Ни о чем не подозревавшая Петрова спокойно посещала лекции, сдавала «хвосты», ходила в женскую консультацию и отчаянно толстела. В деканате Люсе по-свойски намекнули о возможности взять академ, на работе – о необходимости уйти в декрет, но Петрова лениво отмахивалась от соблазнов и, раздувшись, плыла по течению к намеченной пристани.
Прибывший накануне Нового года Павлик рвался к телу находящейся на грани жизни и смерти жены, но был остановлен предусмотрительной мадемуазель Левиной прямо у дверей двести седьмой комнаты.
– Как она?
– Плохо, – честно ответила Соня.
– В больнице?
– Нет.
– Вы же писали… – попробовал усомниться Жебет.
– Писала, но…
До Павлика медленно начал доходить весь ужас случившегося, и у него задрожали губы:
– Когда это произошло?
– Что? – тоже забеспокоилась Соня.
– Это…
– Это произошло сразу же после того, как ты ей изменил, – прошипела Левина, распахнув дверь, втолкнула Жебета в комнату и испарилась в темноте общажного коридора.
Не поворачиваясь, Петрова, сидевшая над книжками, весело поприветствовала:
– Сонь, ты? Холодрыга какая, а?
Левина не ответила.
– Замерзла? – ласково уточнила Люся и тяжело поднялась со стула.
– Это я, – выдохнул Павлик, и Петровой показалось, что комната качнулась сначала влево, потом вправо.
– Ты-ы-ы? – пришла Люсина очередь удивляться.
– Я, – уже гораздо тверже произнес Жебет. – К чему весь этот маскарад?
– Какой маскарад?
– Этот, – грозно ответил Павлик и протянул жене Сонину телеграмму.
Петрова несколько раз прочитала текст, прежде чем поняла, что произошло.
– Я не имею к этому никакого отношения, – тускло прокомментировала она.
– Позволь мне не поверить, – саркастически отрезал Жебет.
– Не верь.
– Я не понимаю! – завизжал Павлик. – Я не понимаю, как у тебя возникла мысль спекулировать такими вещами. Я не понимаю!
– По-моему, я сказала, что не имею к этому никакого отношения, – спокойно и глухо проговорила Петрова.
– Это подло! Это безнравственно! Я думал, что произошло самое страшное. Я не спал ночь.
– Самое страшное – это что? Ты думал, что я потеряла ребенка?
– При чем тут ребенок? – искренне изумился Жебет.
– Тогда кто тут при чем?
– Ты.
– Я-я-я?
– Конечно, ты.
– Теперь позволь мне тебе не поверить.
– У тебя нет оснований мне не доверять, – засопротивлялся Павлик.
– Есть. Например, Наташа.
– Оставь Наташу в покое! Это тебя не касается.
– Почему не касается? Я все-таки твоя жена.
– Я этого не отрицал.
– Тогда при чем здесь Наташа? Может быть, объяснишь? – миролюбиво предложила Петрова.
– Боже мой! – простонал Жебет. – Пошлые, тупые обыватели. Все меряют по себе. Наташа – прекрасная женщина. Замужняя, между прочим.
– Я знаю. Тогда почему замужняя женщина встречает женатого мужчину после работы, не скрываясь, идет к нему домой, остается там какое-то время, держит в его квартире свою зубную щетку, тапочки? – начала терять над собой контроль Люся. – Почему?
– Ты настаиваешь, чтобы я объяснил?
– Я настаиваю, чтобы ты мне это объяснил.
– Она – чудо, – сказал Павлик и засветился. – У нас высокие отношения…
– Насколько выше половых?
– Ты начинаешь говорить пошлости. Это так на тебя не похоже, – укоризненно произнес Жебет.
– Это ты говоришь пошлости, рассказывая жене о том, какие чувства ты испытываешь к другой женщине, какое она чудо…
– Хватит, – отрезал Павлик. – Я устал.
– Я тебя понимаю и тоже устала, поэтому настаиваю на разводе.
– Зачем? Это нецелесообразно.
– Это целесообразно. Каждый останется при своем: ты – при Наташе, я – при ребенке.
Петрова отвернулась. Жебет растерянно переступал с ноги на ногу:
– Могу я здесь переночевать?
– Нет.
– Почему?
– Потому. Мне кажется, мы обо всем договорились.
– Это смешно. Неужели мне идти сейчас в гостиницу? Завтра Новый год – они все переполнены. К тому же я вряд ли тебя потесню. Здесь четыре кровати. Твои соседки знают, что я приехал, они не придут.
– Жаль.
– Что жаль: что приехал или что не придут?
– Все жаль, – ответила Петрова и посмотрела на Жебета.
– Так я могу остаться?
– Мне все равно. Оставайся.
Ночью между собравшимися разводиться супругами произошло то, что обычно происходит в окончание ссоры. Павлик сопел – Петрова терпела.
– Господи, зачем вам это было нужно?
– Мне не было это нужно, он взял меня силой. А я боялась за ребенка и поэтому не сопротивлялась.
– Вы сами-то понимаете, что сейчас говорите? – изумлялась младшая подруга.
– Я сказала тебе чуть больше, чем хотела, – с горечью признавалась Люся и поправляла очки. – Он всегда потом брал меня силой. Ему так нравилось.
– А вы?
– А что я? Я терпела.
– Зачем?
– Боялась.
– Кого?
– Не кого, а чего.
– Чего?
– Одиночества.
Утром Жебет от развода отказался, сославшись на занятость и собственное благородство. Петрова не настаивала. Новый год встретили вместе: скучно и буднично. Ни Левина, ни Женька с Любой так и не появились. Зато объявилась изжога, а потому провожать мужа Люся в очередной раз не поехала.
Спустя неделю Петрова разыскала Соню Левину и попросила ее вернуться.
– Ты правда на меня не сердишься, Люсь? – заискивающе спросила та, помня о своем предательском поступке.
– Уже нет, – заверила отекшая Петрова и взяла подругу под руку, после чего усатый генералиссимус и округлившийся рядовой медленно побрели к общежитию.
Через два с небольшим месяца Люся уехала рожать к матери.
Светка появилась на свет с недовольным выражением лица. Это заметила даже акушерка:
– Это надо же, какая сердитая! Посмотри-ка.
И показала ребенка матери.
Петрова потянулась к дочери, но младенец зашелся в плаче.
– Дайте ее мне, – жалобно попросила Люся.
– Ага, сейчас, – переглянулись женщины. – Шить надо. Ты вроде доктор?
– Вроде, – согласилась Петрова и отключилась.
В общем, первая волнующая встреча с дочерью прошла по неожиданному сценарию. Вторая состоялась в условиях, более располагающих к взаимной радости, но тоже оставила легкое чувство недоумения. Светка почему-то не взяла грудь. Вытянула губы, пару раз чмокнула, а потом выплюнула сосок и сморщилась.
– Не берет, – беспомощно обратилась Люся к медсестре роскошных форм.
– Ленивая, – спокойно ответила сестра. – Это ж трудиться нужно, а из соски и так течет.
– Так у меня молока не будет, – забеспокоилась молодая мать.
– Ну и ладно. С голоду не помрет.
– Но…
– Да что вы, мамаша, – поучительно изрекла шикарная в своей яблочной свежести сестрица. – Отдыхайте. Домой придете – и начнется: соски, пеленки, коляски, распашонки… И муж поди есть?
– Есть, – вспомнила Петрова.
– Не этот ли? – полюбопытствовала медсестра, выглядывая в окно.
– Где?
Люся следом метнулась к окну и увидела Павлика, одетого словно с чужого плеча. Бросались в глаза короткие брюки и мохеровый шарф среди весны. Жебету было зябко: он переступал с ноги на ногу и постукивал себя по бедрам, пытаясь согреться.
– Давно, видно, стоит, – с пониманием отметила сестра. – Помаши ему рукой-то.
– Зачем?
– Все мужикам машут, и ты помаши.
Петрова подняла руку, но помахать не получилось – так и замерла с поднятой вверх рукой.
Тем не менее Павлик заметил движение в окне и заметался в волнении. Со стороны его движения напоминали танец глухаря на токовище: он то приседал, то взмахивал крыльями, то раскачивал круглой головой и при этом что-то кричал.
– Радуется, – продолжала комментировать медсестра. – Девку-то ему покажи.
– Зачем?
– Все показывают, и ты покажи. Пусть осознает, что стал папашей.
Наливная красавица не выдержала Люсиной медлительности и схватила запеленатую Светку:
– На! Показывай давай.
Петрова безропотно подчинилась и поднесла ребенка к окну. Павлик замахал руками и вновь возобновил ритуальный танец отца перед окнами роддома.
– Ну ты посмотри! Ну ты посмотри, как радуется-то, – всплеснула руками Люсина помощница. – Другие напьются и орут, а этот руками машет. Непьющий он у тебя?
– Нет.
– Значит, хороший отец будет, – с уверенностью резюмировала медсестра, преисполнившись гордости за молодую мамашу. – Ладно, хорош. Не видишь, что ли, пеленки мокрые. Счас орать начнет.
И оказалась права. Светка заголосила, требуя внимания и жалуясь на дискомфорт.
– Характерная, – не удержалась от вынесения приговора собеседница. – Намучаешься ты с ней, уж поверь, – успокоила она Петрову и начала разматывать намокший сверток.
«Хороший отец» встречал семейство у дверей роддома через несколько дней. Коляски у крыльца не было. Цветов, конфет и шампанского для медсестер – тоже.
Не увидев подходящего транспорта, Люся полюбопытствовала:
– Мы на такси?
– Пешком. Погода прекрасная. Подышишь воздухом. Идти недалеко, прогуляемся.
– Мне трудно идти, – пожаловалась Петрова (внутри болело все, ноги не слушались).
– Люда, не ты первая, не ты последняя. По статистике, восемьдесят процентов женщин проходят через подобные ощущения после родов. Так что наберись терпения, – назидательно предложил Жебет.
Люся пошарила по карманам, но ничего, кроме старого грязного носового платка, не обнаружила. Терпения в карманах не было. Тогда она прищурилась, посмотрела вдаль, прикинула величину пути и вздохнула. На что Павлик не преминул заметить:
– Все признаки кислородного голодания.
Спасибо Светке – всю дорогу она мирно спала, единственный раз, пожалуй, не вмешиваясь в разговор между родителями.
Жебет шел важно, неся увесистый сверток на вытянутых руках, и на ходу рассказывал о планах на вечер: