Смех резонировал от стен и возвращался искаженным эхом. Собственный голос раздражал, казался уродливым. Как высоко еще ему надо залезть, чтобы наконец спрятаться? Чтобы никто его не искал, не пытался вытащить из запертой комнаты.
Как бы далеко Терри не забирался, адское зарево преследовало везде. Им светились полная луна и восходящее солнце. Его смердящее дыхание слышалось в журчании водопроводных труб и мусоропроводе, заваленном в кишке здания до самой крыши. Все дороги вели в одном направлении. К избавлению. Ото лжи, страха и боли.
Полиция искала некоего Терри Коула, студента, проживающего в общежитии для иностранцев. Комната номер 6. Родственников нет. Друзей нет. Номер мобильного телефона на это имя не зарегистрирован. Единственный близкий человек, Мария Иванова, более известная как Моника, проститутка из Адамова яблока, погибла при чудовищных обстоятельствах: жертве всадили пулю в лоб, после чего ее тело пролежало у мусорных баков более двух суток до обнаружения редким жильцом города мечты. За то время, что тело жертвы находилось на улице, местные тараканы – бездомные переселенцы из большого города, изнасиловали его бесчисленное количество раз, изуродовав до неузнаваемости. Главного подозреваемого, опознавшего тело, отпустили спустя двое суток из камеры предварительного заключения.
Терри Коул встречался с Моникой последний раз за три месяца до ее смерти. Спустя три месяца тело шлюхи нашли у мусорных баков напротив дома Терри, где он снимал квартиру. Как оно там оказалось? Как она там оказалась? Никому, кроме Моники, не было известно о квартире. Иностранец звонил возлюбленной каждый день, донимал звонками днем и ночью, во время работы, и пока она смывала грязь от клиента, чтобы принять следующего. Терри звонил ей так часто, что у полицейских рябило в глазах, глядя на детализацию звонков, словно на экран сломанного телевизора. Нет. Он не угрожал ей. Даже не приходил в массажный салон с ножом. Ничего это не было. Ни попыток привязать к батарее из самых добрых побуждений: чтобы шлюха протрезвела, протрезвела и перестала торговать своим телом. Ни доведения до тревожно депрессивного расстройства.
Полиции улики казались несущественными, косвенными, ничего не доказывающими. Того, что жертва могла прийти к дому Терри Коула, находясь под его влиянием, настолько сильным, что она следовала к нему по одному указанию, по одной лишь ноте из дудочки факира, никто не предполагал. Никто не знал, как Терри влиял на Монику, как он управлял ею.
Чертов алкаш ползал по своей норе. Убогое существо. Он подтягивался на липких ладонях и выдыхал из легких сумасшедший смех. Терри улизнул в тот момент, когда все могло кончиться. Когда его жизнь могла запереться за черной решеткой на долгие годы. Терри Коул! Подумать только. Он рассмеялся еще сильнее. Терри Коул! Ха-ха!
Иностранец оказался у порога. Разброшенная обувь. Хозяин явно не следил за чистотой. Песок. Лужи под подошвами. В них же утоплена куртка, пачка сигарет привлекательно выглядывает из внутреннего кармана, она блестит в густой черноте. Терри Коул протянул руку и нащупал нечто мягкое, полупустое. Пальцы сжимали пластиковую бутылку. Вода. Жизнь. Иностранец взял крышку в рот и сделал несколько оборотов. Бутылка распахнула перед ним колодец, и Терри одним глотком осушил его.
Смех утих, тело на время расслабилось. Под веками показалась дорожка. Узкая тропинка сквозь заросли леса. Белый свет. Белое солнце. От него листья деревьев выглядели бледными, по-настоящему снежными…
Вдруг раздался оглушительный стук. Дверь задрожала. Петли еле выдерживали напор. За порогом стояла тень, густая, почти черная. Пятно казалось сильным, и удары это подтверждали. Белый свет рассеялся, и Терри Коул увидел полицейского. Прямо за дверью. Слева вдоль стены распрямился второй полицейский. Он держал пистолет наготове и ворвался бы, как только открылась дверь. Полицейские скалили острые зубы, глядя на то, как жирный комендант роется на своем столе в поиске связки ключей. У Терри было не больше минуты. Одежда. Кейс. Окно. Он успел.
Белое солнце разгоралось, словно лампа накаливания. Тропинка расширялась, лес отступал. Иностранец лежал на полу и проваливался в белоснежную бездну, глубина никогда не манила его так крепко.
Терри увидел лица людей в пагонах. Они крупно облажались. Толстозадый комендант едва не выронил из штанин свое достоинство, отчитываясь перед начальником отдела полиции за то, что забыл связку ключей в служебном сортире, когда справлял нужду. Он все пытался свалить на нее. Полиция потеряла след. На полу нищей студенческой комнаты номер 6 в общежитии лежали десятки фотороботов, которые теперь выглядели насмешкой. Терри Коул провалился сквозь землю, и найти его будет очень не просто. Полицейский ударил от злости ногой по кровати, еще сохранявшей тепло от тела Терри, и панцирная сетка оттолкнула его.
Снег под обувью хрустел как-то иначе. Не как обычно. Может быть, дело в том, что слой был таким тонким, что подошва касалась земли. Может быть, из-за того что рядом были еще шаги. Почти десяток. Полицейские. Судмедэксперты. Журналисты. Никто не был счастлив оказаться в таком месте, еще больше огорчал лишь повод, собравший всех. Изуродованный труп юной проститутки. Случай не для газетных заголовков. Лица косились от присутствия на месте преступления. Когда мысли о произошедшем утихали, гости думали о том, что не многим отличаются от тех, кто живет в городе мечты. Раз они оказались здесь, то лучшие работники действительно были заняты делом.
Перед глазами Терри расстилалась белая дорога. Бархатистая, мягкая. Снег ложился легким пухом, усыпляя мысли.
Терри увидел собственные ноги. Он шел в странной позе. Рядом с ним были еще две пары ног в одинаковых брюках. Плечо болело, словно… словно его заломили полицейские. Кисти горели от тесных наручников.
Белая тропинка, превратившаяся в широкую дорогу, привела Терри к черному пятну. Снег превратился в мрамор, который блестел от таящего в нем пуха, впитывающего всю черноту. Иностранец поднял голову и увидел, как белый свет засыпал руки, попадал в открытый рот и оставался на языке. Снег не таял.
Хлопья накрыли тело пышным одеялом, пока полицейские натягивали брезент. Ей уже все равно. Она больше не моргнет, не поднимется.
Мусорный бак и пакеты поблизости закрасило белым. Оставалось лишь одно черное пятно в этом белоснежном аду. Лицо Моники, Марии Ивановой, чью мать когда-то также запорошил снег.
Терри упал на колени. Его не пустили к ней. Он смотрел на Монику, умоляя открыть глаза. Он хотел ударить о землю, смахнуть с нее эту дьявольскую пыль, чтобы вернуть возлюбленную к жизни. Иностранец звал ее, но она молчала. Терри Коул кричал:
– Прости!
Но Моника не могла этого сделать.
Иностранец дрожал, лежа на полу. Изо рта текла пена.
Взгляд фокусировался на черном пятне. Все остальное исчезало. Белый свет сужался и концентрировался в одной точке. Лицо. Оно становилось все уже. И наконец захлопнулось.
Терри Коул потерял сознание.
Глава 22
Койки стояли в два ряда по обе стороны длинного помещения. Двухъярусные кровати с неокрепшими душами. Солнце скрывалось за окнами, и в стационарное отделение проникал прохладный воздух, забирающийся под колючие шерстяные пледы. Через несколько минут свет потухнет. Люминесцентные лампы перестанут моргать, и комната погрузится во мрак.
На верхних койках тепло. Настолько тепло, что воздух становился осязаемым. Он поднимался к потолку с каждым часом все выше, дети менялись местами, уступая верхние койки тем, кто вчера спал внизу. Так будет честно.
Зимой нижние места пустовали, кровати сдвигались таким образом, чтобы получился один длинный матрас во всю стену. Так тоже будет честно. И безопасно. Вместе теплее. Под одним одеялом, на одном матрасе.
Тридцать четыре одиноких души спали в черной норе, в аппендиксе бывшей больницы, переоборудованной под детский дом. Дети разных возрастов: самому младшему не было и шести, старшему – пятнадцать, с выбритыми головами, чтобы спастись от вшей, в одинаковых пижамах, словно тюремные заключенные. Ночь сплачивала все возраста и сглаживала обиды. Иначе эта ночь могла оказаться последней в чьей-то крошечной жизни, так и не успевшей выпорхнуть из закупоренной стеклянной банки.
Теплее всего переживать морозные ночи было девочкам. Семеро на двадцать семь мальчишек. К ним прижимались, чувствуя зов инстинкта. Младшие повторяли движения старших. Всем хотелось тепла, когда за старыми деревянными окнами выла метель. Ветер пугал, скрипя острыми когтями по стенам, как голодный волк, пришедший полакомиться тощими детскими косточками. На поверхность не высовывалось ни макушки, каждый дрожащий сантиметр тела запирался под одеялом, учащенно дыша, разогревая воздух. Нет. Это не рука упирается в ягодицу.
Электрическое жужжание ламп, покрывающих потолок плиткой, похожей на пчелиные соты, объявляло о начале нового дня. Метель превращалась в ласковые дуновения, скрип становился мягким и певучим, ничего не напоминало о свирепой ночи.
В столовой тридцать четыре прибора ожидали каждый своего ребенка. Тридцать четыре порции овсяной каши с тонкой струйкой пара, исчезающей прямо на глазах, столько же стаканов целебного молока от кампании «Parker’s».
– Господин Паркер – человек с доброй душой. Это он заботится о вас, – говорили воспитатели, расставляя белую воду в граненых стаканах. – Он не дает вам умереть от голода. Больше некому о вас позаботиться, поэтому вы должны благодарить его.
Выпадали первые хлопья снега, и воспитатели повторяли:
– На рождество каждый должен написать господину Паркеру письмо, в котором расскажет, как его замечательное молоко помогает справляться с морозами, заменяет любое лекарство и позволяет учиться на одни пятерки. Понятно?
Они договорились о встрече спустя несколько дней.
Ее лошадиный хвост неплохо сочетался с синим вечерним платьем. Неплохо для жалкой журналистки, работающей в местной газете и разъезжающей на старом фургоне парня, соглашающегося быть водителем и оператором за пару ласковых прикосновений и фото в нижнем белье. Такого идиота, как Фред, еще поискать.