— В старину, кажется, задолго до свадьбы было еще и обручение... Когда электровоз приходит на конечную станцию, его иногда нужно развернуть в обратную сторону. Для этого в депо есть поворотный круг, проще простого. А вот судьбу свою повернуть на сто восемьдесят градусов...
За соседним столиком обедали молодожены. Мариша с предупредительностью и с удовольствием кормила их обедом и смотрела на них с доброй завистью.
— Это наше свадебное путешествие, — призналась молодая женщина. — Мы геологи.
— У нас в поезде тоже молодожены живут, — вспомнила Мариша. — Московские студенты без жилья. Надоело им по разным общежитиям мыкаться, жить вприглядку — она в женском, он в мужском. Поступили проводниками дальних поездов, оба надели черные шинели. У нас дорога длинная — девять тысяч двести шестьдесят семь километров. И к экзаменам готовятся у себя в служебке, сдают на «отлично». Не укатали их дальние рейсы! Знаете, сколько мы до Владивостока проводим в дороге? Сто шестьдесят три часа двадцать пять минут. А в Москву проводники-студенты вернутся — живут в парке отстоя вагонов. На сортировочной, где ожидают ремонта классные вагоны. Сторожат эти вагоны, зимой топят, Полупроводники-полуистопники...
— Внимание! — разнесся голос поездного Левитана. — Говорит радиоузел поезда номер восемьдесят два Москва — Владивосток. Сегодня в четырнадцать двадцать по московскому времени, в восемнадцать двадцать по местному, будет дана остановка по требованию. Полустанок номер триста сорок три. Для удобства пассажиров Сыромятниковых. Чтобы облегчить им переход через отрог Яблонового хребта к поисковой партии. К окнам на проводы приглашаются все пассажиры. Одновременно начальник поезда предупреждает: остановка одна минута. Из вагонов не выходить. А сейчас слушайте концерт по заявкам Лидии Ивановны и Марата Петровича Сыромятниковых.
Все прильнули к окнам, поезд провожал молодоженов. Из раскрытых окон к ним доносилась песня «Геологи».
Доброхоты помогли вынести из шестого вагона тяжелые рюкзаки, Марат Петрович закинул за спину ружье.
Сколько добрых напутствий!
Мариша долго смотрела из тамбура вагона-ресторана на стоящих в обнимку Сыромятниковых, на пустынный полустанок, все дальше отступающий от поезда...
— Как раз такая сторона... — прошептала она.
Когда поезд подходил к Красноярску, синеглазый чернобровый парень в морском кителе зашел в вагон-ресторан попрощаться.
— Мечтаю, чтобы вы накормили меня завтра флотским борщом и шницелем по-венски, но... Здесь у меня пересадка на самолет полярной авиации. Вчера, перед разговором с вами, я для храбрости выпил, — может, вы заметили? — но сегодня не выпил ни глотка...
— Заметила, Алексей.
— ...ни глотка. Чтобы вы не отнесли моего предложения на счет винных паров. Пожелайте мне, пожалуйста, Марина, счастливых посадок, а еще малых льдов... Но знайте, моя милая Марина, самые трудные льды растают в ту минуту, когда я получу ответ на свое письмо.
21
— Привет ударникам нулевого цикла! — прокричал снизу Садырин.
— Ох, хлебнем мы этого нуля, — откликнулся Ромашко.
Нет хуже времени для работы в котловане, чем дождливая осень.
Экскаваторы вычерпывают, а самосвалы вывозят глину. Огромные глубокие корыта с рыжими островками на дне; приходится откачивать воду. Всем выдали болотные сапоги, наподобие тех, какие носит Погодаев.
Напрасно к фундаментам нового корпуса не приступили летом. Рыбасов объяснил это тем, что не хватало людей.
А не проделать работу осенью — котлованы занесет снегом, и придется переобуваться в валенки.
Чернега не стал здороваться с Садыриным, отвернулся. Спецовка его расстегнута, и виднелась куртка под замшу; когда-то ее разорвал Садырин и аккуратно зашила Варежка.
Малорослый, приземистый кран Варежки курсировал вдоль котлована. Она помахала рукой в перчатке вновь прибывшим и иронически пропела:
— И с высоты вам шлю привет!
Садырин порисовался перед монтажниками — поднял и понес баллон со сжатым кислородом. Все знают, что баллон весит килограммов восемьдесят.
— А все-таки труд облагораживает человека, — крикнул Маркаров ему вдогонку.
Правой рукой Садырин придерживал баллон на плече, а левую театрально прижал к груди и натужно прохрипел:
— Для меня работа — всегда праздник.
Он и в самом деле выделялся энергией среди тех, кто укладывал тяжеловесные панели.
К одному из углов котлована не мог подойти ни экскаватор, ни бульдозер, ни Варежкин кран. Землекопы работали вручную. Садырин был за старшего, покрикивал. Он даже успел пожаловаться Шестакову на мужичка, полусонного с похмелья, у него под началом:
— Пока возьмет лопату, поплюет на руки, два камешка подцепит на совок, повернется, сбросит...
Шестаков так и не понял: то ли Садырин искренне возмущался, то ли посмеивался над своим бывшим бригадиром.
Монтажников перевели в котлованы, потому что не прибыли конструкции для эстакады. На завод поздно поступили чертежи. Проектный институт слишком долго проектировал. В министерстве слишком долго утверждали проект — цепная реакция.
Фундаменты заливали битумом, котлованы провоняли смолой. Этот запах не могли смыть дожди. Смола прилипала к подошвам, к брезентовым курткам.
Опережая календарь, многие надели ушанки и завязали их под подбородком, чтобы не так болели уши, — в дождливую погоду сильнее оглушает «баба», забирающая сваи.
Котлован, выстланный липкой глиной, — казалось бы, не такое страшное зло в сравнении, например, с ледяным ветром или скользкими заиндевевшими балками на верхотуре. Но люди всегда охотнее переносят зло большее, но уже привычное, нежели зло меньшее, но новое.
Единственное утешение — монтажников перевели сюда на две недели.
— Не волнуйтесь, Кириченков, — успокаивал прораб Рыбасов. — За вами сохраняется средний заработок. Получите даже «высотные».
— Разве это законно? — негодовал Погодаев. — Верхолазов превратили в землекопов.
— Путем скрещивания хотят вывести новое животное — гибрид белки с кротом, — подхватил Маркаров.
День шел за днем, и каждое утро Садырин встречал своих бывших коллег неизменным: «Привет ударникам пулевого цикла!»
Спустя четыре недели «кроты» стали роптать.
— Пора когти рвать отсюда, — Чернега первым выразил вслух недовольство.
В один непрекрасный дождливый день Варежку в будке ее крана сменил незнакомый крановщик. Варежку послали делегатом на областной слет передовиков кранового хозяйства.
Ей не пришлось оформлять командировку — слет проходил в Приангарске, во Дворце культуры «Спутник».
Варвару Белых избрали в президиум, — отнеслась к этому спокойно, избирали не впервые.
Она скромно села в последнем ряду за Леонидом Емельяновичем Белых, тот заслонил ее своей широченной спиной. Скучный казенный доклад. Ее заинтересовало лишь, сколько и где работает кранов. Далеко их Приангарску до Братска и даже до Усть-Илимска, там число подъемных кранов обозначают трехзначной цифрой. Горизонты, куда ни оглянись, исчерчены в тех городах башнями и стрелами кранов-трудяг.
Варежка не помнила, есть ли герб у города Братска. Будь ее воля, она изобразила бы на гербе стрелу подъемного крана, а рядом макушку лиственницы, ели или кедра; дерево пусть выберет художник по своему вкусу...
Галиуллина и Шестакова также послали на слет. Кому же лучше судить о работе крановщиков, если не бригадирам-монтажникам?
Варежка не сразу догадалась, почему она сегодня в таком приподнятом настроении, а когда догадалась, снисходительно улыбнулась: приятно, что Шестаков видит ее сидящей в президиуме... Да еще красиво причесанной, да еще в новом платье...
Утром она познакомила Шестакова с Леонидом Емельяновичем, с которым в ее жизни столько связано, рассказала об их семье.
В составе делегации Братскгэсстроя на слет приехали три брата Белых: знатный крановщик Леонид Емельянович из Усть-Илимска, Яков из Братска и Алексей из Иркутска.
Все они родом из деревеньки Зятья, ушедшей под воду. Три десятка рубленных в лапу домов исстари отражались в реке Илим. Иные дома были срублены еще в те времена, когда по соседству в остроге Илимска томился в заточении великий крамольник Александр Радищев.
Из тридцати домохозяев в Зятьях двадцать восемь — однофамильцы. Бабушка Вари Белых хозяйничала через двор от матери Леонида Белых. В годы войны они гребли в одной лодке, пасли одно стадо коров, сиживали на одной завалинке.
Породнились, когда Варя вышла замуж за Валентина Белых, младшего из братьев.
Леонид Белых был не только Вариным деверем, но и наставником. Вернувшись из армии, он уехал на стройку Иркутской ГЭС, стал машинистом крана, его часто хвалили с трибуны и в газете.
Позже он привез из родной деревеньки брата Валентина и его нареченную восемнадцатилетнюю Варю, устроил их на курсы крановщиков, которые сам когда-то окончил.
Спустя много лет Леонид признался Варежке, что поступил на курсы крановщиков, нарушив правила приема. В его запоздалой исповеди слышались отголоски давнего удалого озорства и не остывшего с годами смущения.
После армии он мечтал стать крановщиком, но куда ему! На курсы принимали с семилеткой, а Леня ходил в школу всего четыре зимы, и то с грехом пополам.
А тут на Иркутскую ГЭС приехал в отпуск из армии брат Алексей. Служил он сверхсрочную в звании старшины, парень оборотистый, придумчивый.
Записался на курсы Леонид Белых, а пошел сдавать экзамен по математике Алексей, у него знаний побольше.
Экзамены шли в длинном бараке. Алексей занял место у окна близ доски, из осторожности не поднимал головы, переодетый в мешковатую без погон гимнастерку Леонида. У того же окна дежурили на улице Леонид в братниной старшинской шинели и Яков.
Алексей кусал губы, ерзал на парте — не мог решить квадратное уравнение, смотревшее на него с доски.
Окно не успело заиндеветь, и доска была видна с улицы.
Мимо барака проходил незнакомый паренек с книгами под мышкой.