Вертолет приземлился, вышли бородатые незнакомцы с ружьями, за ними собаки. Геодезисты вытаскивали теодолиты, красно-белые рейки, ящики с плечевыми ремнями. Больше пассажиров не было, только груз.
Значит, кто-то разыграл Маркарова. И сделал это злой человек, поэтому и радиограмма без подписи.
Раздосадованный подошел он к бортмеханику. Тот сказал, что были еще пассажиры, но остались в Приангарске, вместо них погрузили анкерные болты, моток троса, баллоны с кислородом и ацетиленом. Переброска стройматериалов вертолетом — дорогое удовольствие. За аренду вертолета берут в час 590 рублей. Доставка каждого кирпича обходится в два с полтиной. Чего же удивляться, что каких-то пассажиров не взяли?
— А не было ли среди пассажиров молодой женщины, высокой, светловолосой?
Кто отстал от вертолета, какого пассажиры пола, возраста и масти, — бортмеханик не знал, ему перед отлетом и оглянуться было некогда, так с баллонами намаялись: тяжелые, сволочуги.
— До темноты будет еще рейс, ждите.
Маркаров постоял на бревенчатом настиле, бездумно следя за разгрузкой, уставясь в раскрытую дверцу кабины, будто после баллонов, после мотка троса могла волшебным образом возникнуть Нонна.
Тоскливее, чем ему, в эти минуты было только лайкам, которые прилетели с геодезистами.
Не в первый раз наблюдал Маркаров за четвероногими пассажирами. Уже по тому, как собака вслед за хозяином боязливо подымается по лесенке в кабину, можно отличить летящую в первый раз от опытной воздушной путешественницы.
Какое тяжкое испытание для лаек этот полет! Они выпрыгнули из раскрытой дверцы вертолета, отбежали подальше и как по команде легли на траву. Трава еще не успела выпрямиться после того, как замерли лопасти винта. Лайки мотали головами, дергали острыми ушами — поскорее избавиться от шума в голове и вернуть остроту слуха!
Печальными, совсем человеческими глазами смотрела лайка на своего хозяина, ей хотелось сказать:
«Все чутье отбило у меня ваше вонючее горючее. А тарахтенье-грохот притупило слух. Это вы, люди, почти начисто лишены обоняния, не умеете принюхаться даже к следам соболя, отличить его запах от запаха белки или медведя. Легко миритесь с тем, что вы такие тугоухие... Не слышите, как тетерева слетаются на березу, не слышите хвойных шорохов, когда прыгает белка. А мне, лайке, которой вы сами дали кличку «Тайга», без острого обоняния и слуха жить никак невозможно. Ты же, хозяин, первый в лучшем случае перестанешь брать меня на охоту, а в худшем — пристрелишь...»
«А ведь собака — знаменитое животное, — продолжал наблюдать Маркаров. — Много помогла в опытах академику Павлову, помогла в покорении космоса. Первой, до Гагарина, полетела в космос дворняга по имени Лайка. На собаках училась наша медицина...»
— Бедные лайки, — подумал он вслух, — не берегут вас, заставляют жить в человеческих условиях...
Прошло часа три, и следующий вертолет известил далеким стрекотом о приближении.
От будущей телебашни недалеко до вертодрома. Вот уже угловатая тень хвоста вертолета скользнула по посадочной площадке. Трава легла плашмя. Три алюминиевые ступеньки, и под ногами пилота, вышедшего первым, — бревенчатый настил, за ним — взъерошенная трава.
Нонна показалась в дверце кабины последней — замешкалась с багажом. В руке у нее чемодан, одно плечо оттягивает тяжелый рюкзак, на другой висит гитара в чехле.
Она в джинсах, в такой же куртке и в плаще не по погоде — видимо, плащ не влезал куда-то, и, чтобы не мять, Нонна надела его на себя.
Завидев подбегавшего Маркарова, она не опустила чемодан бережно, он выпал из ее ослабевшей руки.
Их обдувало ветром от лениво крутящегося винта, разносился запах керосина.
Долго стояли обнявшись. Нонна не намного ниже Маркарова, рослая, длинноногая. Могло показаться, что туфли у нее на платформе; на самом деле она была в кедах.
— Ну и чудеса! — вот все, что он смог выдавить из себя,
Он целовал ее лоб, щеки, глаза, волосы с исступленной нежностью.
После того как Нонна увидела Мартика, путешествие уже не казалось ей столь длинным, хотя стрелку часов она еще в Приангарске передвинула на пять цифр вперед.
— Написала тебе длинное-предлинное письмо. — Она едва не задохнулась. — А тут заплатили на студии дополнительно за девять съемочных дней в Батуми. И еще за репетиции. Вот и подумала: а почему бы не отвезти это письмо самой? Мы же оба — кочевники! Актеры часто в пути — гастроли, киноэкспедиции. Недавно летала из Свердловска на «Ленфильм», сыграла эпизод, а заодно там дублировали венгерскую картину. Я в этом фильме за Илонку и смеялась, и с женихом ссорилась. Я уже знаю, что на Ил-18 спокойнее летать в хвосте, двигатели не так сверлят уши, а на Ту-104, наоборот, впереди тише.
— Только очень прошу — чтобы число посадок у тебя было равно числу взлетов.
— Да, немаловажная деталь при воздушных путешествиях.
— Меня твой жених не интересует. Где письмо мужу? — он протянул руку.
— Перескажу на память. Во всяком случае, все достойное внимания. Без воздушных поцелуев авиапочтой... От них ни тепло ни холодно...
Она жадно засматривала ему в глаза, а он опустил голову, вперил взгляд в землю.
— Ты куда смотришь?
— На твою стройную тень. По тени обычно отличают призрак от реального предмета или существа. Есть тень — реальность, нет тени — нет предмета. Я радуюсь, что у тебя есть тень, и в этот час еще достаточно резкая. Значит, по небу летел не призрак, хотя и ангел...
— Я за тобою следую тенью, я привыкаю к несовпаденью, — пропела она смеясь и прижалась к нему, как бы спеша его разуверить в своей бесплотности.
— Справедливо говорят в Грузии, что женщина подобна тени: за ней бежишь — убегает, от нее бежишь — за тобой гонится.
Он обнял Нонну и только поэтому уразумел, что ее плечо отягощено лямкой рюкзака. Торопливо помог снять рюкзак и закинул его себе за широкую спину.
Они оставались наедине не потому, что их никто не видел, но потому, что сами в эту минуту не видели никого и не хотели видеть.
Нерассуждающая радость!
Стрекотал винт, а тут еще из вертолета выгружали грохочущую, бренчащую связку ведер, звенели на проволочном круге топоры, не насаженные на топорища, сварливо кричал что-то вертолетчику прораб Рыбасов, громко лаяла собака, провожая своего хозяина.
Нонна обратила внимание на вертолет, стоящий рядом, близнец того, каким она прилетела. Похоже, его стали разбирать и не успели разобрать до конца — без дверей, без антенны, без лесенки.
— Ну что же мы тут стоим? — сказал он наконец. — Пошли потихоньку...
Раскулаченный вертолет остался позади.
— Ты сильно изменился, — она удивленно вгляделась в лицо Мартика.
— Просто усы отпустил. Ты когда-нибудь видела картину Репина «Запорожцы»?
— Допустим, — засмеялась Нонна.
— Помнишь казака с люлькой в зубах? Склонился над писарем и диктует письмо турецкому султану. Вот такие усы я и решил отпустить... До чего же ты красивая!
— Такая же, как уехала, — она встряхнула головой и поправила волосы. — Галиуллины сказали, у вас женщины не водятся. Поскольку я здесь одна, можешь присвоить мне звание «Мисс Останкино-74».
Прораб Рыбасов улетал этим же вертолетом на совещание в Востсибстальмонтаж. Ночевать будет дома в Приангарске, значит, раскладушка в конторке сегодня пустует. Михеич, конечно, разрешит им устроиться там на ночь. Но куда деваться потом?
Мартик и Нонна проводили взглядом взмывший вверх вертолет.
— Когда я рядом с тобой, то никуда не хочу спешить. Отспешила свое перед отъездом...
Они помахали вертолетчику и двинулись в Останкино, благо до него рукой подать.
Он поправил рюкзак у себя на плече и театрально крякнул — ну и тяжесть, как только Нонна его дотащила? Уж не булыжниками ли он набит? Она принялась на ходу вспоминать, что же туда запихано.
Флаконы с жидкостью «Тайга» и «Дэта» от комаров и всякого гнуса. Стопка тетрадей с переписанными ролями — две роли нужно выучить, другие освежить в памяти, прорепетировать, проиграть наедине с собой. Две бутылки мозельского вина «Либфраумильх». Томик Есенина, это для чтения вслух. Две палки финской копченой колбасы. Увесистая гроздь бананов. На самом дне сковородка и бутылка с подсолнечным маслом, их всучила Зина Галиуллина, чтобы было на чем жарить грибы. И еще всякая всячина, забыла, что именно.
Она шла, сняв плащ, и гитара легонько похлопывала ее по бедру.
Нонна рассказывала смеясь, так легче скрыть смущение.
Возвращаясь в выплатной день с киностудии, она неожиданно для себя оказалась у кассы Аэрофлота. К черту позорное благоразумие, как подсказал гениальный поэт! Ее веселила сама мысль, что-она прилетит в Приангарск, и уже во всех подробностях представляла себе тамошний неказистый аэродром и Мартика, ожидающего ее за низким забором, обочь посадочной полосы.
Откуда ей было знать, что Мартик уехал из Приангарска, что в Свердловске ее ждет телеграмма, она пролетела мимо этой телеграммы?
Встретили ее на аэродроме Галиуллины, они рассказали, что три недели назад бригаду Шестакова неожиданно перебросили в глухую глушь на монтаж телебашни. В проектном институте зашились с чертежами обогатительного цеха, и поэтому Пасечник пообещал на пленуме горкома, что голубые экраны зажгутся в Приангарске прежде, чем окна покроются инеем.
Нонна выслушала Галиуллина и слегка растерялась. Отправляться назад?
Галимзян посоветовал ей лететь дальше. Туда, к монтажникам, ходит вертолет, иногда по два-три раза на дню.
А не причинит ли она неприятностей Мартику? Пойдет молва...
В бригаде знали об их близких отношениях, но в Приангарске это не так бросалось в глаза, а на тесном таежном пятачке, где все народонаселение — человек двадцать пять... К тому же, напомнила Зина, среди них немало знакомых Нонны — Шестаков, Чернега, Кириченков, Нистратов, там и Садырин, который куражился и орал из зала «клюет!».
А вот Погодаева Нонна не встретит. Он оставил бригаду, придумал себе очередную творческую командировку, помогает музейным работникам из Братска разбирать, грузить на баржи старинные дома, мельницу, часовню в деревне, которую скоро затопят.