— Справа по тебе бить будут, — кричит Саблин. — Пролезла где-то сволочь.
— Чёрт с ним, — отвечает пулемётчик, — я справлюсь, готовь лодку.
— А лента?
— Я сам, ищи весла или мотор!
Аким вскочил в рост, выстрелил вправо раз, другой и стал пятиться к пулемёту, прикрываясь щитом и ожидая ответного выстрела. Но на сей раз пули прилетели с другой стороны. Хорошо, что обе в край щита залетели. Да, эти бородатые твари воевать умели. Одна из пуль, зацепив щит, оставила глубокую вмятину в левом «бедре». Если дикари подойдут ещё ближе, следующие пули броню начнут пробивать.
Глава 7
— Есть первый, — сообщает радостно Каштенков после длинной очереди. — Вычислил я его, урода.
— Убил? — Радуется за товарища Саблин.
Он уже добрался до сгоревшей машины, лез в кузов.
— Ногу оторвал бородатому. — Смеётся Сашка. — Как думаешь, теперь его свои добьют?
— Может, и сожрут, кто их знает, — ответил Саблин.
Аким влез в кузов, кабина с баком сгорела полностью, а вот кузов не весь, он тоже горел, там были обгорелые китайцы, в основном дети, но и солдат один был. Тряпки и вещи не сгорели из-за дождей, всё было мокрое. На дне кузова стояла вода, вот огонь и не занялся. Там, в углу, у борта, он нашёл мотор, хороший мотор, совсем новый, мощный, только вот топлива в нём не было ни капли, там же были и вёсла.
— Весла есть, — сказал Саблин, вытягивая вёсла из кузова.
Прямо в обгорелый борт рядом с ним ударили две пули. Аким присел, стараясь понять, откуда стреляли. А пулемёт в этот момент стих.
— Александр, весла, говорю, нашёл. — Повторил Саблин.
— Готовь лодку, Аким, готовь лодку, — вдруг как-то странно сказал Каштенков.
— Саня, лента кончилась?
— Последнюю ставлю, — сообщил пулемётчик, но его голос всё ещё был не таким, как обычно.
Аким бегом спускался к лодке, он собирался столкнуть её на воду, так как она была почти на земле. Но этот Сашкин голос…
— Саня, ты как? — Решил уточнить он.
— Ранен, — сухо ответил Каштенков.
— Саня, куда? — Саблин бросил весла, повернул обратно.
Больше всего на свете сейчас Аким боялся потерять своего товарища, больше всего на свете! Сейчас это болтливый человек, склонившийся над прицелом пулемёта, был для него всем миром, и больше никого не было под этим ярким солнцем, никого вокруг, кроме свирепых степных тварей с чёрными бородами.
— Саня, я к тебе, — произнёс Саблин и стал карабкаться наверх.
— Аким, готовь лодку, слышишь, — заорал Каштенков, — пол ленты осталось.
— А ты как? — Спросил Саблин. — Куда попали?
— Правый бок, правое плечо, но я в порядке, кровит не сильно. Рёбра, кажись, поломали, но рука ещё работает, в перчатке крови нет, ты лодку, лодку готовь!
Лодка, ну, допустим. Река от дождей разлилась, такой многоводной Саблин её никогда не видел, триста метров, не меньше. Ну, сядут они, Саблин на вёсла, Сашка на корму со щитом, он грести не сможет, и что? Поплывут, и пятидесяти метров не проплывут, как дарги прибегут на берег, и тогда… Мишени для дикарей лучше не придумать, надежда только на щит и на течение. Но другого пути, наверное, у них уже не было.
Он подобрал вёсла и побежал вниз, ничего-ничего, они ещё поборются.
А пулемёт наверху ни на секунду не замолкал.
— Аким, — послышалось в наушниках, — лодка готова?
— Сейчас, Саша, сейчас.
Он уже подбегал к лодке, тащил к ней весла, когда чудом увидел на панораме движение, кто-то мелькнул справа, только каким-то чудом, иначе это везение не назовёшь, но он успел среагировать, привычка штурмовика, чуть что — укрывайся щитом. И вот именно это его и спасло. Два дарга, которых он не заметил, буквально с пятнадцати метров справа, считай в упор, открыли по нему огонь.
И полетело, и в бок, и в шлем, и в наплечник, и снова в шлем, и ещё раз в шлем, и пусть через щит, всё равно ему мало не было, словно тяжёлым молотком били. И правый бок ещё, и да, кажется, мимо щита ударила так, что дыхание перехватило. И в правую ногу. Он бросил весла, начал валиться в невысокие заросли каких-то растений, накрывая голову щитом. Панорама от ударов «поплыла», может, камеру сбили, может, компьютер перегрузился.
Он практически слеп, а ему еще две пули прилетели. И тогда на звук, на здравый смысл, на удачу, он стрельнул в ту сторону, откуда летели пули. Машинально продёрнул затвор и опять выстрелил.
И слышит смех, там кто-то смеётся, кажется, смеются над ним, и это очень хорошо, очень хорошо, за эти секунды, что в него не стреляют, панорама перегрузилась, теперь он снова видит всё отлично, и у него самого шок прошёл. Он теперь знает, откуда в него стреляли. Дарги, а он там как минимум не один, прячутся за выступами обрыва, ему их не видно, но и им его сейчас не видно. Они укрылись, но он их прекрасно слышит:
— Эй, казак, бегать не надо. Лодка плыть не надо. Подыхать надо.
И смех, они смеются, нет, он там точно не один. Машинально Саблин загоняет патроны в пенал дробовика. Он ещё не точно знает, где они, но Саблин знает, что будет делать. Нужно только уточнить их местоположение.
И тут они ему помогли сами.
Из-за выступа раздалась длинная очередь, он думал, что это ему или же его отвлекают, он прятался за щит и выстрелил в ответ, загнал горсть картечи в земляную стену обрыва, но потом услышал звук попадающих в металл пуль, звук повторился много раза, он обернулся и чуть не заскрипел зубами. Даргам из-за уступа была видна лодка, и они изрешетили её. Вся правая часть кормы была в дырах. А тут и Саша заговорил:
— Аким, что там с лодкой? У меня шестьдесят патронов.
Он думал, что ответить товарищу, но не знал, а дарги снова орали из-за выступа:
— Казак, твоя лодка не плавать, теперь казак не плавать, теперь казак дохнуть.
И другой голос провыл жалостно, кривляясь:
— Ой, мама, ой, мам, помирать не хочу, казак помирать не хочу, мама-мама…
— Нет больше лодки, Саня, — произнёс Аким.
— Как нет? — В голосе товарища слышался, если не ужас, то какая-то тоска точно.
— Нет больше лодки, Саня, — повторил Саблин.
А дарги за выступом радовались, выглядывали даже, они снова там смеялись. И так громко, что он слышал каждый их радостный рык.
Борзые твари, видно, со степняками так борзеть привыкли, да вот только Саблин был не степняком, а пластуном, и не просто пластуном, а бойцом штурмовой группы.
У него была своя манера ведения боя. Тактика штурмовика проста и понятна всем. Сближение — граната-рывок-картечь. Вот и всё. И он уже решился, зря эти твари лодку испортили.
Сближение… Он уже на дистанции рывка. Пятнадцать-шестнадцать метров до выступа, как раз то, что нужно. Жаль, что круто вверх, ну да ничего, он пройдёт эти метры быстро.
Граната… Саблин вытащил из кармана «единицу», привычным движением сорвал чеку. «Единицы» им хватит, они без брони, и, выждав две секунды, он кинул навесом, по большой дуге, чтобы подольше летела. Она пролетела выступ едва на метр и рванула, даже не долетев до земли.
Рывок… Он приготовился заранее, собрался, уперся левой ногой в землю и вскочил, как только услышал хлопок, и что было сил кинулся вверх, к выступу, даже не защищаясь щитом. Лез вверх, песок с грунтом не выдерживали его вес, осыпались под ботинками, но он, надрываясь, лез и лез вверх, торопился. Нельзя было дать тем, кто не убит, опомниться после гранаты.
Картечь… Стандартный армейский патрон картечи содержит девять пятнадцатимиллиметровых стальных шариков. Их масса в три раза больше массы стандартной десятимиллиметровой пули. И на близкой дистанции они наносят намного больше урона, чем пуля. Если перед вами бронированный противник, нужно стрелять ему в голову, никакая маска, никакое забрало не выдержит удара картечи в «лицо». Кирасу картечь вомнёт, но скорее всего не пробьёт, но, даже не пробив её картечь ударит так, что человек несколько секунд будет восстанавливать дыхание. А если нет возможности выстрелить в шлем противнику, то стрелять нужно в «суставы»: в «локти» и «колени». Это сразу выведет броню и самого противника из строя.
Но сейчас всё эта наука была лишней, когда он добрался до врага, ему оставалось только их добивать. Первого он увидел с ног, сначала из-за выступа показались чёрные, босые ноги. Саблин мимолётом заметил, как натоптаны эти ступни, подошвы ног наросли толстенной кожей, а иначе он и не мог бы бегать по раскалённому песку. За ногами шёл живот, а дальше, вывернутая наружу обломками рёбер грудная клетка. Видно, ему прилетел большой осколок. Второй сидел с ним на песке, к Акиму боком. Можно было бы его сразу убить, но Саблин вспомнил их крики и обидные слова про: «теперь казак дохнуть», а ещё трупы разбросанных голых китайских баб и детей на берегу. И решил не тропиться: выстрел — нога до колена отлетела по песку в сторону. Враг схватился за обрубок, стиснул зубы, кривился. И стал терять сознание, закатывая глаза.
Ещё один был тут же, он тоже лежал на земле и был жив, несмотря на несколько мелких осколков в правом бедре и спине. Он даже потянул левую руку к винтовке, что лежала в метре от него, но Аким ему эту руку отстрелил.
Дарг заорал, и Саблин был удовлетворён его криком.
Он встал среди корчащихся даргов, что обильно заливали кровью землю, и спокойно снаряжал свой дробовик, не выпуская умирающих врагов ни на секунду из вида, он даже открыл забрало и громко напомнил им их слова:
— Как вы там кричали? «Ой, мама, мама, помирать не хочу…». Так, что ли?
Немолодой дарг с оторванной рукой и окровавленной бородой пытался зажать обрубок слабеющими пальцами, чтобы кровь не так быстро из него вытекала, он с ненавистью смотрел на него, скалил зубы, ничего не отвечал. Кроме оторванной руки у него было ещё несколько дырок от мелких осколков в брюхе.
— «Мама, мама, не хочу умирать»? — Ещё раз спросил Аким, глядя ему в глаза и доставая пистолет.
А потом он передумал стрелять, спрятал пистолет в кобуру, пусть сам сдохнет, а тут ещё и Сашка заорал: