Но 17 апреля вечером Барбес и Бернар были застигнуты внезапным обходом в камере Дельсада. Немедленно производятся тщательные обыски у всех. У Бланки обнаруживают дыру, проделанную в стене. Бланки и восемь его товарищей, также уличенных в грубом нарушении режима заключения, переводят в так называемые исправительные ложи. Эти крохотные, по четыре метра, камеры расположены на чердаке под самой крышей. Камеры не отапливаются, и через слуховое окно, перегороженное одной решеткой, свободно врывается холодный морской ветер. Заключенные дрожат, буквально замерзают на своей соломенной подстилке, тщетно пытаясь защитить себя от холода тонким одеялом. Но приближается лето, и обстановка здесь постепенно меняется. Вскоре после восхода солнца камера превращается в раскаленную печь. Тех, кто пытается протестовать, заковывают в кандалы и оставляют жариться под раскаленной крышей. Некоторых тащат в подвальные карцеры, где они попадают в атмосферу сырого, холодного подземелья. И так продолжается все три летних месяца. Но вот Бланки перестает слышать какие-либо звуки от своих соседей; оказывается, их перевели в обычные камеры, которые здесь кажутся просто раем, а его оставили.
Совершенно изнуренный, Бланки заболевает жестокой лихорадкой, и только тогда, 23 августа, после 127 дней пытки, его возвращают в камеру внизу. Но болезнь продолжается, кроме лихорадки, его мучают боли в спине и нарывы в ушах, ему все хуже, но он не просит помощи. Однако, когда Бланки забывается во сне, он уже не может сдержать стоны. Их слышит сосед внизу Годар, который вызывает начальника тюрьмы. .
И вот в камеру Бланки являются Террье и тюремный врач. Они видят изможденного, измученного лихорадкой больного. Его спрашивают, что он требует.
— Ничего, — отвечает Бланки.
Тогда вмешивается врач и задает вопрос: не нужны ли ему какие-либо лекарства? Неожиданно Бланки вспыхивает, приподнимается на своем жалком ложе и с негодованием, столь необычным для него, вступает в яростный диалог с представителем медицины:
— Уберите нож от моего горла. Никакого другого лекарства не существует. Ведь вы хотите сгноить меня в карцере! Почему я здесь, а не в больнице?
— Для вас нет больницы. Для вас существует исключительное положение, и вы должны всегда оставаться в камере.
— Но уголовники имеют право лечиться в больнице!
— О, уголовники — это совсем другое дело...
— Вы просто хотите довести нас в этих застенках до мучительной смерти. Это хуже, чем Бастилия. Там хотя бы был госпиталь для больных.
— Если вы говорите о Бастилии, то там были заключенные, которые по тридцать лет находились в камерах, совершенно лишенных света. И они в конце концов там акклиматизировались.
Бланки отворачивается от врача и, обращаясь к начальнику тюрьмы, протестует против установки новых дополнительных решеток, лишающих его свежего воздуха. Террье отвечает, что таков приказ, и вызывает новый взрыв негодования Бланки.
— Это приказ об убийстве. Учтите, что если мы будем умирать один за другим, то общественное мнение возмутится этим.
— Вас здесь 27 человек, и по закону природы естественно, что вы время от времени будете умирать.
Террье не только не испытывает какого-либо сочувствия к явно больному Бланки. Напротив, этот прирожденный садист находит особое удовольствие, чтобы поиздеваться над ним.
— Вы очень ошибаетесь, — обращается он к Бланки, — если думаете, что найдется кто-то, чтобы вас защищать. Правда, в общественном мнении раздаются протесты, но они направлены против вас. Только что люди, посетившие наше учреждение, возмутились тем, что к вам здесь слишком хорошо относятся. Вчера я показывал им кухню, где готовят пищу для политических заключенных. Они негодовали: неужели для них готовят специально? Это невероятно, ибо этих людей надо кормить так же, как и воров. Вот как плохо для вас выглядит это дело. Общественное мнение возмущается тем, что с вами обращаются слишком мягко. Впрочем, тяготы заключения тяжелы лишь для трех или четырех среди вас, которые имеют состояние и средства обеспечить свое существование на воле. Остальные питаются здесь бесплатно, ничего не делая. На свободе им было бы очень трудно заработать себе на хлеб. Поэтому им не на что жаловаться.
Бланки уже вновь обрел видимость полного внешнего хладнокровия и ничего не отвечает своим палачам, явившимся сюда только для того, чтобы доконать свою жертву. Но его гордость не может восполнить его иссякающие силы. Он со спокойствием обреченного, примирившегося со своей участью, наблюдает за тем, как усиливается практика зверских расправ с заключенными. Некоторые из них сломали дополнительные решетки и жестоко поплатились за это истязаниями и заключением в карцеры. Доведенные до отчаяния люди бросаются на вооруженных тюремщиков с голыми руками, но кровавые столкновения везде заканчиваются не в их пользу. В поведении политических узников начинает исчезать даже инстинкт самосохранения. Назревает атмосфера общего мятежа, равносильного для них самоубийству. В это время Бланки писал Фюльжансу Жирару: «Катастрофа неизбежна. Эти разбойники провоцируют нас, и мы не можем терпеть их насилия без сопротивления. Я не думаю, что мы действуем безумно. Что касается меня лично — мне нечего жалеть и бояться. Я не дорожу жизнью, она тяготит меня. Да и жить-то осталось немного. Я хотел бы только продать свою жизнь дорого...»
В декабре 1841 года наступает неожиданная разрядка. Смещен начальник тюрьмы Мон-Сен-Мишель Террье, жестокость которого могла сравниться только с его тучностью. Прошел слух, что в Париже сочли его слишком мягким в обращении с политическими заключенными. Однако новый хозяин тюрьмы Бонне вопреки ожиданиям проводит некоторую либерализацию режима. Он восстанавливает ежедневные прогулки, запрещенные Террье. Узники получают право общаться друг с другом. Но тюрьма остается тюрьмой, и тоска по свободе не перестает мучить людей. Идея побега отнюдь не оставлена. Напротив, именно в момент смены начальства она окончательно созревает. Конкретный план принадлежал Барбесу. Прогулки по платформе на «скале Готье», откуда этот несчастный совершил свой прыжок к смерти, привели Барбеса к открытию пути на волю. Он обратил внимание, что здесь строители монастыря-тюрьмы не соорудили внешних защитных стен, понадеявшись на неприступность самой скалы. На совещании, в котором участвовали Барбес, Тома, Бернар и Бланки, решено было использовать это слабое место.
Бланки выходит из своего оцепенения. Его натянутые отношения с Барбесом не помешали выработать план, по которому бежать должны те, кто обречен на пожизненное заключение, как Барбес и Бланки, или на очень долгий срок, как Бернар и Юбер. Нет смысла идти на огромный риск таким, как Тома, Дюбурдье, Беро, у которых срок заключения скоро кончается. Но они с энтузиазмом соглашаются сделать все, чтобы облегчить побег четверки.
Фюльжанс Жирар взялся достать все необходимое вне тюрьмы. А постепенно переносит это снаряжение Софи Бланки. Шестидесятилетняя женщина, поселившаяся в Авранше, каждый раз проходит пешком путь в шестнадцать километров. Так участники побега получают пилы, сверла, напильники, веревки п многое другое, необходимое им для осуществления дерзкого плана. Исходным пунктом маршрута беглецов избрана камера Юбера. Ее окно находится как раз над тем местом, откуда можно выйти на прогулочную площадку «скалы Готье». Предстоит дважды спускаться по веревке. Сначала с высоты в тринадцать метров. Затем с платформы для прогулок к подножию скалы более долгий и опасный спуск в двадцать семь метров.
Но прежде всего беглецы и те, кто им взялся помогать, должны собраться в камере Юбера. И вот люди, вооруженные маленькими инструментами, проделывают чудовищную работу. Они расширяют дымоходы, чтобы через них мог проползти человек, пробивают дыры в потолке и стенах. И все это надо делать совершенно незаметно, под бдительным наблюдением стражи, которую нелегко обмануть. Право ежедневных прогулок, о которых так мечтали, .становится досадной помехой. Ведь во время этих прогулок охранники обычно тщательно осматривают внутренность камер. Юбер отказывается от прогулок, притворяясь больным. Ни одна крошка от разбиваемого камня не должна попасть на глаза стражи. А как избежать шума, когда надо пробивать отверстия в камне старинной прочной крепостной кладки? В конце концов участники побега решают сверхчеловеческую задачу и создают сложный лабиринт переходов, который позволит им в назначенный день и час оказаться всем вместе в одной камере.
Но если такие сложности встречаются в самом начале маршрута бегства, то конец содержит не меньше трудностей, среди которых главная — неизвестность. Что будут делать беглецы, если они сумеют все же вырваться из тюрьмы? Чтобы отдалить момент неизбежного преследования, каждый изготовляет манекен, изображающий подобие спящего человека. Побег должен открыться как можно позже, чтобы успеть уйти подальше от Мон-Сен-Мишель. Здесь все надежды возлагаются на Жирара. На этот раз решили бежать пе морем, как предполагалось во время первой попытки, а по суше. Политический единомышленник Жирара, мэр города Витре Шовен, взялся добыть паспорт для целой семьи, направляющейся в Швейцарию. Бланки — маленький и стройный — должен переодеться в женское платье. Другому предстоит изображать слугу. Жирар брал на себя заготовку одежды и экипажа. Но эта романтическая идея натолкнулась на практические соображения об огромных и неожиданных трудностях, которые пришлось бы встретить, пересекая всю Францию с востока на запад.
В конце концов решили, выбравшись из тюрьмы, разойтись в разные стороны, чтобы каждому пробираться отдельно на свой страх и риск. Теперь предстоит выбрать темную дождливую ночь, под покровом которой легче будет уйти незаметно. Но, как нарочно, дождей нет. 10 февраля 1842 года скалу окутывает густой туман. Тем лучше. Решено больше не откладывать побег. По дымоходам передается условный сигнал. Участники предприятия переодеваются в приготовленную одежду. Берут с собой свои жалкие сбережения. У Бланки всего шестнадцать франков. Уже полночь, когда