– Да, одного вижу.
– Че ты сказал?
В воздухе витало напряжение, которое могло лопнуть в любой момент. Бочка взорвется всей своей неимоверной силой. Кто назвал Санкт-Петербург культурной столицей? Город гопников, подростков в широких штанах с сигаретами за ушами – вот настоящий Питер. По крайней мере, такой, каким его видел Терри Коул. Такой, каким он был сам.
Иностранец, не поднимая глаз, скрытых за козырьком, прошипел в лицо малолетке:
– Я сказал, что ты придурок! У кого из нас проблемы со слухом, а?
Произошедшего после не ожидал сам Терри. Сознание затянулось грозовыми тучами, которые разрезала молния. Все произошло так быстро, что, когда разум иностранца прозрел, он заметил лишь дрожь, схватившую его кулаки. Терри Коул ударил парня под дых, и тот сложился как перочинный нож. Первый удар был словно капля крови в толще воды для белой акулы. Акула-людоед, как ее еще называют.
Терри сжал кулаки, погасив дрожь. Энергии было так много, что хватило бы еще на добрую сотню ударов, каждый из которых был бы сильнее предыдущего. Он хотел продолжать, пока без того раненные костяшки не сотрутся в порошок.
Глядя на задыхающегося болью гопника, Терри развернулся, совладав с собой. Какой бы кровоточащей не была энергия внутри, ее нельзя выплескивать. Нельзя привлекать к себе внимание. Ему не нужны проблемы.
Иностранец прикоснулся двумя пальцами к козырьку бейсболки, словно прощаясь на полу слове, и хотел было вернуться на свой путь, но уперся в высоченную стену.
– Какого… – только и успел сказать он.
Удар был такой силы, что по звездам, вспыхнувшим в сознании, можно было собрать все знаки зодиаков. Терри Коул как был рухнул на землю. Первым, что его поразило, была даже не сила удара, а скорость, с которой он упал. Черт! Вот и проблемы.
Что удивительно, кепка все еще сидела на голове иностранца, она только плотнее обхватила череп. Поднимая глаза, Терри знакомился с верзилой, отправившим его в нокдаун. Обувь не меньше сорок пятого размера, старые Ньюбэланс с потертыми носами, нелепые джинсы, облегающие бедра так, что самому становилось тесно, кожаная короткая куртка с металлическими зубьями на рукавах… Байкер, не иначе.
Долго думать не пришлось. Надо было уходить от стычки. Терри развернулся в ту сторону, где все еще стонал парень, принявший первый удар на себя. Он ни в какое сравнение не шел с громилой. Мелкий провокатор, не более. Зачинщик, падающий первым, чтобы развязать руки туповатому напарнику. Типичные вышибалы по типу хорошего и плохого коллектора. Наверняка таким образом они зарабатывали себе на хлеб.
Терри Коул почти двинулся с места, как верзила поднял его над землей. Река и оживленная трасса показались опаснее прежнего, казалось, ничего не стоит этому безмозглому громиле кинуть Терри прямиком под колеса машин или отправить на дно реки. Сопротивляться было бесполезно: стальные пальцы не разжать, до горла не дотянуться. Иностранец ворочался как уж на сковородке, издавая крякающие звуки.
В конце концов, Терри извернулся и ударил колосса между ног – слабое место даже у каменного человека. Вернувшись на землю, Терри Коул сделал то, что умел лучше всего. Бросился прочь.
Нещадный ветер царапал лицо, пытаясь обличить Терри. Опасность поджидала на каждом шагу. Домой! Домой! В клетку!
Спустившись с моста, иностранец повернул в первый же двор. Туннель, в котором могла поместиться только одна машина, был черным. Вечер неожиданно потемнел. Терри почувствовал боль в спине, прохладу дворового Петербурга с его обмоченными закоулками, а когда глаза снова открылись, два человека, один из которых больше походил на гнома, а другой на обелиск, впечатывали подошвы остроносых ботинок в его ребра.
Вечер мало было назвать неудачным, вереница неудачных дней тянулась за Терри довольно долго. Он лежал, обхватив голову, словно прыгая бомбочкой в бассейн с трамплина. Терри Коул ощущал каждую секунду свободного падения, отчего приземление о воду все не наступало и предвиделось все больнее. До пистолета было не дотянуться. Иностранец огрызался, хватая за ноги обидчиков, и пытался повалить на асфальт, выиграв время, чтобы убежать.
Ничего не удалось, и тогда сон пришел к Терри неожиданно быстро. Наконец он сможет отдохнуть, выспится за все дни, сводившие его с ума.
Глава 31
– Почему ты живешь в лесу?
Выжав из восьмидесяти лошадиных сил старой колымаги все до капли, Кевин сдержал обещание. Он приехал раньше обычного. В 15:41. Приехал ради нее – сексуальной молоденькой девушки, влюбленной по уши в таинственного незнакомца. Что она знала о нем? Ровным счетом ничего. Высокий. Красивый. В два часа дня каждую среду Кевин уезжает и возвращается с несколькими пакетами, заполненными продуктами на целую неделю. На этом все.
За узкими границами, в какие Анжелика пробралась к незнакомцу, могло скрываться все, что угодно. Каких только сцен девушка не прокручивала в воображении: преступник, скрывающийся от закона; любящий сын, спасающий мать от безжалостной болезни; маньяк, притворяющий в жизнь свои самые извращенные фантазии вдали от мира. Любой, даже самый гнусный вариант, мог оказаться реальностью. Почему он предложил ей работу? Только ли потому, что они случайно встретились? Или все дело в том, что Анжелика узнала о его логове? Вопросы гудели в голове, словно рой пчел. Как бы то ни было, девушка возвращалась в лесной домик всякий раз, жизнь потеряла смысл без адреналина и риска, которому она подвергала себя каждую минуту в незнакомом доме со слепой старухой и ее помешанном на правилах сыном. Сколько раз девушка хотела убрать ногу с газа, пробираясь по лесной дороге, сколько раз хотела поделиться с кем-то своей историей…
Кевин сжимал ладонь Анжелики, сидя на лестнице. Он смотрел ей в глаза, пробегал взглядом по возбуждающей коже. Глаза мужчины блуждали, не зная, за что ухватиться. Какие слова помогут им сблизиться, а не оттолкнут, отпугнут жестокой правдой? Он так долго подбирал слова, пытаясь все объяснить, что сейчас, когда они смотрят друг на друга, буквы рассыпались, и собрать их не удавалось.
– Все так сложно… – сказал Кевин.
– Я понимаю. Просто так никто не стал бы жить посреди леса. У нас достаточно времени, верно? – спросила брюнетка. – Значит, можно не торопиться.
За обаятельной красоткой скрывалась настоящая львица. Она добьется своего, либо никогда больше не появится в этом доме. Анжелика разгадает обман с первой буквы, так что если Кевин хочет сохранить ее, придется выложить все карты на стол.
– Как я уже говорил, Рита больна. Она… – Кевин с тяжестью вздохнул, никогда еще ему не приходилось говорить о том, от чего он просыпается среди ночи в поту. – Она как бы живет в прошлом, понимаешь меня?
Анжелика молча кивала, боясь прервать Кевина. Девушка чувствовала, что где-то в его груди задета старая рана, которая начинала кровоточить.
– Это психическое расстройство. Я не силен в терминах, к тому же, диагноз поставили много лет назад, и он уже стал таким, как бы это сказать, родным что ли. Он словно был с нами всегда. Как и большинство психических расстройств, оно не поддается лечению. Можно лишь замедлить необратимые процессы. Бесконечные таблетки, терапия. Но знаешь? Все без толку. Рита почти ослепла. Она даже не увидит свет в конце тоннеля, чтобы зажмуриться.
Слова слетали с губ Кевина все свободнее. Та самая открывшаяся рана.
– Хрупким миром Риты с трудом удавалось управлять, когда она видела перед собой предметы, мое лицо. Сейчас же – это невозможно. Попробуй объяснить слепому, что он идет не в том направлении, – как заблудишься сам. Я уже заблудился. Помогая матери справиться с болезнью, я будто заразился ей. Говорят, психические расстройства передаются по наследству. Так вот иногда прошлое и настоящее мешаются в одном стакане, так что мне остается лишь выпить этот чертов напиток и различить два вкуса. Главное, не перепутать.
Лукавая улыбка появилась на губах мужчины, сидевшего в объятиях Анжелики. Кевин словно смотрел в прошлое, о котором шла речь, он видел то, о чем говорил. Он видел глаза дьявола.
– Прости, я не думала, что все окажется настолько… Настолько больно, – сказала Анжелика. – Я начинаю жалеть о том, что заставила тебя рассказать, давай прекратим этот разговор.
– Прекратим? Ты же хотела узнать меня, не так ли? Поверь, в этом лесу зарыта ни одна тайна. И я хочу раскопать каждую из этих могил.
Голос Кевина стал холодным, ледяным, отчего по коже Анжелики пробежала дрожь. Она ступила на запретную территорию, огороженную колючей проволокой, и возможно, ей единственной предстояло узнать всю правду о Рите Спаркс, о ее сыне Кевине и об этом домике в глухом лесу.
Что-то ей подсказывало, что корни этой семьи уходят намного глубже, чем казалось с первого дня. Кровь стыла в жилах, но останавливаться было слишком поздно. Несущийся на полной скорости поезд не остановить.
– Рита с каждым днем теряет связь с настоящим. И это чертовски объяснимо, – сказал Кевин. – Я сравниваю это с пустыней. Все люди время от времени сталкиваются с обманом зрения, оптическими иллюзиями. Но в пустыне от них можно сойти с ума. От невыносимой жажды в барханах расцветают райские озера, вырастают высоченные кактусы, такие сочные, что можно напиться одним укусом. Это называется мираж. А теперь представь, как из-за какого-то сбоя, человеческий мозг превращается в ту самую пустыню и день ото дня посылает все новые миражи взамен старой, слепой памяти. Это продолжается до тех пор, пока черноту полностью не заменит мираж. Развеять его невозможно.
От слов, произнесенных вслух, солнце скрылось за кронами деревьев, лес потемнел. Краски изменились, словно после долгого взгляда на небесное светило. Звуки, принадлежавшие знакомым предметам, природе, надломились, словно виниловую пластинку исцарапали гвоздем.
– Когда мы выходим на прогулку, Рита думает, что мы гуляем в парке, в старом парке моего детства, чтоб его! – продолжал Кевин. – Дорожка, ведущая от нашего дома к скамейке, где мы всегда останавливаемся, как будто отпечаталась у нее в голове. Как бы мы ни шли, она уверена, что проходит ручеек, что вдоль гравиевой дорожки цветут декоративные цветы. Это не исправить, эту поломку не починить. – Кевин взмахнул руками от досады и вырвался из крепких ладоней Анжелики. – Рита рассказывает одну и ту же историю моего детства. Как я сбегаю из дома. Можешь не верить, но моя мать назовет каждый предмет, какой я сложил в рюкзак почти двадцать лет назад, однако не вспомнит, что ела сегодня на з