Проще всего было бы физически уничтожить его, использовав какого-нибудь подонка, которых всегда хватало в Париже, а в это смутное революционное время их обнаружилось особенно много. Но политическое убийство удесятерит любовь народа к Бланки, превратит его в героический образ мученика, зовущего к отмщению. Мертвый он может оказаться опаснее, чем живой. Это сообразил даже Луи-Филипп, когда он перевел умирающего Бланки из Мон-Сен-Мишель в Тур, а затем вообще помиловал его. Нет, убийство — дело слишком рискованное.
Нельзя ли договориться с ним, приручить его, вступить в союз, соблазнив его приманкой мнимой власти? Такой метод блестяще оправдал себя с Луи Бланом. Этот социалист так успешно защищал дело буржуазии, как этого не смог бы сделать самый талантливый и ловкий буржуа. Даже Барбес из пылкого революционера, выступавшего заодно с Бланки, превратился в человека, преданного правительству, вернее, его министру внутренних дел. Увы, Бланки имел совсем иной характер. Он не отступит с избранного пути. Но все же, может быть, стоит попытаться? В окружении Ледрю-Роллена склонились к этому варианту. Во всяком случае, министр уже решил 31 марта встретиться с Бланки для серьезного разговора. Но вряд ли он пойдет на сделку...
Нет, самое верное — уничтожить Бланки политически, подорвать веру в него, скомпрометировать революционера так, чтобы он был убит морально. Ведь люди, особенно простые, доверчивы как дети. Честные сами, они легко верят в честность других и больше всего тех политических деятелей, которых выдвинула революция, свергнувшая короля воров Луи-Филиппа. Они отвернутся от человека, который не внушает нм доверия. Стечение злонамеренных действий и непредвиденных случайностей привели именно к этому, третьему, самому эффективному и неотразимому методу покушения на Бланки.
31 марта 1848 года вышел первый номер «Ревю ретроспектив» («Историческое обозрение»), выпущенный неким Жюлем Ташеро. Собственно, он лишь возобновляет издание, выходившее при Луи-Филиппе и публиковавшее разные старые полицейские документы скандального характера. Тогда Ташеро служил секретарем префектуры департамента Сена и занимался мелкой литературной возней. Сразу после февраля он сблизился с некоторыми членами Временного правительства, с Гарнье-Пажесом и Ледрю-Ролленом. Последний допустил его к архивам старого правительства.
И вот в первом номере издания Ташеро и напечатал текст документа, который, как уведомляли читателей, получен из архивов министерства внутренних дел. Издатель сообщал, что публикует заявление, сделанное лицом, имя которого не названо, министру внутренних дел 22, 23, 24 октября 1839 года. Это были показания о создании, деятельности организации, о руководителях, о связях, об истории тайных обществ, начиная с покушения Фиески, «Общества семей», «Общества времен года» до подготовки и хода восстания 12 мая 1839 года.
Первая часть, датируемая 22 октября, начинается словами: «Происхождение «Общества семей» восходит к июню 1835 года. Я был его создателем...» И далее рассказывается все, включая характеристики личных данных руководителей общества.
Вторая часть, помеченная 23 октября, излагает события 12 мая. Рассказывается о всех деталях этого трагически неудачного дня, закончившегося провалом и арестом большой группы участников во главе с Барбесом. Здесь приводятся подробные данные о всех боевых группах общества с указанием их руководителей.
Третья часть, относящаяся к 24 октября, содержит рассуждения о перспективах мятежа бонапартистов. Рассказывается также о денежных ресурсах «Общества времен года», о его связях с офицерами и солдатами разных полков армии.
Ташеро сообщает, что сам документ не подписан, и поэтому он не называет имени человека, сделавшего это заявление, ибо участники событий сами должны назвать того, кто сделал опубликованные спустя восемь лет разоблачения. Определить его легко, ибо всем давно было известно, что руководитель «Общества времен года» — это Бланки.
Итак, речь шла о том, что незадолго до суда Бланки, находившийся тогда в тюрьме, подробно рассказал министру внутренних дел Луи-Филиппа Дюшателю всю историю восстания 12 мая 1839 года, со всеми деталями. Это не донос, ибо основные его участники были либо уже осуждены, как Барбес, либо сидели в тюрьме в ожидании суда, как Бланки. Но это, во всяком случае, необычайная и странная, хотя и запоздалая, выдача врагу сведений о революционных заговорщиках, часть которых еще оставалась на свободе. Бросались в глаза много несуразностей. Если это письменные показания, то почему они не подписаны? С какой целью все это было сообщено властям, если судьба автора, а им, как явствовало из документа, мог быть только Бланки, уже была, в сущности, решена? Поскольку почти все, что содержалось в «признании», и без того уже было известно полиции, зачем ей потребовались эти новые показания, которые и не были использованы на суде над второй группой бланкистов во главе с самим Бланки? Когда был вообще написан этот документ и почему он был опубликован именно 31 марта 1848 года?
Все это производило отвратительное впечатление какой-то липкой паутины, намеков, двусмысленности, грязной инсинуации, подозрительной затеи, где ясно было только одно: чье-то стремление очернить Бланки с его репутацией героического революционера, разоблачив его как подлого предателя своих товарищей. Ясно было также, что Ташеро не сам лично был заинтересован в этой публикации, а кто-то другой, стоящий за его спиной.
Первое впечатление всех, кто хотя бы что-то знал о событиях 12 мая 1839 года, о последующей жизни Бланки, о его деятельности после февральской революции, выражалось в недоумении, замешательстве, растерянности.
Что же касается самого Бланки, то можно только догадываться о потрясении, которое он испытал; потрясении более сильном, чем все его неудачи, все его тяжкие испытания...
На другой день «Газет де трибуно» и «Журналь де деба» перепечатывают текст «документа Ташеро». Сразу же, 1 апреля, Бланки направляет в обе редакции следующее письмо, которое они затем публикуют:
«Господин редактор.
Вы поместили сегодня документ, который Вы перепечатали, по Вашим словам, из «Ревю ретроспектив». В этом документе на меня указано с такой ясностью, как если бы в нем было напечатано мое имя.
Этот документ был сфабрикован моими недостойными врагами, которые скрываются, но которых я разоблачу.
Я прошу Вас напечатать настоящее письмо в ожидании того ответа, который я дам, на направленное на меня неслыханное нападение.
Л.-О. Бланки».
Итак, Бланки сам признал то, что понял уже весь Париж. Но совершенно неожиданное событие оставалось тяжелой, мучительной загадкой. Все знали непримиримо враждебные отношения между Бланки и полицией, между Бланки и его судьями. Жгучая ненависть и холодное презрение, гордость своей ролью и судьбой революционера, отсутствие малейших признаков страха — вот что отличало его поведение на всех судебных процессах, в тюрьмах, куда он был заточен. Представить себе, что этот человек одновременно мог оказаться предателем, доносчиком, было немыслимо для всех, кто верил, знал, любил, кто восхищался Бланки и готов был следовать за ним всегда и всюду.
Вот почему в тот же день у дверей Консерватории, где происходили заседания Центрального республиканского общества, люди начали собираться задолго до начала заседания. Наконец явился и он сам, старый, испытанный борец, известный заговорщик, человек, уже превратившийся в легенду, которую осмеливаются переделывать в дикий, чудовищный фарс! Все ждали, что, как только появится Бланки, он с его неумолимо четкой логикой, ясностью мысли, пылом убежденности и честности не оставит камня на камне в лживом построении «документа Ташеро». Сердца друзей Бланки бились и замирали, они страдали за него, почувствовав в этот критический момент, как много он значил для них. Бланки заговорил.
Он спокойно, холодно сообщил, что публикация в «Ревю ретроспектив» является гнусной клеветой, что документ даже не имеет подписи. Он ответит на эту ложь и заклеймит ее, но ему необходимо время для изучения документов, чтобы сделать разоблачения, которые коснутся репутации некоторых членов правительства. Он объявил, что временно сложит с себя обязанности президента и не появится в клубе до тех пор, пока не добьется своей полной реабилитации. И все. Потом он уступил председательское кресло заместителю и сел в глубине зала. Больше он не сказал ничего.
Он не появлялся в клубе почти полмесяца. Бланки продолжал жить у Флотта на свои жалкие 50 франков в месяц. Эти деньги, вероятно, ему давали сестры. У него уже не было никаких отношений со старшим братом Адольфом. Он один, но все же выходит, чтобы встречаться с бывшими членами обществ «Семей» и «Времен года». Он собирает их подписи под каким-то документом. Бланки встречается с Ташеро, но эта встреча не дает никаких результатов. За это время он отправил два письма в газеты, касающиеся странных пустяков по сравнению с объяснением, которое нетерпеливо ждут его друзья, появления которого опасаются его враги. В одном письме он отрицал, что префект Коссидьер предлагал ему заграничный паспорт, в другом указывал, что Ламартин и Лед-рю-Роллен до публикации «документа Ташеро» предлагали ему встречи. Все это странно и непонятно. Многие думали: не лучше ли было поскорее объясниться, чтобы прекратить состояние замешательства, воцарившееся среди революционеров? Непонятная затяжка вызывает слухи, подозрения. Алэн Деко объясняет ее так: «Истина состоит, несомненно, в том, что Бланки не учитывал фактор времени. Сказался рефлекс, приобретенный в течение долгих лет. Время заключенного измеряется не так, как у свободного человека. Оно существует для него только ради намеченной цели. Но цели нет в жизни заключенного. Бланки потребовалось время для ответа. Но он не имел его».
Действительно, те, кто сомневался, кто искал ответа на вопросы, естественно, шли к Барбесу. А он, бывший соратник Бланки, превратился в его главного, смертельного врага! Отношения этих двух людей уже давно были отравлены завистливой ревностью Барбеса. Человек яркий, талантливый, но сумбурный и беспринципный, давно уже возмущался тем, что Бланки, этот невзрачный коротышка, почему-то пользуется большими влиянием, авторитетом, славой, чем он, Барбес. А славу он любил больше всего и ради нее ринулся в авантюру революционных дел, оставив удобную и приятную жизнь богатого человека! Но этот нищий, жалкий человечек, оказывается, был более привлекательным для глупой толпы, чем он, красавец, умеющий пышно говорить, которого уважают сильные мира сего, Ламартин, Ледрю-Роллен. Они советуются с ним и просят его помощи. Неизвестно, узнал ли от них Барбес о «документе Ташеро» еще до его публикации. Ведь в Ратуше документ появился еще 22 марта, и именно там решили пустить его в ход. Нет точных дапных, что Барбес замешан в этот заговор против Бланки. Но такая возможность не исключена.