Ну, с Настей, конечно, всякое бывало, но ругани такой, как от Пановой, он в жизни от жены не слышал.
Да Бог с ней, с руганью, плевать ему и растереть на её ругань, он эту Панову и этих солдат, может, в жизни никогда больше и не увидит, а вот то, что она аннулировала договор, вот это действительно было плохо. Зря он, что ли, мотался по болоту. Но Аким понимал, что, может, он и вправду был виноват в это сам.
— А у меня дома и детям иногда достаётся, иной раз так разражаюсь, что просто не могу себя контролировать в такие минуты. Ругаюсь на них, потом сожалею.
Сейчас Акима больше интересует вопрос с лодкой, а не её отношения с детьми, от всех матерей детям попадает, а вот что будет с лодкой, что она ему обещала. Но спросить напрямую он стесняется, и поэтому спрашивает про детей:
— Много у вас детей-то?
— Одиннадцать, — беззаботно говорит Панова, выпуская струйку дыма.
Саблин, до сих пор смотревший на протоку, на рогоз, поворачивается к ней. Он ей не верит.
Врёт она, не может у неё быть одиннадцать детей. Сколько ей лет? Хотя, по годам могла бы нарожать, она, конечно, не девочка, но вот так сохраниться после родов одиннадцати детей невозможно! Она над ним смеётся.
— Два мальчика и девять девочек, — спокойно продолжает Панова, видя его замешательство.
Оно, кажется, её забавляет. Красавица улыбается. Саблин вдруг понимает, что сидит с открытым ртом, и говорит:
— Вы молодец, а по виду и не скажешь. Думал, так, фифа городская с тонкими ногами. Одиннадцать детей — это не шутка.
Если не врёт, как она их кормит? Сколько ж она зарабатывает? Или, может, муж у неё какой-нибудь большой учёный.
— А чего это ноги у меня тонкие, — Панова стала сразу серьёзной, — я слежу за собой, держу себя в форме.
— Да это так, фигура речи, ноги у вас очень длинные, красивые. — Сразу начинает оправдываться Аким, хотя её ноги, на его, конечно, взгляд, худоваты, жира на них почти нет. Он успел их немного разглядеть, когда она умывалась, бёдра узковаты, мышцы одни. И чтобы замять тонкую тему с ногами, переходит на тему детей. — А дети сейчас с мужем, что ли?
— Нет, — просто отвечает женщина, выкидывая в его окоп окурок, — они в интернате. Ждут меня, а я по болотам разъезжаю.
Это прозвучало как укор. Саблин снова не угадал с темой, да кто ж мог знать, как там у неё обстоят дела семейные. Ему страшно не хочется продолжать этот разговор, а вот ей, видно, охота поболтать.
— Мужа у меня нет давно уже.
Саблин думает, что сказать. А что тут скажешь? Погиб, наверное. Тут только соболезновать можно. Но он молчит.
— Мы с ним разошлись, — продолжает женщина.
Вот те на. Бросил одиннадцать детей, что ли? Панова баба, конечно, не сахар, понять его можно, но одиннадцать детей… Теперь ему и хотелось бы что-то сказать, да слов он не находит. Просто уставился на неё.
— Ничего, скоро, надеюсь, я вернусь домой, — продолжает она.
— А что ж муж-то детей не забрал, пока вы в отъезде, живут как сироты, в приюте. — Произносит Саблин с осуждением, надеясь, что осуждение мужа улучшит его отношения с этой необычной женщиной.
— Он учёный, его лаборатория на земле Франца Иосифа. Далеко. — Говорит Панова.
— А… — Понимает Аким.
— Да и дети не все его, — продолжает она. — Его только двое первых. Все остальные от других мужчин.
Саблин раньше слов не находи, а тут и мысли растерял, опять таращился на неё и молчал. Нет, не укладывалось всё это в его казацкой голове. Не жили так казаки. Но в городах, видно, по-другому жили. Что ж, не ему их там учить.
— Что вы на меня так сморите? — Говорит Панова. — Спросить что-то хотите?
— Да, нет, — мямлит он, хотя в голове у него куча вопросов к ней.
— Про лодку спросить хотите, так не волнуйтесь, все наши договорённости в силе, — продолжает она. — Я немного разнервничалась, приношу вам извинения. Понимаю, что вела себя как дура. Вы не заслужили моей грубости, я сама могла принять решение, но переложила всю отвесность на вас.
Опять это прозвучало как укор. Мол, я тебе доверила дело, думала, что ты мужчина, что ты справишься, а ты оказался олух стоеросовый.
— Да я не про то хотел спросить, — пролепетал Саблин, такого неловкого разговора у него давно не было. — Я про детей хотел…
— Про детей? Ну, что могу про них сказать, они у меня очень умные, здоровые, красивые, все от хороших мужчин с хорошими генами.
— И сколько у них… — Начал Саблин и вдруг понял, как бестактно будет звучать этот вопрос. Да не его это дело было.
— Было отцов? — Догадалась она. — Ну, первые двое от одного, все остальные от разных мужчин.
Ну, теперь-то ясно, теперь она точно врёт. Издевается над ним, смеётся, а он, дурень, только рот разевал удивлённо.
И тут она лезет в карман достаёт коммутатор, что-то ищет в нём и, найдя, показывает ему фото. Она с ребёнком двух лет на руках и другие дети. Также среди детей были совсем взрослые люди.
— Это мои старшие, — говорит Панова, показывая на взрослых, у них уже свои дети, моей старшей внучке уже семнадцать.
Который раз за этот разговор Аким разевает рот и не находит слов.
— Думаю, что скоро я стану прабабушкой. — Говорит женщина, улыбаясь, и прячет коммутатор в карман.
У него к ней десяток вопросов и про мужей, и про детей, и про их городской мир, и про средства, на которые она всех этих детей содержит, и ещё куча всякого, но в этот момент к ним подходит сержант.
— Разрешите доложить, никакой активности в нашем районе не обнаружено, полагаю, существо никто не прикрывал.
— Вокруг никого?
— Слышали переговоры рыбаков на западе и видели одну лодку в шести километрах отсюда к югу, тоже рыбаки, больше никого нет.
— Ну, тогда давайте собирать палату и поедем ловить последнее существо.
— Есть, собираться, вот только топлива у нас до Турухана не хватит. — Отвечал Мальков.
— Здесь, кажется, есть какая-то станица недалеко? — Спросила Панова, обращаясь к Акиму.
— Берёзовская, часов пят хода на юго-восток. — Отвели он.
— Вот и прекрасно, хочу выспаться, помыться и выпить.
— Принято, — сказал сержант и ушёл.
— Мы ещё поговорим, — многозначительно сказала женщина, вставая, — нам есть о чём поговорить. А пока пойду собираться.
Вот так, а он сидел и не знал, о чём теперь думать: о том, что у этой худой бабёнки скоро будут правнуки, или о том, что ему нужно снова будет ловить жабу по болотам, или радоваться тому, что ему всё-таки удастся заполучить лодку. А солдаты уже собирали палатку полевого госпиталя и складывали оборудование в лодки.
Да, с этими странными людьми не соскучишься. Вот у них в станице люди живут неспеша, разумно. Казаки ходят на службу, в призывы, на кордоны. И расписание службы известно на годы вперёд. И женщины согласно расписанию живут, детей заводят и растят тоже по расписанию, так, чтобы муж был рядом, когда дети маленькие, так, чтобы они, подрастая, помогали матерям, когда мужа нет дома. Жизнь у людей была, расписав всё на многие годы вперёд.
А тут за день и так, решили, и эдак. То одно, то другое. Городские — одно слово. Сумасшедшие все. За ним простому станичнику не поспеть. И о чём ещё, интересно, это бабёнка собиралась с ним говорить. Непонятно. С нею всё непонятно.
Глава 20
Начальник склада был в звании прапорщика, был толст и носил усы. Он прикладывал руки к груди для убедительности и говорил:
— Ни литра не осталось, вон, бочки пустые стоят, госзакупка вчера и позавчера всё выкупила, нет горючего.
— Прямо ни литра? — Не мог поверить Саблин.
— Урядник, говорю же тебе, вон, погляди, сорок бочек, все пустые.
Аким почему-то ему не верил, а идти толкать бочки, чтобы убедиться, было как-то невежливо.
— Вы идите в полк, — вдруг предложил прапорщик, — там Колыванов замначштаба, у него завсегда есть. Он из резерва дать может. А если не даст, то я вам дам из своих запасов, из личных, у меня литров двадцать есть.
Двадцать литров, да Саблину шестьдесят нужно было, двигатели прожорливые — жуть.
— А где у вас полк? — Спросил он у прапорщика.
— А в центре, дорога прямо туда и ведёт.
Мальков, всё время молчавший во время разговора, когда вышли на улицу, сказал:
— Мутный тип. Вы, казаки, всё время себе на уме. Не поймёшь вас.
Видно, ему тоже не понравился кладовщик. Слышать такие слова Акиму было неприятно, а ещё неприятнее было то, что сержант был прав. Кладовщик и вправду был мутным. Но зачем всех под одну гребёнку-то грести? Он ничего не ответил сержанту.
— Ну, — спросила их Панова, — что с горючим?
— Кончилось всё, — сказал Саблин, — нужно в канцелярию полка сходить, там могут дать… Продать.
— Так пошли, — сказала женщина.
Все, кто встречал их на улицах, оборачивалась на них, вернее, оборачивались на Панову. Здесь, в центральных болотах, грибка было особенно много. Этим они и славились. Дважды, проезжающие мимо казаки, останавливались и предлагали ей респиратор и очки. Начинали рассказывать про грибок, но она с улыбкой благодарила и отказывалась, говорила, знает про грибок.
Она привлекала излишнее внимание, но всё равно упрямо не хотела надевать маску.
Когда они пришли на площадь, Саблин сразу определил, где штаб, а Панова сразу нашла «столовую»:
— Идите, — произнесла она, — а я пойду, спрошу, есть ли номера?
— Слышь, сержант, — сказал Саблин, — иди с Пановой, лучше я один схожу, поговорю.
— Принято, — сказал Мальков и пошёл догонять Панову.
Его как будто ждали. Только он вошёл в здание, тут же дневальный проводил его по коридору в кабинет, где уже были два офицера, и следом за Акимом вошёл ещё один.
Всё поздоровались с ним за руку.
— Колыванов, — представился подполковник. — Девятый полк.
— Кротов, — представился есаул.
— Борутаев, — представился ещё один есаул.
— Саблин, — говорил он, пожимая руки. — Второй полк.
— Ну, садись, рассказывай, «второй полк», кого ты к нам привёз? — Сказал подполковник, предлагая Акиму сесть напортив его стола.