и корнями обратно в ямку, словно ее вырыл крот.
Бросая короткие взгляды вдаль, Канн увидел, как отец пожал руку мужчине в пиджаке, услышал, как приезжие дамы захохотали от счастья при виде того самого Паркера, что поставляет молоко в детский приют.
Мальчик воткнул лопату в землю, разрезав червя надвое. Он извивался от боли. Из одного червяка получилось два. Оба живые, могут существовать, словно клоны. Канн подхватил черенком разрубленное существо и бросил на сапог стоявшему рядом.
Четыре горячих в знойном воздухе фигуры приближались. Они о чем-то разговаривали, смеялись.
Выдернув еще один сорняк, Канн распрямился. В нескольких метрах за забором стояли гости. Женщины, обе в светлых блузках, улыбались во все зубы. По их сморщенным шеям стекали ручьи пота, кругленькие очки были натянуты на нос, чтобы линзы не потели от одышки. Две старушки, шедшие под руку от самой машины, смотрели в поле, ухватившись за забор, жара точно не шла им на пользу. Мужчина в мятом костюме и тех же кругленьких очках умывался потом, редкие волосы на висках липли к черепу, платочек, каким господин вытирал лысину, оставлял за собой влажный след, промокнув насквозь.
Одна из женщин отдышалась и наконец сказала, нарушив паузу:
– Здравствуй, Джон!
Все троя оживились, давая понять, как рады видеть этого мальчика. Он вырос с последней их встречи. Возмужал. Стал таким взрослым. Что они еще могли сказать? Будто им было дело до бывшего воспитанника. Приехали поставить галочку в сопровождении человека с большой земли. Формальность, не более.
Мальчик, не сказав ни слова, помахал в ответ, изобразив на лице неподдельное счастье. Не задерживая взгляда на гостях, Джон уткнулся в землю, избавляя ее от вредителей.
– Мы видим, у вас все прекрасно, господин Паркер! – сказала женщина из-под зонта, скрывающей половину ее лица. – Как мы и думали.
Высоченная фигура, стоявшая в ряд с тремя кеглями, расширяющимися от пояса, согласно кивала, заложив руки под комбинезон, испачканный грязью. Джек словно только что разогнулся, оставив лопату воткнутой в почву. Великан услышал мотор подъехавшей машины и встретил гостей.
– Как Джон себя ведет? Не устраивает сцен? А то бывало в приюте… – одна из женщин замолчала, не желая раскрывать секреты, словно боясь, что товар еще могут вернуть, заявив, что он не соответствует заявленному качеству. – Не дерзит?
– Нет. Все в полном порядке, – ответил великан.
– Еще бы, господин Паркер. Наверняка с вами дети как шелковые.
В этом старуха не ошиблась. Шелк так и вился из паучьих лап Джека.
Мужчина с портфелем под мышкой засуетился, оглядываясь по сторонам. Он хотел скрыться от палящего солнца, выпить бокал прохладного домашнего лимонада, но Джек удостоил его лишь холодным гостеприимством. Великан хотел как можно скорее избавиться от гостей, и погода как нельзя играла на руку.
Подтянув портфель, мужчина спросил:
– Насколько я знаю, вопрос образования стоит в вашей семье довольно жестко, господин Паркер. Вы выбрали вариант домашнего обучения, вы сами…
– Моя жена, – не дал договорить Джек. – Она неплохо разбирается в точных науках, знает историю и литературу, она способна заменить любого учителя.
– Я не сомневаюсь, но… – сказал мужчина в прилипшем к телу пиджаке и продолжил вполголоса: В этом возрасте Джону важно находиться в окружении сверстников. Надо сказать, приют не лучшим образом отразился на его взаимоотношениях с людьми. Если он вообще может отразиться положительно… В личном деле Джона воспитатели отмечали, что он ни с кем не общался последнее время в приюте, сидел один за партой, подальше от всех, не раскрывал рта без необходимости.
Этот дутый интеллигент надоел Джеку, как только вышел из машины. Нелепый вид, круглые очки, лысина. Красивые фразы, ухаживания за женщинами. Он открывал перед ними двери, защищал от безжалостного пекла. Не будь этот либерал важной шишкой, отвечающей за благополучие усыновленных воспитанников приюта, Джек говорил бы с ним совсем по-другому. Разговор был бы коротким. Пару ударов его кувалд, и интеллигент зарыт под землю.
– Да, он тихий малый, – ответил великан. – Но работает, как все, не отстает.
Вмешалась женщина из-под зонтика:
– Как он ладит с вашим родным сыном, господин Паркер? Его зовут Канн, если не ошибаюсь.
– Все верно. Они подружились. Живут в одной комнате, я вам показывал ее в прошлый раз. У каждого своя кровать, свое пространство, так сказать. Ни в какое сравнение с приютом.
– Это вы точно подметили, – согласилась старуха. – Ваш большой дом, хозяйство, животные. Что еще нужно для счастливого детства, не так ли мистер Уайт?
Истекающего потом человека звали мистер Уайт. Подходящая фамилия для его блестящей в лучах солнца макушки.
– Конечно, вы правы, – сказал он. – Но школа, сверстники… Домашнее обучение и коровы не заменят тепла коллектива, его общности и правил. В конце концов, то окружение, в котором мы растем, чрезвычайно влияет на наше становление как личностей. А, как нам всем известно, последний год для Джона выдался непростым. Если говорить мягко.
У великана в печенках сидел этот лысый хрен. Приехал из большого города, сыпет красивыми словами направо и налево: взаимоотношения, коллектив, личность… Намыленный окурок! Снять бы эти кругляшки с его носа да вмазать как следует!
Джек наматывал на пальцы густые волосы с груди, успокаиваясь. Надо подождать еще несколько минут, и эта вшивая инспекция исчезнет с его территории.
В поле две сгорбленные фигуры копались в грязи, обходя белые кочаны капусты. Дети топтались на одном месте, перекапывали одну и ту же яму по несколько раз, создавая видимость работы, иллюзию полета разбившегося самолета. Канн. Джон… Отмытый поросенок.
– Господин Паркер несомненно отдаст Джона в школу, – сказала одна из женщин. – Я уверена, что он осознает важность школьного образования. Но задумайтесь, мистер Уайт, быть может, сейчас не самый подходящий момент.
Вторая, выглянув из-под зонта, подхватила разговор:
– Все-таки конец учебного года. Знакомиться с новым коллективом, а затем уходить на длительные каникулы… – она спряталась обратно в тень, и ее губы продолжили: Мистер Уайт, это может нанести ребенку травму. Господин Паркер прислушается к вашим словам, не сомневайтесь. Так ведь, господин Паркер?
Солнце изнуряющим взглядом смотрело свысока. Лучи выжигали все на своем пути, преодолев расстояние в сотни миллион километров. Впрочем, здесь, посреди поля, где укрытие находили разве что земляные черви, зарывшись в грунт, температура казалась не меньше той, что на поверхности небесного светила. Жара истязала всех, даже великан начинал плавиться, застыв на одном месте.
Его окликнул чей-то голос:
– Господин Паркер?
Трое гостей стояли с недоумением на лице, когда Джек обернулся. Им казалось, мужчина, принявший на своей территории инспекцию, не слышал их.
Великан встряхнул головой, как лошадь, пытающаяся вернуть винтик в паз, и ответил:
– Да. Все так.
Время растекалось тягучей смолой, отчего у всех присутствующих выкипала кровь. Песок той тропинки, по которой пришли гости, нагрелся до такой степени, что устоять на одном месте больше было невозможно, обувь будто превратилась в пепел, и ноги окунулись в горящие угли.
Лысому мистеру ничего не оставалось, как согласиться с остальными. К тому же, без тени и лимонада со льдом спорить было крайне утомительным занятием.
Гости молча договорились друг с другом и обратились к ребятишкам:
– Джон, мы уезжаем. Господин Паркер позаботится о тебе! Всего наилучшего! Канн, приглядывай за братом!
Дети махали им вслед. Четверо взрослых людей тлели, уменьшаясь в размере. Канн и Джон провожали гостей взглядом: две женщины, похожие друг на друга как две капли воды, а рядом с ними осунувшийся джентльмен в помятом костюме. Мальчики переглянулись, и одна общая мысль посетила их: гости уйдут, зато великан останется. Несколько дней свежего воздуха, свободы, стоящей слишком дорого, подошли к концу. Теперь их ждало то пекло, какое не сравниться с солнцем. Пекло ада.
Канн посмотрел на мальчишку, стоявшего рядом. Тот опирался на маленькую лопату, укороченную специально для него. Дождавшись, когда голоса людей на тропинке исчезнут, Канн выбил из рук Джона лопату, и мальчик упал лицом в грязь.
Зонт щелкнул и закрылся. Прежде чем сесть на заднее сидение новенькой машины, старуха в круглых очках обратилась к господину Паркеру:
– Что с вашим лицом?
Джек прикоснулся к брови, залепленной пластырем. Малейшее касание до сих пор отзывалось нестерпимой болью. Он вспомнил тот вечер, бокал красного вина.
– В хозяйстве случается всякое, – ответил мужчина. – Можно сказать: наступил на грабли.
Вспыхнувшая улыбка на лице женщины быстро сменилась:
– Да-да, понимаю. Вы уж нас простите за беспокойство, мы обязаны навещать наших выпускников некоторое время после усыновления. Однако думаю, впредь этого не потребуется. Все знают вас, господин Паркер, как человека с большой буквы. Вы внесли такой вклад в здоровье наших детишек, что слезы на глаза наворачиваются. Городским властям и дела нет, а вы…
Женщина, обмакивающая платком мокрое лицо, поднесла засоленный обрывок ткани к глазам, словно подставляя чаши, куда вот-вот хлынет скорбь. Трепет… Нет. Ничего, кроме трепета не испытывала к Джеку эта старуха.
Она поднесла пропитанный потом платок к губам, как бы боясь собственных слов, и сказала:
– Мне очень жаль, что случилось с вашей супругой. Это настоящая трагедия. Рука попала в жернова мельницы, господи, какое несчастье.
– Спасибо за беспокойство. Нас посещает врач, и он говорит, что она идет на поправку.
Свет на лице старухи заиграл новыми красками. Голос стал громче.
– Спасибо за все, господин Паркер. Ваш поступок с усыновлением… – она сдержалась, чтобы не разрыдаться. – Я не встречала в жизни такого человека, как вы. Спасибо.
Дверь хорошенького автомобиля захлопнулась, мистер Уайт пожал руку Джеку, подняв щенячьи глазки, и песок взмыл в воздух густым облаком, какое осело после того, как машина скрылась за горизонтом. Они больше не приедут. Ни-ког-да. Такого облегчения Джек не испытывал целую вечность. Разве что тогда, когда оттрахал эту сучку Эмму – лживую сучку, выдающую себя за журналистку.