— Наше дело проиграно. Мы не получили ружей, и, как видите, никто к нам не присоединился. А без народа мы бессильны что-либо сделать. Через десять минут нам придется увидеть винтовки, против которых наши револьверы — ото ничто. Надо разойтись. Дорога свободна. Никто не помешает нашему отступлению. Прячьте свое оружие и расходитесь.
Никто не возражает Бланки. Молчат те, кто больше всего доказывал ему два дня, что народ созрел и достаточно одного призыва, чтобы все поднялись. Сказать, что произошло повторение 12 мая 1839 года нельзя. Сегодня все произошло иначе, в других условиях и обстоятельствах. Тем более непростительно трагикомическое фиаско этой конкретной попытки бланкистской заговорщической тактики. Спустя месяц Бланки будет писать об участниках дела Ла Биллет: «Они, без сомнения, ошиблись. Час еще не пробил, надо уметь угадывать его приближение, и в вопросах столь грозных всякая оплошность, всякая ошибка в расчете влекут за собой тяжелую ответственность... На сей раз ошибка оказалась, к счастью, простым инцидентом, вскоре исчезнувшим в вихре событий».
Но до этих событий пройдет еще достаточно времени, чтобы злосчастное дело Ла Биллет вызвало серьезные последствия. Отряд полиции прибыл к казарме, когда там уже не было ни одного бланкиста. Стали хватать первых попавшихся прохожих. Арестовали около восьмидесяти человек, не имевших никакого отношения к делу. Нескольких из них опознали как участников нападения, и военный суд приговорил их к смертной казни. Ведь действовали жестокие правила осадного положения. А затем схватили двух настоящих участников покушения: Эда и Бридо. Им вынесли тот же приговор — смертная казнь. Случилось так, что обстановка войны, опасность иностранного вторжения в столицу создавали атмосферу, в которой правдоподобно прозвучала версия, объявленная главой правительства графом Паликао: «Злоумышленники — агенты Бисмарка».
Бланки в это время скрывается у друзей в Париже, меняя свои убежища и переживая очередную неудачу. Арест и осуждение на смертную казнь двух бланкистов выводят его из оцепенения. Он подает мысль добиться хотя бы отсрочки приведения приговора в исполнение. Ведь дела шли так, что Империя могла рухнуть с часу на час. Бланкисты устраивают выступления в защиту осужденных — знаменитого историка Жюля Мишле и писательницы Жорж Санд. Но реальный эффект дает разговор бланкиста Артура Ранка с министром Дювернуа.
— Послушайте, — говорит ему Ранк, — с вами нет необходимости сентиментальничать. Вы человек проницательный и не должны забывать о том, что, может быть, через две недели Империя падет... Подумайте о завтрашнем дне. Если эта кровь прольется, то прольется и другая... И никто не сможет тогда помешать репрессиям... Подумайте. .
— Вы правы, — отвечал министр, — скажите вашим друзьям, я устрою это дело.
Казнь отложили, и 2 сентября Ранк получил записку от Бланки: «Если бы Вы только знали, как я счастлив, что наши дорогие юные друзья спасены. Сердечное Вам спасибо от Старика». Так закончилось дело Ла Виллет. Сразу после этого действительно поднялся вихрь событий.
3 сентября 1870 года в Париже стало известно о катастрофе под Седаном. Французская армия в 120 тысяч человек с огромным количеством оружия была окружена пруссаками и сдалась в плен. Единственное утешение для Бланки состояло в том, что и сам император Наполеон III оказался в плену. В тот же день вечером на квартире бланкиста Пиля в предместье Сен-Дени собрались бланкисты. Бланки горел нетерпением исправить неудачу 14 августа новыми энергичными усилиями. Он потребовал, чтобы его сторонники обошли рабочие кварталы и подготовили к следующему дню манифестацию, которую следовало превратить в революцию. Но речь не шла о социальной революции. Перед лицом врага Бланки считал это вредным. Не случайно на совещание пригласили Делеклюза, лидера левых революционных республиканцев. Все согласились, что гражданская война в момент, когда пруссаки идут на Париж, резко ослабила бы оборону и играла бы на руку внешнему врагу. Решили действовать вместе с левыми депутатами Законодательного корпуса, добиваясь от них мирными средствами провозглашения республики.
Между тем в Законодательном корпусе шла лихорадочная возня. Бонапартисты все еще пытались спасти Империю. Орлеанисты же решили выждать своего часа, сдержанно воздействуя на ход событий с помощью ловкого Тьера. Левые республиканцы — Гамбетта, Фавр и другие — больше всего стремились не допустить к власти революционеров. Собственно, в этом последнем стремлении сходились интересы всех монархистов и бур-жузаных республиканцев. А самой активной силой, выступавшей против них, оказались бланкисты.
На другой день, 4 сентября, сотни тысяч людей двинулись к площади Конкорд. Здесь смешались рабочие, студенты, буржуа. Все хотели свержения Империи и учреждения такой власти, которая обеспечила бы оборону страны. Самую активную роль играли бланкисты. Но их было несколько сот человек, и они буквально терялись в этой гигантской массе людей. Тем не менее именно они первыми ворвались в Бурбонский дворец. А один забрался на фронтон здания и начал отрывать от трехцветного флага синюю и белую полосы, чтобы осталась только красная.
Сначала бланкисты рассеялись в многочисленных залах и кулуарах дворца, где все смешалось. Но в конце концов они ворвались в зал заседаний с криками: «Да здравствует республика!» Затем Гранже, Маршан и Левро сумели пробиться к месту председателя палаты. Маршан пытался с помощью председательского колокольчика водворить тишину. Гранже предпочел использовать всю силу своего зычного голоса и объявил:
— Граждане! Ввиду наших величайших бедствий, ввиду постигших отечество несчастий парижский народ завладел этим помещением, чтобы провозгласить низложение Империи и установление республики. Мы требуем от депутатов, чтобы они декретировали и то и другое!
Но Гамбетта и Ферри с помощью национальных гвардейцев удалили бланкистов с председательского места. Гамбетта стал призывать народ к спокойствию. Затем он огласил декрет, объявлявший только об отстранении Бонапарта от власти. Тогда раздался всеобщий вопль. Громогласным, хотя и нестройным, хором народ требовал республики. Левые республиканцы сначала пришли в замешательство; провозгласить сейчас же республику означало бы согласие разделить власть с бланкистами. Коварный выход нашел Фавр:
— Республика? Но ведь ее следует провозгласить не здесь, а в Ратуше!
— Граждане! За мной, в Ратушу! — закричал Гам-бетта.
Этот призыв имел успех, ведь именно в Ратуше образовалось Временное правительство в 1830 и в 1848 годах. Толпа по обоим берегам Сены хлынула к Ратуше. Один поток возглавлял Фавр, другой — Гамбетта. Бланкистов совсем отстранили от руководства событиями. Сам Бланки оставался здесь, но он не мог рассчитывать, что ему удастся вырвать руководство толпой у прославленных ораторов, и он держался в стороне.
Было четыре часа, когда манифестация во главе с Гамбеттой и Фавром пришла к Ратуше, над которой уже развевалось красное знамя. Но ведь это символ рабочей, социальной революции! Действительно, в главном зале, наполненном до отказа народом, бланкисты и революционные республиканцы готовились огласить список правительства, в котором, кроме левых депутатов, значились имена Бланки, Флуранса, Делеклюза, Рошфора. Когда Жюль Фавр увидел, что люди, до этого ворвавшиеся в Законодательный корпус, уже находятся здесь, он понял, что надо уступить. Республика была торжественно провозглашена. Но это было использовано для нового маневра: Фавр объявил, что в правительство прежде всего должны войти депутаты от Парижа, буржуазные республиканцы, что надо определить его состав на совещании левых депутатов. Они тут же удалились в маленькую комнату где-то в закоулках Ратуши.
Бланкисты согласились. Ведь заранее было решено действовать в согласии с левыми депутатами. Так был упущен благоприятный момент для оглашения списка революционного правительства. К тому же многие бланкисты бросились выполнять вчерашнее указание Бланки об освобождении политических заключенных и направились к тюрьме Сент-Пелажи. Когда они вернулись, ведя впереди освобожденного Рошфора, комбинация уже была готова. Правительство составили из одних депутатов Парижа, включив в него для успокоения народа Рошфора. Фавр заметил при этом, что лучше иметь его внутри правительства, чем вне его. Он знал, что говорил: блестящий памфлетист Рошфор был крайне слабым, неустойчивым политиком. После этого огласили состав правительства, в котором оказались лишь одни буржуазные республиканцы и для видимости — Рошфор.
А затем произошел сговор, в результате которого главой правительства стал генерал Трошю, клерикал, консерватор и ярый враг революции. Вечером 4 сентября красное знамя, еще развевавшееся над Ратушей, было заменено трехцветным. Итак, стихийный порыв масс привел к свержению империи и провозглашению республики. Но буржуазия взяла власть в свои руки, воспользовавшись слабостью, неподготовленностью революционных сил. Бланкисты потерпели новое поражение.
В правительство вошло пять деятелей, которые в свое время помогли задушить революцию 1848 года. Вся махинация удалась только потому, что главной целью нового правительства объявили «национальную оборону». А этого хотели все. Поэтому Бланки, так же как Флуранс, Делеклюз и другие революционеры, не выступил против того, что произошло в Ратуше. Бланки с мучительной тревогой наблюдал всю эту суматоху. Он видел, как революцию снова крадут у народа, как власть захватывают либеральные пройдохи, которым он не доверял. И он снова с отчаянием чувствовал свою беспомощность. Однако его утешало и успокаивало то, что только так можно наилучшим образом обеспечить оборону Франции. Поэтому Бланки решил поддержать Временное правительство, ибо сейчас все его революционные стремления и замыслы отступают перед тем, что для него превыше всего, — перед интересами Франции. Бланки-революционер превращается в Бланки-патриота.
7 сентября Бланки выпускает первый номер своей газеты, получившей название «Патри ан данже» («Отечество в опасности»). В нем напечатана написанная им Декларация, которую подписали еще девятнадцать его соратников: