Пойманных и возвращенных узников сразу бросили в карцер. Но это был не тот карцер, где уже побывал Бланки. В глубоком подземелье замка Фуке имелись крохотные каменные норы, где заключенный почти без света проводил время на досках, спасая от крыс на специальной полке полагающийся ему кусок хлеба. Правда, осмотревший Бланки тюремный врач нашел его в таком безнадежно больном состоянии, что прописал ему молоко и настой из трав, чтобы он не умер, не отбыв полностью свой срок заключения. 29 дней провел Бланки в каменном сыром мешке, прежде чем его вернули в обычную камеру. Но теперь над ним был установлен такой контроль, что побег исключался навсегда. Бланки лишили права переписки. Но он смог получать газеты и книги, снова предаться бесконечному чтению. Теперь только мать с огромным трудом обеспечивала связь с внешним миром.
Побег Бланки и Казавана и его неудачу тяжело переживали все заключенные, если не считать Барбеса, который откровенно злорадствовал. Чувство безнадежности, апатия, отчаяние охватили большинство этих участников революционного движения. В октябре 1853 года Бланки писал: «У нас не существует больше тюрьмы политических заключенных. Осталась только жалкая толпа людей, ждущих с нетерпеньем, когда из Парижа придет помилование. Непреклонные составляют незначительное меньшинство».
Бланки оставался непреклонным, но еще более замкнутым в тесный мир своих душевных переживаний и напряженной работы мысли. Именно в связи с неудачным побегом из Бель-Иль Бланки написал: «Терпенье необходимо всегда, но покорность никогда». Пожалуй, эта слова можно считать девизом всей его жизни.
В феврале 1854 года Бланки узнал о смерти своего старшего брата Адольфа. Уже давно между ними не существовало никаких отношений. Но разве можно было забыть детство? Лицей Карла Великого, который Огюст окончил благодаря заботам старшего брата. Бланки писал: «Потеря Адольфа глубоко огорчила меня. Смерть брата — это как бы начавшееся разрушение меня самого, это — часть вырванного собственного тела. При этом страдают и тело и душа. Я это чувствую с тем большей силой, что никогда не питал к Адольфу враждебных чувств. Наши споры сводились только к отстаиванию взаимной политической самостоятельности. К несчастью, терпимость не принадлежит к числу добродетелей наших противников. И в этом отношении мой брат тоже не отличался от других».
В однообразной тюремной жизни даже незначительные явления приобретают характер события. Нетрудно представить себе, какое значение имело для Бланки неожиданное освобождение Армана Барбеса, отравлявшего ему жизнь в большей степени, чем все строгости тюремного режима. Случилось это в связи с Крымской войной, в которой Франция воевала против России. Многие французские шовиписты рассматривали эту войну как реванш за катастрофическое поражение Наполеона I в русском походе 1812 года. Пламенным патриотизмом загорелся и Барбес. В письме к Жорж Санд он писал: «Вы спрашиваете, интересуюсь ли я турецкой войной. Чрезвычайно! И не скрою от вас, что я шлю горячие пожелания, чтобы русские были разбиты нашими солдатиками. Я с нетерпеньем жду, когда они пойдут в бой, и уверен, что они победят!» Жорж Санд переслала письмо Барбеса императору Наполеону III, и он, растроганный патриотизмом заключенного, помиловал его и приказал досрочно освободить из тюрьмы. Вот по какой причине Бланки дожил наконец до того момента, когда его заклятый враг покинул Бель-Иль. Правда, находясь уже в Париже, Барбес объявил, что отказывается от помилования. Действительно, он очень скоро осознал, что императорское помилование в награду за восторженное одобрение войны нанесло удар по его и без того давно подмоченной репутации непримиримого революционера.
Вспомним, как он сам спекулировал на факте помилования умирающего Бланки в 1844 году. В конце концов Барбесу надоело ломать комедию, которая обходилась слишком дорого, а никакого приближения к власти не давала. Он сначала уехал в Бельгию, затем жил в Испании, Португалии, Голландии. В революционном движении больше не участвовал и никогда не вернулся во Францию.
Карл Маркс писал в американской газете «Дейли трибюн» 21 октября 1854 года: «Барбес непрестанно клеветал на Бланки и бросал на него тень, обвиняя в сговоре с правительством. Факт его письма и приказ Бонапарта решают вопрос о том, кто из этих двух людей — человек Революции, а кто нет».
Что касается Бланки, то он не захотел воспользоваться благоприятным случаем для разоблачения Барбеса ни тогда, ни позже. Видимо, он понял, что история сама подвела достаточно ясный итог этой злополучной вражде. Нетрудно представить, что случилось бы, если бы помиловали не Барбеса, а Бланки. Какой крик о «предательстве» поднял бы «рыцарь» демократии!
Бывали, однако, случаи, когда отъезд того или иного узника серьезно огорчал Бланки. Так произошло, когда был переведен в другую тюрьму сосед по камере и лучший друг Бланки Казаван. Это был единственный человек, с которым он до конца открывал свою душу. Правда, вместо Казавана соседом Бланки стал инженер Шип-рон, который тоже сделался хорошим другом Бланки. Но он вскоре был освобожден, и на его место попал некий Мэнь, человек необыкновенно шумный, не дававший покоя Бланки, который жаловался друзьям, что новый сосед не дает ему возможности работать, постоянно испытывая его нервы.
Уезжали и многие другие заключенные. Одни были помилованы по случаю успешного окончания Крымской войны; другие в связи с рождением сына императора. Амнистировали почти всех заключенных за участие в революции 1848 года. На «Прекрасном острове» остались самые опасные. Среди них — прежде всего Бланки. Он внушал страх всем правительствам.
Только 1 декабря 1857 года Бланки после семи лет заключения покинул тюрьму на острове Бель-Иль. Неужели наконец долгожданная свобода? Нет. Его лишь переводят в тюрьму на остров Корсика.
Бланкисты
1 декабря 1857 года тридцать три узника из тюрьмы Бель-Иль под усиленной охраной поднимаются па борт судна, которое должно доставить пх на Корсику. Предстоит долгий и трудный в зимнее время путь вокруг Испании, через Гибралтарский пролив в Средиземное море. Восемнадцать дней продолжается это плавание. Правда, в открытом море они находятся лишь десять дней, а остальные — стоят в разных портах. Бланки многие годы жизни провел вблизи моря. Но в большом морском плавании он впервые.
Пароход должен пересечь Бискайский залив (французы называют его Басконским). А это место славится как одно из самых бурных в Атлантическом океане. Тридцать шесть часов судно выдерживает здесь жестокий шторм. Но Бланки, слабый, истощенный и уже немолодой человек, переносит его великолепно. Это поразительно, если учесть, что даже самые здоровые люди, попавшие в такое положение, особенно впервые, превращаются в полутрупы. Но Бланки с наслаждением вдыхает морской воздух, смешанный с брызгами соленой воды, беспощадно швыряющей • маломощный корабль. Могучая пучина океана не пугает, а радует его. Бланки прекрасно выдерживает все, даже пищу, состоящую в основном из прогорклого сала и несвежего хлеба.
А как же многочисленные болезни, постоянно мучающие его, которые столь часто приходилось упоминать, поскольку о них много говорится в сохранившихся письмах и документах? Приходится констатировать, это отмечают и некоторые французские биографы Бланки, что его болезненность — результат не органических недостатков его поистине выносливого организма, а следствие переживаний, связанных с условиями его необычайной жизни. Все они возникали, выражаясь современным языком, на нервной почве. А нервная система Бланки, несмотря на его внешнее хладнокровие и спокойствие в страшных ситуациях, крайне чувствительна к разного рода раздражителям. И главное, что терзает его, — это вынужденная неподвижность и неизвестность тюремной жизни, продолжающейся в целом уже 23 года! Он сам писал в одном из писем: «Человек — это не устрица. Он рожден для движения. Неподвижность его убивает».
И вот наконец после семи лет пребывания на Бель-Иль хоть какое-то движение! Он не знает, что его ждет, какой будет тюрьма на Корсике. Но все, даже самое худшее, лучше неподвижного прозябания в муках неизвестности. Движение любого вида — физическое, духовное — делает его жизнь нормальной и наполняет ее смыслом. Поэтому остановки на пути для него неприятней, чем переход через бурный Бискайский залив. Четыре дня стоянки на рейде в испанском порту Кадикс утомляют Бланки. Тем более что идет угольная погрузка н приходится дышать тучами угольной пыли. Неожиданное событие вызывает волнение на борту: во время стоянки в Кадиксе один заключенный бежал, вплавь добравшись до испанской земли. Бланки позавидовал его смелости, ловкости и силе.
Среди заключенных много новых людей, попавших на Бель-Иль в самое последнее время. Один из них — Шарль Делеклюз, ближайший, самый активный соратник Ледрю-Роллена. В отличие от своего шефа это честный, благородный человек с выдающимися способностями. Но Бланки непримиримо принципиален в политике, и поэтому соратник заклятого врага автоматически является сам его врагом. Всякое общение или знакомство исключены. .
Но вот и Корсика. Три дня стоянки в южном порту острова Аяччо. Отсюда всего километров триста до родины Бланкп Пюже-Тенье. Заключенных высаживают на берег. Потом целые сутки пути по горной дороге в тюремной карете под охраной усиленного конвоя. Окружающая горная местность очень напоминает Бланки обстановку его детства. Приезжают в Корт, где узники неожиданно становятся объектом горячих симпатий толпы жителей, Их встречают криками: «Да здравствуют парижане!» Далее ночной путь к тюрьме, расположенной на скалистом отроге одной из самых высоких гор острова — Мон-Ротондо. Двухэтажное здание построено из гранитных глыб. Вдоль внутреннего коридора два ряда камер. Снаружи галерея, по которой ходят часовые. Место для прогулок — терраса, покрытая зеленью, к которой перекинут мост от наружной галереи тюрьмы. Отсюда открывается картина прекрасного горного пейзажа.
Но вскоре Бланки приходится пожалеть о Бель-Иль. Обстановка в корсиканской тюрьме более тяжелая. Летом в камерах тюрьмы невыносимо жарко и душно, зимой — холодно и сыро. Любопытное совпадение: