Бланки посадили в камеру номер один корпуса для политических заключенных. Это помещение в два с половиной метра в длину и полтора метра в ширину. Узкое горизонтальное окно с решеткой прикрыто снаружи щитом. «Ни воздуха, ни света. Это — могила, скорее даже гроб» — так охарактеризовала камеру Бланки его сестра мадам Антуан. Обычно в такой камере держали несколько дней. Бланки находился в ней восемь месяцев. Он строго изолирован от соседей, но может иногда видеться с сестрами.
В этой же тюрьме и в этих же камерах позднее был заключен знаменитый русский революционер П. А. Кропоткин. В своих воспоминаниях он оставил описание и даже рисунки тюрьмы и камер в Клерво. Условия там, по его мнению, были даже лучше, чем в других тюрьмах. Но именно в связи с тюремным заключением в Клерво он писал: «Не подлежит сомнению, что продолжительное заключение разрушает — неизбежно, фатально — энергию в человеке; оно убивает к тому же еще и волю. Заключенный не находит в тюремной жизни необходимости упражнять свою волю. Наоборот, если он ее имеет, то с нею наживет себе беды; воля арестанта должна быть, по мнению начальства, убита, и ее убивают. Еще меньше возможности находит он для проявления естественной симпатии. Все делается так, чтобы помешать арестанту сноситься в стенах или за стенами тюрьмы с теми, к которым он чувствует влечение. Затем заключенный, по мере того, как проходят годы, все меньше и меньше становится способным в физическом и умственном отношении к напряженной работе».
Кропоткин писал со знанием дела. Он сам, подобно Бланки, много лет провел в тюрьмах, хотя, конечно, не столь долго. Так вот, поведение Бланки во время его заключения в Клерво, когда, казалось, уже его возраст сам по себе должен был сказаться на нем, служит полным опровержением печальной закономерности, отмеченной русским революционером. Пользуясь тем, что ему разрешили иметь книги, бумагу, перо, Бланки неутомимо работает и живет интенсивной духовной жизнью.
Каков же круг его интересов? Он ограничен вопросами науки. Бланки читает много книг по истории, географии, математике, здесь энциклопедии, словари. Так, оп глубоко изучает проблему превращения пустыни Сахары в плодородную местность, но признает ее неразрешимой. Он поддерживает связь с журналом «Научное обозрение». В Клерво было немало политических заключенных, среди них и бланкисты. Но никаких контактов с ними Бланки не разрешали.
Вообще, разгром Коммуны нанес страшный удар по бланкистам. Самые смелые и решительные, они первыми шли в бой и первыми умирали. Риго, Ферре, Флуранс, Дюваль и многие другие героически погибли вместе с Коммуной. Не сразу, постепенно Бланки узнавал о страшной участи своих лучших друзей. Уже во время Коммуны тяжелая болезнь свалила Трпдона, а вскоре он умирает в Брюсселе. После него «генералом» бланкистов, то есть как бы заместителем Бланки, стал Эд. Но уцелевшие бланкисты рассеяны по разным странам. Многие в Новой Каледонии, в ссылке. Большинство их оказалось в Лондоне. Здесь Вайян, Прото, Шарль де Коста, Раньер, Мартен, Ранвье. Эдуард Вайян, который и раньше испытывал тяготение к марксизму, привлекает друзей в Интернационал. Здесь они одно время поддерживают Маркса в борьбе с Бакуниным. Но решение о переводе Генерального совета Интернационала в 1872 году в Нью-Йорк разочаровывает их. Бланкисты заявляют о разрыве с Интернационалом, поскольку он «не пожелал стать постоянной повстанческой организацией пролетариата». Так писали в своем заявлении бланкисты — члены Генерального совета Интернационала А. Арно, Ф. Курне, Маргерит, К. Мартен, Ранвье и Вайян. Как и в Интернационале, который ослаблен острыми разногласиями, возникают раздоры и среди бланкистов. Но Бланки почти ничего не знает об этом...
Его здоровье снова резко ухудшается. Тюрьма в Клер-во находится в болотистой местности, и это, видимо, сказывается. К тому же камеру Бланки не отапливали. В феврале 1873 года его освидетельствовали трое врачей. Готовилась партия политических заключенных для отправки в Новую Каледонию. Но врачи нашли у него тяжелую болезнь сердца и пришли к заключению, что путешествие будет для него гибельным. Действительно, зиму он перенес с большим трудом. В мае 1873 года его перевели (вернее, перенесли) в палату тюремной больницы. Это большое помещение, пять окон которого выходят на тюремный двор, а три окна — в сад бывшего монастыря. В этом зале святой Марии, как его называли, Бланки по-прежнему один. Условия здесь намного лучше, чем в прежней крошечной камере. Однако зимой в зале стоит страшный холод. С большим трудом сестры добились того, чтобы ему разрешили иметь маленькую печь. Он сам варит себе обед из овощей, которые ему регулярно присылают сестры. В его обширном помещении появляется также кое-какая мебель. Главная отрада для него — книги. Бланки собрал целую библиотеку. Хуже с газетами. Ему разрешили получать только одну «Птит пресс», издание, скудное на сообщения политического характера.
Но обстановка в стране после Коммуны являла собой столь безотрадную картину, что жалеть об этом не приходилось. Воцарилась «республика без республиканцев». Такой нелепый строй установился потому, что монархическое большинство Национального собрания, рождение которого еще успел увидеть Бланки незадолго до своего ареста, оказалось не в силах осуществить свои планы. На трон претендовало сразу три династии: Бурбонов,
Орлеанов и Бонапартов. А главное — страна была против любой из этих монархий. Вот почему даже Тьер — сторонник Орлеанской династии — вынужден был отказаться от своих замыслов. Но монархисты не хотели и республики. Только в 1875 году наконец принимается решение об установлении республиканского строя (большинством в один голос!). Но и после страна еще несколько раз была на грани монархической реставрации. С 1873 по 1879 год Францией правил в качестве президента республики ярый монархист маршал Мак-Магон, вместе с Луи Бонапартом он привел к позорному плену французскую армию в Седане. Небывалую власть и влияние в стране приобретает церковь. Но это вызвало антиклерикальный и республиканский подъем.
После выборов 1876 года, когда республиканцы победили и потребовали от Мак-Магона подчиниться или удалиться, он вынужден был подать в отставку. Но хотя буржуазия теперь в большинстве стала республиканской, ее прогрессивная роль после Коммуны уходит в прошлое. Даже сравнительно левые буржуазные лидеры вроде Гамбетты превращались в политиканов, умело эксплуатирующих республиканские чувства. На арену политической жизни Третьей республики, родившейся в 1875 году, должен был выступить рабочий класс. Однако он все еще не оправился от трагического поражения 1871 года. Действует закон о запрещении Интернационала и любых рабочих организаций. Тем не менее возникают подпольные секции Интернационала. Судебные процессы против них, особенно в Марселе, Лионе, Тулузе, свидетельствуют, что рабочее движение существует, хотя и в очень ограниченных масштабах и формах. Появляются также разные синдикалистские рабочие организации, которые, правда, придерживаются принципа не борьбы, а сотрудничества классов. С другой стороны, реакция пытается заигрывать с рабочими путем создания католических организаций рабочих. Это были, конечно, очень незначительные, но все же характерные симптомы оживления того дела, которое, по мнению Ипполита Тэна, было похоронено на полстолетия.
Но Бланки полностью изолирован от всего. Переписываться он может только с сестрами, и его письма носят угнетающе-однообразный характер. Каким-то замогильным тоном отдают его слова, которые повторяются в разных вариантах время от времени: «Я не могу сообщить тебе ничего другого, кроме старой истины, что я остаюсь погребенным заживо. И только с весточками от тебя проникает в мою могилу немножко света и воздуха. А когда их нет — вокруг меня царит мрачная ночь».
С некоторых пор надзиратели стали прислушиваться у двери камеры Бланки. Сомнений нет! Старик разговаривает сам с собой, уж не спятил ли он? Напрасные надежды! Ум Бланки ясен и тверд, как никогда. Дело в том, что он сознательно упражняется в громком чтении и произнесении речи, чтобы не потерять навыков оратора в обстановке гробового молчания.
Самым тяжелым во время заключения в Клерво был для него 1877 год. Прошло уже пять лет, как он находится здесь. Только смена времен года, пробуждение или увядание природы разнообразят его существование. И болезни, которые с возрастом дают знать о себе все мучительнее. Время от времени до него доходит слух об амнистии или помиловании. Но он закаленный узник и ни во что уже не верит. Однако не до такой степени, чтобы потерять волю к жизни. Нет, он не расстается с непоколебимым решением доставить своим врагам высшую радость от известия о его смерти как можно более поздно. Поэтому его обеспокоил неожиданный слух о том, что высокое начальство «озабочено» его здоровьем и хочет перевести его в место с более теплым климатом. Он знает дену «заботе» начальства. И на этот раз выясняется, что его хотят перевести в замок Иф, который действительно находится на юге, но условия там подобны замку Торо. К тому же у него есть уже опыт тюрьмы на Корсике. И он торопливо пишет сестре: «Разрешено — как трогательно— не приказано, а разрешено в виде милости перевезти меня, больного, на кладбище. Ты можешь быть уверена, что я не просил об этом и даже не знаю, кто позаботился об этой «милости» — посадить меня на эту мрачную скалу. Во всяком случае, я думаю, что это ни ты, ни Софи, никто из нашей семьи. Пожалуйста, наведи об этом справку в министерстве. Я должен знать, что меня ожидает. Поторопись ответить».
В конце мая он снова жалуется на здоровье: «Улучшений нет. Я не могу ни есть, ни пить. По ночам - мучает одышка, сопровождаемая невыносимым сердцебиением...» В июле письмо написано заметно дрожащей рукой: «Мне хуже. Я должен оставаться в постели вследствие нового кризиса болезни».
И вот «Птит пресс» сообщает о смерти Бланки. Но на другой день — опровержение. Газеты лишь передают информацию из Клерво, а там говорят, что старик вот-вот умрет. Начальник тюрьмы в рапорте 4 июля сообщает, что врач предсказывает скорую кончину и требует инструкций на предмет устройства похорон. Ведь семья потребует выдачи тела, а похороны в Париже могут вызвать бурные манифестации; начальник великолепно понимает, что маленький старичок, которого он бдительно стережет, многое значит для Франции. И он предлагает потихоньку похоронить его на тюремном кладбище в Клерво.