— Ты сумасшедший! Чего ты ждешь от Бланки? Ведь он будет абсолютно ничем. У него нет ни малейших шансов иметь крупное значение в будущей революции, и ты не получишь от нее ничего. Хозяином тогда будет Барбес, а ты останешься ни с чем.
Бланки тоже, конечно, стремился к завоеванию власти. Но она была необходима ему в качестве средства социального преобразования общества. В ходе революции 1848 года он еще больше убедился в том, что установление республики само по себе ничего еще не дает трудящимся. Таким образом, в конфликте Бланки — Барбес сталкивались две разные классовые тенденции, они представляли разные социальные силы с различными интересами. Гюстав Жеффруа пишет по поводу несостоявшейся «дуэли» между Бланки и Барбесом: «С этого времени в тюрьме образуются две партии — буржуа и революционных пролетариев, группирующихся около Бланки. В сущности, за ним теперь большинство, и он несколько раз утверждает в своих письмах, что, не будь этого большинства, его бы, наверное, убили».
Ожесточенная вражда между двумя группировками на маленьком острове в Атлантическом океане не была чем-то исключительным. Она отражала общее состояние тогдашнего французского революционного движения, вернее, того, что от него осталось после поражения революции. А эти остатки были выброшены волнами событий во Франции главным образом на Британские острова. Здесь скопилось множество эмигрантов из разных стран Европы, искавших убежища в Лондоне. На берегах Темзы жили, точнее, влачили жалкое существование не только французы, но венгры, поляки, немцы, итальянцы — фактически представители всех европейских стран, которых так или иначе коснулась революционная буря 1848 года.
А. И. Герцен в «Былом и думах» подробно рассказывает о жизни политических эмигрантов в Лондоне, особенно французских. Он часто встречался с Ледрю-Ролленом, к которому относился весьма критически. Герцен пишет: «Если б кто-нибудь вздумал написать со стороны внутреннюю историю политических выходцев и изгнанников с 1848 года в Лондоне, какую печальную страницу прибавил бы он к сказаниям о современном человеке. Сколько страданий, сколько лишений, слез… и сколько пустоты, сколько узости, какая бедность умственных сил, запасов, понимания, какое упорство в раздоре и мелкость в самолюбии. Французская эмиграция, как и все другие, увезла с собой в изгнание и ревниво сохраняла все раздоры, все партии».
Французские изгнанники разделились на соперничающие между собой общества. Самым крупным, хотя и наименее революционным, из них было общество «Революция» во главе с Ледрю-Ролленом, Делеклюзом и Бернаром. Луи Блан, Кабэ, Леру возглавляли «Социалистический союз». Наконец, действовало в Лондоне «Общество французских социалистических изгнанников-демократов», состоявшее в основном из последователей Бланки, таких, как Видаль и Бартелеми. Это общество было наиболее революционным, хотя и в нем действовали люди, настроенные соглашательски и примиренчески по отношению к буржуазным республиканцам вроде Ледрю-Роллена или к миролюбивым социалистам, таким, как Луи Блан.
Все эти организации занимались главным образом сочинением разных деклараций, заявлений и вели между собой ожесточенную борьбу. Однако в начале 1851 года возобладала примирительная тенденция. Все французские эмигрантские организации решили совместно отметить третью годовщину февральской революции 1848 года. Заранее составили манифест «К демократам всех наций», который в числе прочих подписали бланкисты Видиль и Бартелеми. Текст этого манифеста стал известен Бланки, и он, естественно, не имел возражений против разного рода общих революционных лозунгов. Например, в манифесте говорилось, что конечная цель французских социалистов состоит в переходе от революционной триады «свобода, равенство, братство» к формуле типа «от каждого — по способностям, каждому — по потребностям». Эта цель, говорилось в манифесте, могла быть достигнута установлением коллективной собственности на средства производства и товары потребления.
Все это было прекрасно и вполне устраивало Бланки. Но что его возмутило до глубины души, так это то, что имена его сторонников среди подписавших стояли рядом с именем Луи Блана, который в составе Временного правительства помогал одурачивать рабочих, а затем не поддержал рабочий класс в июне, оказавшись в лагере его палачей. Бланки обескураженно размышлял о причинах неожиданного сближения бланкистов с такими людьми. В это время к нему в тюрьму и пришло письмо от Бартелеми, который предложил ему написать текст тоста для торжественного банкета по случаю третьей годовщины революции. Он просил Бланки проявить «хоть сколько-нибудь снисходительности к тем, кто лишь слаб и неразумен». Такая просьба возмутила его, ибо от него требовали, чтобы своим авторитетом он оправдал тех, кто погубил революцию. Такая беспринципность могла лишь нанести страшный вред будущей революционной борьбе.
И он пишет документ, поражающий искренностью и справедливостью своего гнева по отношению к тем, кто предал революцию. Разоблачающая сила и смелость тоста Бланки делают его исключительно важным для понимания существа его личности.
Бланки начинает с вопроса: «Какой подводный камень угрожает будущей революции? Тот же, о который разбилась вчерашняя революция: плачевная популярность буржуа, переодетых в трибунов».
И он приводит полный список членов Временного правительства, начиная с Ледрю-Роллена и Луи Блана, и продолжает:
«Мрачный список! Зловещие имена, начертанные кровавыми буквами на всех мостовых демократической Европы. Временное правительство убило Революцию. На его голову падает ответственность за все несчастия и за кровь стольких тысяч жертв… Преступление совершили те изменники, которых доверчивый народ согласился считать своими руководителями и которые предали народ реакции…
О, бывают большие преступники, но худшие из них — это те люди, в которых обманутый их ораторскими фразами народ увидел свой меч и свой щит; те, которых он с энтузиазмом провозгласил властителями своего будущего.
Горе нам, если в день грядущего торжества народа забывчивость и снисходительность масс допустят к власти хоть одного из этих людей, изменивших своему мандату! Во второй раз с революцией было бы покончено! Пусть рабочие всегда помнят список этих проклятых имен».
Итак, Бланки беспощадно срывает маски с тех, кто изображает себя воплощением революции и продолжает обманывать народ. Бланки высказывает жестокую истину, он раскрывает глаза тем, кто еще верит обманщикам, чтобы в будущем они вновь не стали жертвами обмана. Народная революция — высшее выражение воли, достоинства, величия народа. И самое опасное, что может ее погубить, — ложь, обман. Бланки сурово предостерегает от возможного нового несчастья.
Но это лишь первая часть знаменитого «тоста» Бланки. Во второй части он дает настоятельный совет, указывает единственный, по его мнению, путь к победе революции. Здесь суть, самое главное в революционной тактике Бланки, важнейший урок, который он призывает извлечь из плачевного опыта революции 1848 года.
В будущей революции, указывает Бланки, необходимо немедленное разоружение буржуазии и вооружение всех рабочих, организация их в национальную милицию. «Конечно, — пишет Бланки, — необходимо будет провести и еще много других мероприятий, но они, естественно, будут вытекать из этого первого акта, являющегося предварительной гарантией, единственным залогом безопасности народа».
Ни в коем случае нельзя увлекаться теориями о мирном преобразовании общества и забывать «о единственном практическом, надежном элементе — о силе! Оружие и организация — вот главное орудие прогресса, решительное средство покончить с нищетой. У кого меч, у того и хлеб! Перед оружием падают ниц, безоружную толпу разгоняют. Франция, ощетинившаяся штыками трудящихся, — вот пришествие социализма».
«Обращение» Бланки, которое Бартелеми представил на рассмотрение комитета, отвергли большинством голосов. На юбилейном банкете о нем даже не вспомнили. Это было тем более возмутительно, что на стене крупными буквами было начертано имя Бланки среди других героев и мучеников революции. На этом же собрании провозгласили тост в честь «жертв клеветы» — Марата, Робеспьера и Бланки. А тост Бланки скрыли!
Но родственник Бланки, муж его сестры, через которого переправлялось «Обращение», снял с него копию и опубликовал его в печати. И тогда началась буря. Негодование бывших левых буржуазных членов Временного правительства, особенно Ледрю-Роллена, которых открыто назвали преступниками и предателями, было совершенно естественно. Однако возмутились главным образом так называемые социалистические круги, считавшие, что нельзя смешивать Луи Блана и Альбера с буржуазным большинством Временного правительства. Но их-то Бланки и обвинял особенно гневно. Даже люди, симпатизировавшие Бланки, такие, как Пьер Леру, Альфонс Эскирос, Пьер Лашамбоди, были шокированы резкими обвинениями в адрес Блана и Альбера. Среди самих бланкистов отнюдь не все поддерживали твердую позицию своего вождя. Если Видиль одобрял Бланки, то Бартелеми и его единомышленники считали, что не стоит вспоминать о мрачных страницах недавнего прошлого, что лучше все это забыть, простить и объединиться ради общих целей. Бартелеми открыто критиковал «Обращение» Бланки и считал, что оно оказало губительное воздействие на социалистическую партию. Нельзя включать Альбера и Луи Блана в один список с другими членами буржуазного Временного правительства. Бартелеми писал: «Мы живем не во времена безупречных республиканцев: и если вы хотите осуждать тех, кто может себя упрекнуть в чем-то, кроме предательства, то вы легко дойдете до последовательного развенчания всех людей, которые составляют нашу партию».
На критику подобного рода Бланки отвечал, что зато его обращение встречено «пролетарскими аплодисментами», и добавлял: «Другого одобрения я не желаю». Если неустойчивые, колеблющиеся люди среди социалистов испугались резкости Бланки, то все подлинные революционеры считали откровенное и прямое указание на виновников поражения революции 1848 года совершенно необходимым. Конечно, Бл