье Фонтэн принес этот текст Барбесу, который, однако, несмотря на свое предварительное устное согласие, отказался его подписать. При этом он заявил:
— Ведь это противоречит тому, что было согласовано… Надо, чтобы все, кто хочет, могли свободно задавать вопросы Бланки или мне. Если разъяснение будет сочтено удовлетворительным, собрание решит, является ли обвинение обоснованным или нет.
Бланки так объяснял поведение Барбеса в одном из своих писем: «Он хотел устроить общую свалку. Он бы выставил против меня нескольких забияк из своих приближенных, от которых мне пришлось бы отбиваться, в то время как он оставался бы в стороне молчаливым и важным зрителем. Я же требовал дуэли между Барбесом и Бланки».
Между тем Барбес собрал людей в понедельник как будто бы на диспут. Бланки, естественно, не явился из-за отказа Барбеса подписать условия дуэли. Барбесу напомнили о том, что устно он дал согласие на условия дуэли с Бланки. И здесь-то Барбес вновь проявил свою натуру. Он решительно заявил, что никакого согласия не давал. Тогда его собственные друзья, Фонтэн и Пейр, засвидетельствовали обман Барбеса. Раздались обоснованные возгласы о чести, подлости… Барбес запутался и закричал:
— Пусть пригласят самого господина Бланки!
Он произнес слово «господин», тогда как среди республиканцев после февраля 1848 года было принято обращение «гражданин», и это сразу подорвало доверие к нему. Собравшиеся заключенные стали расходиться, повторяя нелестные слова по адресу Барбеса.
Кто же выиграл в этой истории с несостоявшейся словесной дуэлью? Безусловно Бланки. На другой день на его лекцию по политэкономии явилось необычайно много народу. Более того, раздавались одобрительные возгласы по поводу его поведения и осуждения Барбеса: «Эти буржуа преследуют наших людей, которые их беспокоят и от которых они хотят отделаться!»
Предложение о диспуте было хорошо продуманным тактическим приемом Бланки. Если бы Барбес принял в нем участие на честных условиях, предложенных Бланки, то он наверняка не выиграл бы. «Документ Ташеро» Бланки действительно не писал своей рукой. Это была компиляция, в которой лишь частично содержались сведения, полученные министром Дюшателем в беседах с Бланки. В целом «документ Ташеро» действительно не содержал ничего важного, что уже не было бы известно правительству. Этот факт уже подтвердили многие люди. Оглашения же факта встреч Бланки с Дюшателем во время диспута в крепости Бель-Иль можно было не опасаться.
Но главное преимущество Бланки состояло в разительном контрасте между его деятельностью и поведением Барбеса, как в 1839-м, так и в 1848 году. В то время как Барбес проявлял непоследовательность, например сотрудничал с Ледрю-Ролленом, Бланки вел себя безупречно. В пользу Бланки красноречиво и убедительно говорила его революционная биография.
Барбес в суматохе спора назвал Бланки «господином» и тем самым не столько оскорбил его, сколько обнажил свою буржуазную натуру. Бланки писал по этому поводу Эдуарду Гуте: «Ненависть бестолкова. Барбес одним-единственным словом только что разрушил все иллюзии колонии заключенных. До сих пор верили в его благородный, великодушный, рыцарский характер. Мгновенно увидели обнаженной его душу, разъедаемую желчью. Такая ярость вызывает лишь недоверие. Самая упорная благосклонность к нему была вынуждена открыть глаза…»
Правда, победа Бланки представляется не столь уж полной, как это казалось ему самому. Во всяком случае, срыв диспута Барбесом создал огромную брешь в стене недоверия и ненависти к Бланки, существовавшей в Бель-Иль. Наступила определенная разрядка в отношениях двух кланов. Бланки явно чувствует себя теперь свободнее, спокойнее. Он уже не прячется по углам, он смело глядит в глаза своим товарищам по тюрьме.
Разразившийся в тюрьме Бель-Иль конфликт между Бланки и Барбесом многим казался какой-то нелепой «ярмаркой тщеславия», столкновением амбиций двух деятелей революции, их личным соперничеством. Внешне все так и выглядело. Более того, Барбес действовал исключительно ради своих личных притязаний. Этот «рыцарь революции» вообще не проявлял особых забот о смысле и целях революционной борьбы. Он сводил все к завоеванию власти, а не к преобразованию общества. Его вполне устраивала буржуазная демократия в духе Ледрю-Роллена. В 1848 году он поэтому и присоединился к нему. Только пылкий темперамент заносил его порой в лагерь крайних революционеров.
И в тюрьме Барбес думал только о том, чтобы в случае успеха революции получить верховную власть. Он заранее намечал состав будущего правительства во главе с собственной персоной, естественно. Будучи богатым человеком, он вербовал сторонников среди заключенных, просто подкупая их деньгами, благо в тюремной лавке можно было приобрести даже вино. Но, кроме того, он сулил в будущем более существенные блага, заранее назначал на должности, раздавал высокие чины и звания. Его люди привлекали сторонников, убеждая их в том, что вместе с Бланки они никогда не придут к власти, а с Барбесом получат все: славу, деньги, карьеру. Вот что говорил одному из бланкистов друг Барбеса: