— Далеко от тебя? — Спрашивает сержант.
— Меньше ста метров. Восемьдесят.
— Вот и хорошо, пусть плывёт, — говорит Саблин, — Вальцов, мы на тебя её погоним, а вы её встречайте. Одиночными.
— Рехнулись, что ли? — Завопил Сержант. — Вальцов, никто, ни в кого не стреляет, Яшин, увози госпожу Панову.
— Ничего страшного, может урядник прав, мы подождём существо здесь. — Пискнула женщина.
Но сержант продолжал орать:
— Яшин, немедленно вывести персону из опасной зоны.
— Принято, — отрапортовал Яшин.
— И напоминаю всем, и тебе урядник, — продолжал сержант, — первоочередная задача, безопасность персоны. Всё остальное вторично.
— Принято, — не очень-то весело сказал Саблин.
Мальков на своей лодке, он был ближе, попытался нагнать в воде существо, но как только его лодка приблизилась, оно быстро вскарабкалось на кочку и снова скрылось в зарослях рогоза. И снова изображение на панораме испортилось, а в наушниках зашипело. Саблин открыл забрало и выпил воды. День уже шёл к полудню.
Она снова ныряла, пряталась, меняла направление. Тварь давно поняла, что за ней охотятся. Её ищут, и теперь старалась надолго из воды не выходить. Люди устали, а это жаба, словно из железа была, ныряла и пряталась, пряталась и уплывала. Аким даже уже не вылезал на берег, только ноги опускал на грунт, и тут же забрасывал их обратно в лодку. Тварь уже где-то плюхалась в воду на обратной стороне острова и плыла прочь.
— Придётся всё-таки миной ей врезать, — произнёс Кудряшов.
— Кудряшов, я вам что, неясно сказала, — заголосила Панова, — никаких мин.
— Есть — никаких мин, — сказал солдат.
— Саблин, ты говорил она крепкая, — как бы раздумывал вслух сержант.
— Жаба-то? Да не то слово. Я её брюхо распорол, потом картечью «десяткой» лопатку выворотил, потом хребет перебил, так она всё ровно на одной клешне своей ползла в рогоз. И ещё жрать меня пыталась, когда я её догонял. — Отвечал Аким.
— Если из пулемёта ей врезать, не сдохнет?
— Нет. — Он чуть подумал. — Нет, не думаю.
— Двенадцать миллиметров!
Он так говорил, словно Саблин не знал пулемётов. А между тем, Панова молчала, в разговор не лезла.
— Я её бил из ружья «десятки», картечь там побольше пули весит, в упор бил. И всё равно добивал тесаком. Такая живучая тварь.
— Ну, понял, — сказал сержант, вздыхая, словно он принимал самое главное решение в жизни, — Нефёдов, доставай пулемёт.
И Панова ничего не сказала, может и не по душе ей была эта затея, но она промолчала.
Даже Аким слышал, как на другой лодке клацнул затвор пулемёта.
— Готов, — сказал Нефёдов.
— Дай пристрелочный по кустам. — Произнёс Саблин. — Поглядим, что будет делать.
Но Нефёдов не выстрелил и не ответил. Конечно, у него был другой командир. Он ждал его приказа. И Мальков после паузы приказал:
— Давай по острову. Короткую. Вальцов, ты смотри за ней.
Пам-бам-бам-бам-бам-м…
Глава 18
У Саблина сердце едва не остановилось. Он ещё видел, как летели на землю и на воду острые листья рогоза, срезанные тяжёлыми пулями, но уже знал, что одна из пуль попала в существо. Тихий шипящий фон в наушниках, что наваливался и отливал обратно, стих. А по панораме престала ползти рябь.
«Убили, — подумал он, — первыми же пулями убили». И в душе ещё жила надежда, что только ранили, может…
— Вальцов, она нырнула? — спросил он у электронщика.
— Нет, — тут же ответил тот, — прячется, не двигается.
«Спряталась она навсегда», — подумал Аким и сказал:
— Надо идти за ней.
Он даже глядеть не хотел на Панову, но это было необходимо, негоже прятаться, и он открыл шлем и взглянул на неё.
Красивая женщина стала не очень красивой. Губы сжаты, кривятся, смотрит зло исподлобья, даже нос, и тот, кажется, заострился. Смотрит и молчит.
— Кудряшов, поехали, — говорит Саблин, отворачиваясь от неё.
Существо нашли быстро, доставали дольше. Оно спряталось под куст акации. Его тащили за голенастые, длинные ноги, а труп цеплялся за иглы растения. Но вытащили. Случилось то, чего Саблин и боялся. Существо было мертвее мёртвого. Тяжёлая пуля попала жабе в левый глаз, и снесла ей почти весь череп. От головы остался правый глаз и челюсти.
Мальков смотрел на Акима с укоризной: А говорил, что она крепкая. Саблин молчал, шёл и глядел, как Нефёдов волочит труп существа по грязи к лодкам. А там их ждала Панова, не поленилась, вылезла из лодки, стояла злая, едва не по колено в иле. Нефёдов дотащил труп и бросил его в двух шагах от неё. На, мол: любуйся. И как только Панова рассмотрела труп, вообще взорвалась, орала, визжала так, что хоть микрофоны прикручивай, иначе уши режет:
— Ты говорил, что оно крепкое, что его не убить!
При этом она, с трудом вытаскивая ноги из грязи, шла к нему.
— Ты говорил… Ты, недоумок станичный, говорил, что его не убить сразу… Не убить! Зачем я с тобой связалась! Тоже мне, бог войны, знаток болота. Деревенский идиот, с неразвитым речевым аппаратом! У тебя же слабоумие на лице отпечаталось! Куда я смотрела? Как я могла доверить такое дело такому недоумку?
Она на секунду замолчала, смотрела со злобой и словно ждала от него ответа, оправдания. И он сказал:
— Сейчас похожи вы были на стареющую, незамужнюю бабу, вам бы ещё подвывать начать, и было бы самое оно.
— «Самое оно, самое оно»… Деревенский идиот. — Уже без всякой злобы говорила она. — Где были мои глаза? Никаких лодок ты не получишь, и денег тем более, на ближайшем берегу высадим тебя.
Даже видеть твою дегенеративную физиономию не хочу. Убирайся с глаз.
— Понятно, — произнёс Саблин, — только имейте ввиду, когда я свою жабу убил, и получаса не прошло, как появились переделанные. Может, и у этой жабы прикрытие есть.
Она даже не взглянула в его сторону, тут же повернулась к сержанту:
— Мальков, вы тоже виноваты.
— Так точно, — сразу согласился сержант.
Он всегда был с ней согласен.
— Могут здесь быть переделанные? — Спросила она.
— Маловероятно, — отвечал сержант, — там, где урядник убил первое существо, там до кордонов всего километров пятьдесят, а отсюда все сто. Мы тут рыбаков видели, вряд ли переделанные так далеко забираются от границы.
— Ясно, всё равно нужно быть готовыми к их появлению. А сейчас быстро нужно найти остров, где можно будет поставить операционную. Палатку, генератор, компрессор, стол, свет. В общем, всё как положено. Филиппов, готовьтесь, будем вскрывать и консервировать, пока не начался некроз.
— Есть, — сказал сержант.
— Есть, — повторил младший лейтенант медицинской службы.
Пулемёт стучит не переставая. Аким «выкручивая» камеры до упора всматривается в ту сторону, куда летят пули. Но почти ничего не видит, пыль, темнота. Камеры на его шлеме ни в какое сравнение не идут с той камерой, что стоит на пулемёте. А вот у снайпера камера на винтовке не хуже:
— Саня, — говорит Пётр Чагылысов, снайпер взвода, — правее сорок, ноль семь — ноль девять. Высовывается, стреляет.
— Ага. Вижу, — отзывается пулемётчик, — спасибо, Петя.
Снова стучит короткими очередями пулемёт.
Солдаты и казаки, что идут по склону, всё ближе подходят к позициям противника. А противник огонь ведёт вяло. Выжидают китайцы. И это плохо. Ни пулемёты, ни дзоты не показывают, подпускают на смертоносную дистанцию, с которой будут сметать наступающих плотным огнём, не позволяя себя быстро подавить.
Саблин как чувствовал это. Уж слишком хорошо шли русские по подъёму. Мин нет, артиллерия молчит, стрелкового огня мало.
Тут взводный и говорит:
— Радиограмма. Поставлена новая задача: Провести разведку боем. Обозначить движение от нас на юго-запад, триста метров до первой траншеи противника. Хлопцы, штурмовые, ваше дело. То, что это их дело, Саблин знал уже после первого слова прапорщика. Да, это их дело. Он скатился со стены обрыва, откуда наблюдал за боем, и пошёл к взводному. Почти побежал.
Около Михеенко уже собрались все бойцы штурмовой группы.
Старший группы урядник Коровин. Когда Саблин пришёл в взвод, у Коровина уже усы были почти седые. Володька Карачевский, непонятно как, со своими ста семидесятью сантиметрами, попавший в штурмовики. Когда он шёл впереди, закинув за спину щит идущему сзади, его шлема видно не было. Ноги идут и щит.
Лёха Ерёменко, почти ровесник Акима, немного суетной, но хороший товарищ и неплохой боец. Вот и вся группа, четверо вместо десяти положенных по боевому расписанию полноценного взвода. Да где теперь найдёшь полноценные взводы, где по штату тридцать человек. Давно нет таких взводов у пластунов. Во всём полку, на восемь статен, всего чуть больше пяти сотен человек, это всего, строевых и того меньше.
— Значит, так, — говорит прапорщик, — триста метров отсюда, первые окопы, хрен его знает: есть кто там или нет. Выходите, идёте, главное, чтобы они обозначились, если проявятся… Как только начнёт пулемёт какой хлестать, сразу откатываетесь в овраг. Если в окопах кто есть, и «стрелковка» будет, Сашка вас подержит пулемётом, а вы опять в овраг уходите. Если нет, то бегите до первых окопов, и зацепитесь там, я сразу вам помощь пошлю. Главное, чтобы они обозначились, понять нужно, сколько их и где у них пулемёты. Задание поняли?
— Так точно, — за всех отвечает Коровин.
— Ну, тогда с Богом, хлопцы. — Говорит прапорщик Михеенко.
Курил, кажется, только что, но теперь нужно покурить ещё раз, обязательно. Обязательно. Он достаёт сигареты, отворачивается ото всех, чтобы не видели, что руки, пальцы подрагивают, и прикуривает. Тот самый неприятный момент, он его больше всего на войне не любит. Минута до начала дела. Всё внутри сжимается, скукоживается. Кажется, что воздуха не хватает. По молодости он ещё и говорить в эту минуту боялся, боялся, что сослуживцы заметят, что голос у него дрожит, или вдруг заикаться начнет. Тоже приятного мало. Тогда он и стал закуривать перед самым делом.