Он достал школьные учебники по биологии, зоологии, химии, книгу про лесное дело, попробует поступить в лесной техникум. Конечно, интереснее было бы угодить в техникум, где учат беречь окружающую среду, охранять природу. Но такой техникум ни в одном справочнике для поступления не значится.
Алевтина, незваная, приехала в субботу утром в Топляково не то автобусом, не то попутной машиной. Она привезла белье, которое не успела выгладить до отъезда Гены, но это был лишь повод. Привезла сытный обед на несколько дней, бутылку.
Уехала в понедельник на рассвете, пришив отлетевшие пуговицы, захватив пустой бидон и сверток с грязным бельем. Приедет в пятницу.
Он быстро обжился в новой комнате. К стене прикрепил географическую карту, вырванную из старого атласа. Речка Вихоревка там не значилась, зато тянулся вдоль Арктики Северный морской путь. Уже и полуглухой хозяин был наслышан о рабочих колесах для турбин, их доставляют в Усть-Илимск по морям-океанам.
Дважды в сутки, ровно в 8 утра и в 8 вечера, он обязан быть на Вихоревке. Что значит — дважды брать зимой пробы?
Топать туда при любой погоде. Гидрометеослужба выходных дней или актированных из-за мороза не имеет. Могут уволить за одно пропущенное наблюдение, и профсоюз не заступится.
До Вихоревки нужно перейти по мостикам через два ручья — Бумбей и Лиходей; когда-то во втором ручье утонула корова, отсюда и название.
Идешь с фонарем, потому что зимой, и в 8 утра и в 8 вечера, темно. В снегопад, в метель тропку или лыжню, проложенную Погодаевым, за половину суток заносило, и приходилось прокладывать ее через сугробы заново.
Тугоухий старик, у которого метеослужба снимала комнату для Погодаева, печалился:
— Была бы у меня лошадка, я бы тебя каждое, утро-вечер на Вихоревку доставлял. Давно бы санный путь протоптали... Плохо в Сибири без лошади, особенно в распутицу, когда ни одна машина не продерется. А верховому человеку распутица не страшна. У меня и конюшня стоит теплая, пустая с довоенной поры. Среднеазиатам, например, при коллективизации оставляли скот в домашнем пользовании, колхозный устав разрешал. А мужику в Сибири на все версты хотя бы одну лошадь оставить! Мало ли какие случаи у нас случаются! А если внуков навестить? В зимовье припасы завезти для охоты? Дровишки доставить из лесу? Грешным делом, за бутылочкой съездить? Или к доктору за таблетками? Пристрожили нас с лошадьми, говорят — кормить нечем. Трудно заготовить корм для лошади, когда лошади нет. А если лошадь в упряжке — всегда сытно перезимует. Зимний паек — три с половиной тонны сена да мешка три овса. Все равно у нас кругом заливные лужки стоят безработные. А довольствие свое конь возвращает хозяину навозом для огорода. Что ни скажи, а с лошадкой жить в Сибири веселее.
— А ты, дед, еще не разучился запрягать лошадь?
— Я-то не разучился. А вот вы, молодежь сибирская, сможете отличить шлею от подпруги?
Погодаев подумал, что никто в их бригаде запрячь лошадь не сумел бы, а сам он в последней раз взнуздал и оседлал лошадь года два назад в геологической партии.
— Ты вот объясни мне, добрый человек, почему это одну лошадиную силу колхознику нельзя держать, а автомобиль — семьдесят пять лошадиных сил — колхозный устав разрешает? Да еще находятся труженики села — пашут, боронят на своем приусадебном участке. Припаяют крюк к заду автомобиля, прицепят плуг или борону и — будьте здоровы, живите богато. Можно урожай на тех же лошадиных силах свезти в Братск на рынок или еще куда подале...
У них в Топлякове частные автомобили не водятся. Но нашелся хитрован, приспособил к мотоциклу «Урал» однолемешный плуг и вспахивает своим агрегатом огороды — целковый за сотку, за бензин платить отдельно, да еще накормить пахаря с сыном.
Старик говорил громко, как все, кто сам плохо слышит.
«Доживем до того, что лошадь у нас превратится в вымирающее животное, — вздохнул Погодаев. — Вместо хорошего отношения к лошадям — черная неблагодарность. Если так дальше пойдет, сын Алевтины увидит живых коней только на скачках или в цирке. А нашу сивку-савраску занесут в Красную книгу...»
Погодаев хлопотал зимой у проруби, но жители Топлякова не принимали его за любителя подлёдного лова.
Только однажды Погодаев померз у лунки и вернулся с уловом. Дед от рыбы отказался. Погодаев все же попробовал хариуса, но это было в первый и последний раз.
Рыбу в Вихоревке не ловили. На дне речки, куда химия проникала не так быстро, рыба еще водилась. Но какая радость поймать хариуса, который наглотался ядовитой дряни?
Темная тухлая вода, но ивы с бережка доверчиво окунают ветви в воду так же, как они это делали, когда Вихоревка славилась водой родниковой чистоты и сюда на нерест спешил хариус.
Погодаев еще в Байкальске слышал про отраву, пущенную в воду целлюлозным заводом, — меркаптаны и лигнины. Меркаптаны — органические сернистые соединения, процесс их распада длится месяца полтора-два. А лигнины — органические вещества, сами по себе не ядовитые, но токсичны, и продукты распада их стойки; это лигнины перекрасили воды Вихоревки в коричневый цвет.
От рыбы несет душком, его можно почуять и в молоке, если корова пьет воду из Вихоревки,
— Теперь наши хозяйки надаивают кефир, — услышал Погодаев от своего тугоухого хозяина. — Отравиться таким молоком нельзя, а подавиться можно.
Направляясь к Вихоревке, Погодаев проходил деревенскую улицу из конца в конец, шел мимо скотных дворов. С помощью автокрана из крупных панелей собирали коровник. И такая на стройке была бестолковщина и безалаберщина, что Погодаев, такелажник пятого разряда, не мог без раздражения смотреть в ту сторону.
Он не выдержал, пошел к местному начальству, а кончилось тем, что согласился работать в совхозе по совместительству. И денег стало побольше, птицы перелетные не получают северной надбавки. Конечно, не в деньгах счастье, но эту поговорку сочинили те, у кого денег хватало, а не те, кто находился в нужде.
Учебники пришлось отложить в сторону, — значит, и будущей осенью поступить в лесной техникум не удастся.
Каждое утро и, если нужно было наведаться на Вихоревку, среди бела дня совхоз, чтобы сэкономить время Погодаева, давал ему снегоход «Буран». Тому не страшны никакие сугробы — прет по белой целине, оставляя за собой буран.
В середине апреля, как только с Вихоревки сошел грязный лед, в Топляково вернулся учитель. Костыли он бросил, ходил с палкой, слегка прихрамывая.
Погодаев сдал ему дела, написал отчет о своих наблюдениях за Вихоревкой.
Из отчета было ясно, что в Братске, на лесопромышленном комбинате, нужно как можно скорее устроить пруды аэрации и отстойники.
Копии своего отчета Погодаев послал в Иркутск и в Москву в самые высокие государственные инстанции. Как позже выразился Маркаров, — хотел вывести на чистую воду погубителей Вихоревки.
Погодаев заторопился в Приангарск, но пробудет там не больше месяца. Ранним летом вниз по Ангаре отправится экспедиция Общества по охране памятников русского зодчества. Он встретится со старыми знакомыми по экспедиции 71-го года в Илимск. Тогда они очень торопились, так как место ссылки Радищева должно было скрыться под водой.
Штаты у этого Общества — раз, два и обчелся, набрать рабочих в экспедицию трудно — слишком ставки низкие. Вот Погодаев и решил отправиться с археологами, с историками в приангарские деревни, обреченные на затопление.
Он написал Мартиросу и просил, чтобы тот в осторожной форме загодя сообщил Михеичу о том, что Погодаев вернется только на месяц. Хотя возглавлял бригаду Шестаков, вопросы, связанные с увольнением или приемом новичков на высотную работу, негласно оставались в ведении Михеича.
Мартирос ответил, что Михеич не сердится и даже неожиданно одобрил решение Погодаева — старину надо уважать. Но чтобы после экспедиции заявился в бригаду немедля.
Апрельским утром Погодаев прощально наведался на Вихоревку, он явственно ощутил нездоровое дыхание речки; зимой этот тлетворный запах не так чувствуется.
В день отъезда Погодаева над деревенской улицей уже курилось облачко пыли и стлался первый прогорклый дымок — жгли ботву на огородах.
Когда он уезжал в Приангарск, Алевтина напросилась его проводить. Поехала на правый берег в Осиновку, там вокзал.
Она уже несколько раз поглядела на воротничок Гениной рубашки, белой-белой, с мелкими синими цветочками.
— Рубашки меняй чаще, не занашивай. Кто постирает в следующий раз?
— Найдется кто-нибудь, — ответил Погодаев подчеркнуто беззаботно. — В крайнем случае сам.
Алевтина вздохнула тяжелее, чем если бы только ее беспокоила стирка рубашки.
Погодаев смутился; вот так же в свежевыстиранных рубашках уезжал он от заботливых рук из Байкальска, из других мест. Правда, таких красивых рубашек, как эта японская, у него тогда не было.
— Главное, не занашивай. Можешь и сам простирнуть в теплой мыльной воде. Крутого кипятка эта рубашка боится. Гладить не нужно. Встряхни после стирки и повесь сушить на плечики. Я в твою сумку положила.
Алевтина вновь глянула на белоснежные крылышки воротничка, видневшегося из-под пиджака.
Не оставляло горькое предчувствие, что она расстается с Геной навсегда.
34
После долгого перерыва Шестаков получил открытку от Мариши. Он сидел с учебником и время от времени задумчиво вертел в руках открытку.
«Может, никогда больше не увидимся», — прочитал Шестаков.
— Адрес отправителя, — сказал он, — станция Хвойная. Поезд номер восемьдесят два. Проездом. Пишет, в самых первых числах июня снова проедет мимо. Пассажиры сказали ей, что от станции Хвойная ближе всего к нашей стройке.
— Прошлой весной так и было, — напомнил Михеич. — Тогда мы с тобой жили и работали в «почтовом ящике», близ железной дороги. А сейчас до этой самой Хвойной ехать да ехать, плыть да плыть.
— Если номер поезда четный — из Москвы идет, — разъяснил Погодаев; все, что касалось железной дороги, он знал лучше всех в бригаде.