Первой задачей был прием новых членов. Но это дело шло быстро, поскольку в новое общество в основном вошли те, кто раньше состоял в «Обществе семей». На этот раз Бланки решил не заниматься организацией собственного производства пороха, упитывая недавний печальный опыт. Теперь его закупали небольшими порциями и накапливали. Расходы покрывались за счет взносов членов общества и отдельных добровольных пожертвований. Затем Бланки начал проводить учебные сборы. Они показали, что, как правило, почти все члены общества являются по условному сигналу, готовые к выступлению. Вообще недостатка в энтузиазме и готовности к вооруженному мятежу Бланки не обнаруживал среди основной массы членов «Общества времен года». Это, несомненно, способствовало тому, что Бланки с самого начала явно переоценивал шансы на успех восстания. Однако чувство ответственности у него не снижалось и он готовил выступление очень тщательно и осторожно. Но это относилось лишь к чисто теоретическим, вернее, тактическим моментам намеченного восстания. Весной 1839 года Бланки часто отправляется в Париж, чтобы на месте разработать план восстания.
Центральная идея тактического замысла Бланки предусматривала ' овладение ключевыми пунктами Парижа. Затем, когда к боевым отрядам «Общества времен года» начнут присоединяться массы трудящихся (само собой подразумевалось, что это произойдет обязательно), развернутся баррикадные бои с королевскими войсками. Но так далеко планы Бланки не заходили. Они касались только действий в первой, самой начальной фазе восстания. Бланки намечает постройку баррикад именно на тех улицах Парижа, где начались бои в июле 1830 года, в кварталах Сен-Дени и Сен-Мартен. Он составил перечень мостов через Сену, казарм, министерств, оружейных складов и мастерских, лавок ростовщиков (чтобы запастись деньгами), которые должны быть заняты восставшими. Штабом восстания и резиденцией революционного правительства должна стать Парижская ратуша. Бланки стремится учесть все; он предусмотрел даже необходимость лазаретов для раненых, разработал технические детали сооружения баррикад, предусматривая каждую мелочь.
Правда, совершенно неразработанной осталась линия поведения на тот случай, если к кучке заговорщиков никто не присоединится. Ведь тогда нескольким сотням революционеров придется иметь дело с армией, насчитывающей десятки тысяч солдат. В чем планы Бланки были действительно безупречны, так это в пх безумной смелости.
Впрочем, внутри руководящего комитета «Общества времен года» обнаружились сомнения и колебания. Как это ни странно на первый взгляд, их выразителем оказался Арман Барбес, этот романтический рыцарь без страха и упрека. Сначала в январе 1839 года он объявил, что срочные дела требуют поездки на юг, где около Каркассона находилось его богатое имение. Однако прошел назначенный срок, а Барбес не возвращался. Две недели превратились в три месяца. Дело в том, что привольная жизнь на юге слишком притягивала Барбеса. Ведь ему предстояло все это поставить на карту ради крайне сомнительной авантюры. Издали ему казалось особенно ясной огромная диспропорция в предстоящей борьбе. И Барбес явно охладел к заговору. Бланки отправляет ему письмо за письмом, но получает холодные ответы, в которых не чувствуется никакого энтузиазма. А между тем Бланки, подталкиваемый нетерпением некоторых пылких соратников, решил, что откладывать выступление нельзя. Бланки и Бернар напоминают Барбесу о его обещании явиться в Париж по первому требованию. Ему дают понять, что выступление состоится и без него. Весьма самолюбивый и гордый Барбес был очень чувствителен в вопросе личной чести, он понял, что надо выполнить прежнее обязательство ради сохранения своего революционного ореола, и в апреле поехал в Париж.
А здесь, по мнению Бланки, наступил такой благоприятный момент, упускать который было нельзя. Он назначает выступление на 5 мая 1839 года.
Майское восстание
Невозможно идти на дело, какое решили совершить Бланки и его товарищи, не испытывая сомнений. Вопрос в том, чтобы сомнений было поменьше, а уверенности в успехе как можно больше. Такую уверенность внушал Бланки величайший разброд, который, как он считал, царил в стане врага. В самом деле, с декабря 1838 года Франция наблюдала поразительный спектакль на сцене высшей власти. Оппозиция, желавшая, чтобы король царствовал, но не управлял, развернула в палате шумные дебаты, пытаясь урвать у Луи-Филиппа свою долю власти. Наступление возглавляли воинственные, честолюбивые лидеры — Гизо, Тьер, Барро. 12 дней продолжались прения. Депутатам пришлось выслушать 128 речей. Правда, кабинет во главе с Моле, преданный Луи-Филиппу, все же удержался, собрав 221 голос против 208. Но король и его правительство решили, что такое слабое большинство ненадежно. В январе 1839 года Моле подал в отставку. Назначили новые досрочные выборы. Они состоялись в начале марта, когда оппозиция выиграла дополнительно 45 мест. Король вынужден был принять новую, на этот раз окончательную отставку Моле, верно служившего ему, как раньше он служил Наполеону, а затем Бурбонам.
Однако обстановка не только не прояснилась, но еще больше осложнилась. Лидеры оппозиции, выступавшие вместе за ограничение власти короля, теперь вступили в распри между собой. А Луи-Филипп играл на их противоречиях и пытался сговориться с кем-либо из них. Несколько месяцев Франция существовала без правительства, пресса пздевалась над всей этой кутерьмой, кое-где усилились республиканские настроения, и на разных собраниях пели «Марсельезу». 29 апреля провалилась шестая попытка сформировать правительство. Все это Бланки рассматривал как показатель острейшего кризиса верхов, потерявших способность управлять.
Но это было довольно поверхностное заключение. Раздоры в правящих кругах выражали лишь столкновения личных амбиций. Существо орлеанистского режима, то есть власть крупной буржуазии, оппозиция и не думала ставить под сомнение. В своем самом резком антикоролевском документе она заверяла короля в верности. В этом пресловутом адресе содержалось такое обращение к Луи-Филиппу: «Мы глубоко убеждены, ваше величество, что только тесное единение властей, сдерживаемых в границах, определенных конституцией, способно обеспечить безопасность страны и силу вашего правительства. Твердая и искусная администрация, опирающаяся на благородные чувства... представляет вернейший залог того содействия, которое мы с такой охотой готовы вам оказать». Таким образом, то, что Бланки принимал за кризис власти, было всего лишь соревнованием в борьбе за право наиболее эффективно служить королю банкиров.
Подготавливая восстание, Бланки тщательно изучал узкие улочки, измерял их ширину, вычерчивал планы баррикад, но очень поверхностно представлял себе противника. О его состоянии он судил по парламентским демагогическим скандалам, по соперничеству тщеславных
политиканов и продажных депутатов из-за выгодных постов и привилегий. Подлинные глубинные процессы социального развития основных классов французского общества ускользали от его внимания. Очень приблизительно он представлял себе и готовность к борьбе рабочего класса. Он видел, что рабочие живут все хуже, их ограбление, эксплуатация усиливаются и недовольство растет. Но от этого еще далеко до решимости браться за оружие. Ведь подлинных, органичных связей с рабочими Бланки не имел, хотя в «Общество времен года» и входило немало их представителей. Стремление к крайней секретности препятствовало установлению широких связей с массами. Бланки просто не приходила в голову мысль о том, что народ, то есть все бедняки в его представлении, даже испытывая страдания, чувствуя недовольство, могут и не броситься по первому внезапному зову к оружию. Тем более что по своему еще довольно свежему опыту 1830 года эти люди помнили, что их жертвы оказались совершенно напрасны и плодами победы воспользовались лишь самые богатые да разные политические авантюристы. Ощущение безнадежности революционной борьбы после 1830 года оказалось очень живучим среди парижских рабочих.
Многое другое тоже вызывало сомнения в успехе заговора. Но Бланки, как никто другой, понимал, что если бы революционеры решались действовать только при всех благоприятных условиях и верных шансах на победу, то революции вообще никогда бы не происходили. Способность идти на риск, надежда на удачу всегда будут составлять одновременно его необычайную силу и роковую слабость...
5 мая 1839 года утром члены общества в составе своих «недель» и «месяцев» собрались в условленных местах, готовые к выступлению. Их собирали уже не первый раз. Так проверялась готовность к борьбе, хотя такие сборы и не считались учебными. Собственно, рядовым членам общества и пе полагалось знать заранее о дне восстания. Только руководители во главе с Бланки знали, сто именно сегодня начнется настоящее дело. Однако и на этот раз после совещания и споров последовала команда незаметно разойтись, переданная условными знаками.
Решили перенести день восстания на воскресенье, 12 мая. На этом настаивал Барбес; слишком мало заготовили патронов, всего 10 тысяч. Но главный довод, который произвел впечатление на Бланки, был связан с полученным сообщением о том, что на днях должна произойти смена войск парижского гарнизона. Естественно, что солдаты новых частей, не изучившие запутанных улиц города, будут хуже ориентироваться в предстоящем сражении. К тому же на 12 мая назначены большие конные состязания на Марсовом поле, что отвлечет туда массу полиции, чиновников, офицеров. Вообще считалось особенно удобным начать восстание именно в воскресенье, поскольку рабочие не будут заняты в мастерских и это ускорит их присоединение к революционерам.
Такое присоединение казалось верным делом, хотя никакой специальной подготовительной работы среди народа не проводилось. Бланки рассчитывал, что достаточно будет огласить перед толпой в день выступления написанное им воззвание комитета «Общества времен года».
Воззвание отличалось главным образом своей краткостью. В остальном оно повторяло обычные фразы, содержавшиеся в документах многих французских революционных организаций разных времен: