Долго бродила Зойка, уцепившись за руку Сорванца, по залам, полным чудес. Она бы и ещё бродила, но Сорванец сказал:
— Знаешь, наверно, домой пора. Я уже здесь давно, полдня или больше. Есть охота.
Зойка точно проснулась, огляделась растерянно:
— А где Глеб?
— Пойдём поищем твоего Глеба. И как это ты тоже в школу ходишь, просто поразительно!
Не меньше получаса они скитались по красивым залам. Но ни Глеб, ни знакомые Зойке ребята им не попадались. И вообще детей стало гораздо меньше.
— Мы, кажется, потерялись. — Зойка хлюпнула носом, собираясь плакать.
В этот момент они стояли не в зале, а на какой-то лестнице. Совсем не на той, по которой Зойка и Глеб поднимались вместе с ребятами из своей школы и с учительницами.
Сорванец презрительно хмыкнул.
— Ещё чего — потерялись! Что мы, в лесу дремучем, что ли? Пошли в раздевалку. Они, наверно, там. У тебя номерок от пальто есть?
Зойка развернула платочек, зажатый в кулаке: в нём лежал номерок. Счастье, что хоть номерок-то не потерялся!
Внизу, в гардеробе, Глеба тоже не было. Но пальто на вешалках висело ещё довольно много.
— Они, должно быть, уже уехали, — сказал Сорванец.
— Как?! — вскрикнула Зойка. — А я?
— До чего есть хочется, — пробормотал Сорванец и бросился к буфетному прилавку: — Дайте мне петушка на палочке!
Зойка бросилась за Сорванцом, чтобы и он не потерялся. Поглядев на петушков, сказала грустно:
— А у нас деньги у Глеба. У него карманы есть в штанах.
— Дайте мне два петушка, — попросил Сорванец и одного петушка протянул Зойке: — Держи! И ничего не бойся! Мне через две недели десять лет будет. Ты думаешь, я что? Какой-нибудь первоклассник? Провожу тебя домой, и вся недолга! Ты адрес свой знаешь?
Скороговоркой Зойка назвала улицу, номер дома и квартиры. Давным-давно, когда Зойка была ещё совсем маленькая, бабушки заставили её и Глеба заучить адрес и часто этот адрес спрашивали, приговаривая: «Мало ли что может случиться»…
— Здорово вызубрила, — хихикнул Сорванец. — Ну, это хорошо. Нам даже почти по дороге. — Он пересчитал медяки в руке. — И на трамвай даже хватит, не придётся зайцами ехать.
— А ты хотел зайцем? — с уважением спросила Зойка.
— Неужели пешком топать? Давай номерок, я тебя одену.
Сорванец заботливо помог Зойке продеть руки в рукава шубки. Он держался так уверенно, что Зойка совсем успокоилась. А Глеб, конечно, уже дома. Интересно, сильно досталось ему от бабушек за то, что вернулся без Зойки? А она и сама явится. Её Сорванец доставит. Он так и сказал:
— Ты не беспокойся, я тебя хорошо доставлю.
На улице Зойка немножко струхнула. Темно уже, фонари горят, того и гляди, ночь настанет. На трамвайной остановке куча людей. Все незнакомые, чужие. Зойка вдруг ощутила свой маленький рост: не наступили бы на неё…
Но Сорванец ловко втолкнул Зойку в трамвай с передней площадки, влез сам, посадил её на скамейку, а сам встал возле неё. И сказал какому-то дяденьке:
— Не толкайтесь, пожалуйста, тут ребёнок сидит. — Вид у Сорванца был преважный.
— Ты приходи к нам в гости, — сказала благодарная Зойка.
— Угу! — кивнул Сорванец.
И вот они вышли из трамвая и перебежали дорогу. Быстро-быстро зашагали и пришли на знакомую Зойке улицу.
— Вон там наш двор! — с облегчением, весело показала Зойка. — Идём сейчас к нам в гости!
Сорванец замотал головой. Довёл её до ворот, прошёл с ней по двору, довёл до подъезда:
— Этаж который?
— Второй. Пятая квартира. Идём, идём, ты же есть хочешь, вместе пообедаем.
— Да, есть охота, — вздохнул Сорванец. — Доеду, не пропаду с голоду. Дойдёшь тут сама? До свиданья!
Он махнул Зойке рукавицей и помчался к воротам, выскочил на улицу. Зойка поглядела ему вслед и стала подниматься по лестнице.
Где же Глеб?
— Почему ты так долго? — взволнованно спросила баба Вера, открыв Зойке дверь. — Мы уж не знали, ехать за вами или как? Но где вас там искать?
Зачем-то она открыла широко входную дверь, выглянула на лестницу. И уставилась на Зойку:
— А где Глеб?
— Дома, — ответила Зойка, — Они раньше уехали, Сорванец сказал…
— Какой сорванец? — баба Вера всплеснула руками и закричала: — Люба! Люба!
По коридору, шумно дыша, почти бежала баба Люба.
— Что случилось?
— Она одна пришла, без Глеба! А уже седьмой час.
— Господи! Что такое? — в испуге сказала баба Люба. — Почему ты одна? Вас привезли назад в школу?
— Меня не привезли, — сказала Зойка. — Меня Сорванец привёз. Я его звала к нам, он не захотел…
— Ничего не понимаю! — Баба Вера рывками сняла с Зойки шубку, шапку и ботики, потащила её в комнату, слегка толкнула на диван: — Рассказывай так, чтобы что-нибудь можно было понять!
Однако и через десять минут, и через четверть часа ничего не прояснилось. Зойка сбивчиво рассказывала про какого-то Бобика, игрушечного, но всё-таки живого, про русалочку, про то, как ей стало очень жарко и она вдруг увидела Сорванца…
— Про какого сорванца ты всё время толкуешь? — спросила баба Люба.
— Как ты не понимаешь? — поразилась Зойка. — Ну, Сорванец, Лёня! На даче-то мы жили…
— Постой! Неужто это тот мальчишка, который тебя на пруд увёл? О господи! Откуда он взялся?
— Во Дворце пионеров, конечно, — сказала Зойка.
Баба Вера махнула рукой.
— При чём тут пруд? Чепуху какую-то городите, когда Глебушки нет. Одно мне ясно: они там растерялись. Что делать? Витя с Машенькой сегодня в театре. Да и всё равно у них телефон только на работе у Вити, дома телефона нету…
— В школу позвоню. — Баба Люба пошла к соседям и вскоре вернулась. — Не отвечает телефон. Сама в школу пойду.
— Нет, я пойду, — Баба Вера торопливо накинула на голову тёплый платок, — Тебе же трудно.
«У бабы Любы тяжёлое ранение было, как ей бежать быстро, — подумала Зойка. Она сидела на диване насупленная, подавленная. — Вся с головы до ног виноватая. А не знаю в чём».
Уходя, баба Вера в спешке споткнулась о ковёр. И в том, что баба Вера чуть не упала, Зойка тоже почувствовала себя почему-то виноватой.
Баба Люба то стояла у окна и, отдёрнув штору, смотрела на улицу, то садилась на стул, то опять вставала.
— Такой маленький, — бормотала она. — Где он? Что с ним? Просто ужасно!
Зойка зашевелилась на диване.
— Кто маленький? Глеб?
— А что, большой? Восьмой год ему всего. Никогда ещё никуда один не ездил. Как ты смела его бросить, куда-то от него уйти? Вместе вы бы не потерялись!
А, так вот в чём её считают виноватой! Она же чувствует, что обе бабушки считают её виноватой. В том, что Глеба нет! Но при чём тут она? Только отошла на минутку… Она Глеба искала вместе с Сорванцом. А он сам почему её не нашёл? И какой он маленький? Старше её и ростом выше. И всегда твердит, что он большой, что это она маленькая. Сам бы должен за ней смотреть, чтобы она не потерялась…
Зойка почувствовала себя оскорблённой, надулась и ни на один вопрос больше не отвечала.
Вернулась баба Вера. Запыхавшись, она, как была — в заснеженном пальто, опустилась на диван. От ботиков её сразу натекли лужи. Но баба Вера, сама не позволявшая входить в комнату в калошах или в ботах, не обратила на лужи никакого внимания.
— Ну, что, что? — спрашивала баба Люба.
— Давно все экскурсии приехали, дети разошлись, — отдышавшись, выговорила баба Вера. — Всё заперто, еле я там сторожиху отыскала… Метёт на улице, вьюга поднялась.
— Господи! — баба Люба взялась руками за голову. — Значит, что-то случилось между школой и домом. Надежда Васильевна довезла их в целости, не сомневаюсь.
— Не было никакой Надежды Васильевны, — пробурчала Зойка. — Чужие учительницы. Мы из разных классов были.
— Не было Надежды Васильевны? — как эхо, повторила баба Люба и кинулась к двери. — В милицию буду звонить. Извинюсь перед соседями, что опять к телефону…
Баба Вера, так и сидевшая в пальто и в ботах, тихонько заплакала. Голова у неё была беспомощно опущена, и Зойка вдруг поняла: произошло страшное. Глеб пропал, может быть, с ним что-нибудь случилось!
Глебушка! Братишка её! Да, он сильный, по физкультуре лучше всех в классе и считает себя большим. Но всё равно он ещё маленький, в трамвае никогда не ездил один. По улице один ходит: в школу, в сквер, в булочную, но не ночью же, не в темноте. И не во вьюгу. Где он?
Зойке представилось, как Глеб идёт по какой-то снежной равнине. Снег его залепляет с головы до ног, целые сугробы на Глеба валятся. И вот он падает, и его заносит метель… А что, если Глеб не вернётся?
Ужас охватил Зойку. А как же она? Разве ей можно без Глеба?
Она сидела с расширенными глазами, и сердце сжималось у неё в комок.
Как могла она бросить Глеба, уйти от него? Ведь он такой хороший, Глеб. Всегда он о ней заботится. Верно Ира говорила: «Твой брат такой хороший, ранец твой нёс». Завтрак он ей отдал, всегда скрывает от всех, если она неладное сделала, чтобы её не бранили. Сам ругает, но ведь потому что любит её, сестрёнку свою. А она…
— В милиции всё записали, — рассказывала, вернувшись от соседей, баба Люба. — Они по детским комнатам будут звонить, сообщат…
— Значит, просто сидеть и ждать? — потерянным голосом спросила баба Вера. — Может быть, всё-таки лучше…
Что «лучше», никто так и не узнал. Отчаянные всхлипы прервали бабу Веру.
Прижав кулаки к глазам, тихо сидевшая на диване Зойка взвыла во весь голос:
— Гле-ебочка! Зачем я ушла на хок-кей смотреть? Плохая я, плохая! И врунья я. Наврала ему про двадцать копеек, что потеря-я-ла-а, а сама-а…
— Какие двадцать копеек? — устало спросила баба Люба.
— Талисма-ан я купила-а! — выла Зойка. — А он всё равно не действова-ал, может, он и не волшебны-ый… И на даче я блюдечко разби-и-ла, а все думали — ко-ошка-а…
— О чём это она? — промолвила баба Люба.
— Грехи свои, очевидно, вспоминает, — печально усмехнулась баба Вера.