Они столкнулись взглядами. Джон презирал сидящего напротив тирана всем своим видом. Капилляры на белках глаз лопались от ненависти к этому существу. Животное. Тварь. Не человек.
– Подумай, Джон! Ты всегда жил в дерьмовых условиях, пока они спали в доме, в теплых кроватях. Наверняка, они и сейчас живут лучше тебя. Неужели об этом вы договорились с Канном? Тебе – жалкая жизнь пьяницы, а ему – любимая мамочка? Ты пропиваешь те деньги, которые вы украли у меня, проводишь ночи в подвальном баре, где тебя все знают, – Роберт перевел дух, позволяя Джону обдумать его слова. – Я дам тебе столько, что хватит на пожизненный абонемент виски. У тебя будет то, о чем ты мечтаешь.
Иностранец покачал головой. Нет. Он не предаст, не опустится так низко.
Ресторан наполнился едким смехом. Все вокруг было отражением черной души Роберта Паркера, его вывернутой наизнанку сущности. Черная мебель. Запах натуральной кожи. Абсолютное зло.
– Скольких детей ты убил, сволочь? – спросил Джон. – Сколько костей на твоих руках, а?
– На твоем месте я бы не переживал об этом, – ответил великан. – Думай о том, чтобы не стать следующим. Так что заткни свой рот и говори только то, о чем я спрашиваю.
Джон так и сделал. Послушный мальчик.
Ему было противно от того, каким он стал. Точнее, каким он остался спустя пятнадцать лет. Жалкий поросенок.
– Время идет, сынок. Пора принимать решение. Чья шкура тебе дороже: матери и брата, которые тебя никогда не любили, или собственная? Уж поверь, представься им такой шанс, они бы сдали тебя с потрохами.
Наконец, Паркер-младший не выдержал и плюнул в лицо великана.
Роберт поднялся. Высокий. Все такой же высокий.
Перед Джоном был уже не сгорбившийся старик с голубым чемоданом в метро, а скелет с обвисшей на щеках и шее кожей. Когда мужчина вытянулся во весь рост, тень от тусклой лампы за его спиной очертила лицо жуткими узорами. Он навис над испугавшимся мальчиком как призрак, преследующий долгие годы. Он высасывал душу ледяным взглядом.
– Неужели ты думаешь, что я не знал, где ты скрывался все это время? – сказал Роберт, вытерев лицо. Казалось, к нему вернулся металлической голос, тот, что звучал как нож, разделывающий тушу убитого зверя. – Я хочу, чтобы ты задал себе пару вопросов, Джон.
Роберт Паркер сделал несколько шагов по направлению к сыну. Каблуки лакированных туфель выстукивали по паркету. Великан встал за спиной мальчишки, привязанного к стулу.
– Подумай хорошенько…
Старик сложил платок, пропитанный ненавистью приемного сына, в несколько слоев. Джон знал, что будет дальше. Роберт зажал ноздри и рот сына, перекрыв кислород. Мальчишка забился в истерике, веревка впилась под кожу.
– Подумай хорошенько, Джон! Что произошло той ночью в баре?
Веревка терлась о кости. Боль жгла, выдавливая слезы из глаз. Больно. Нестерпимо больно. Но Джон не мог закричать, облегчить боль. Рука палача давила слишком сильно.
– Что произошло той ночью, Джон? Думай! Кто убил эту чертову суку, которой ты платил за каждую минуту вместе? Думай, Джон! Времени осталось совсем немного.
Мысли хлынули в мозг, словно открыли кран с горячей водой. Она обжигала, заставляла прокручивать один сценарий за другим. Бар. Город мечты. Эдем. Труп. Выстрел. Стук в дверь. Мусорный бак. Лес.
Роберт кричал, не позволяя Джону вдохнуть:
– Думай, Джон! Ищи ответы!
Бар. Город мечты. Эдем. Труп. Выстрел. Стук в дверь. Мусорный бак. Лес. Палата. Надпись. Шлюха. Домик на берегу озера.
– Ну же! У тебя пять секунд, Джон! – объявил Роберт. – Пять!
Бар. Город мечты. Эдем.
– Четыре!
Труп. Выстрел. Стук в дверь.
– Три!
Мусорный бак. Лес. Палата. Надпись.
– Две! Думай, Джон!
Шлюха. Домик на берегу озера.
– Одна!
Брат.
Брат!
Глава 42
С восходом солнца пронесся черный фургон, и она почувствовало что-то неладное. Несущийся на полной скорости фургон без номеров образовал в горле ком, который не удавалось проглотить.
Вставив ключ в зажигание, она нажала на газ, и машина рванула с места. Она должна предупредить его, сказать, что не находит себе места после их последнего разговора. Зря она это сказала. Зря обвинила его во всем.
Сердце прижималось к позвоночнику на крутых поворотах. Она должна успеть, должна оказаться там раньше, чем страшный фургон. Знал бы он, как перехватило ее дыхание, когда рядом промчался этот громила. Он узнает. Узнает, потому что она расскажет ему об этом. Она успеет. Успеет предупредить, сказать, как на самом деле любит.
Узкое шоссе петляло так, что разогнаться удавалось лишь до восьмидесяти километров в час. Слишком медленно. Она не такой опытный водитель, чтобы гнать быстрее. Но выбора не оставалось. Она срежет через деревню по проселочной дороге, чтобы опередить черный фургон. Пусть это лишь повод для встречи, повод сказать о своих чувствах, сказать, что она будет рядом тогда, когда понадобится, но Анжелика должна воспользоваться этим поводом.
Она называла себя дурой за то, что дала волю чувствам. Быть может, он их не заслуживал. Быть может.
Да где этот чертов поворот? Она не могла его проехать!
Перед глазами всплывал тот день. Удивительно, как она не разбилась. Судя по тому, как отец кричал на нее, Анжелика была всмятку. Обдолбанная старшеклассница, которую развели на секс. Дура!
Когда она перестанет вспоминать тот день? Грязные подробности лезли в голову, память выдавала их без конца, вспышками, словно фары проезжавших машин. Анжелика едва не выехала на встречную полосу, свернув перед грузовиком.
Надо держать руль крепче! Надо держать себя в руках!
Она не перестанет вспоминать тот день. Потому что это был день их встречи.
Девушка встряхнула головой. На какое-то время все стало ясно: Анжелика едет к Кевину, чтобы упасть в его объятия, она скажет, что видела черный фургон, и почему-то он встревожил ее. Она захотела тут же увидеться, рассказать обо всем, захотела услышать его успокаивающий голос.
С чего она взяла, что Кевин станет успокаивать ее? Он выгнал девушку прочь, выпроводил из своей жизни.
Нет. Нет! В этот раз Кевин примет ее. Выслушает, приголубит. На самом деле он очень хороший! Намного лучше, чем все остальные. Она готова ради него на все!
Мотор надрывался. Темно-зеленый автомобиль гнал, пока девушка за рулем не заметила поворот. Сейчас или никогда.
Выжав сцепление, Анжелика положила носок кроссовка на тормоз. Надо было плавно войти в поворот. Надо было пристегнуться, прежде чем тронуться с места.
Педаль утонула, едва девушка коснулась ее. Металлический рычаг, отвечающий за торможение, вышел из строя. Как она ни пыталась поднять его, как ни стучала по рулю, ничего не удавалось. Поворот остался позади. Кто-то перерезал тормозные колодки. Кто-то не хотел, чтобы Анжелика вернулась к Кевину. Да кто вообще мог узнать, где она пропадает по средам?
Черт…
Жигуль на полной скорости вылетел на обочину. Юная девушка не справилась с управлением, и машина угодила в канаву. Сделав несколько оборотов, смятая консервная банка столкнулась с деревом. Оно врезалось в крышу. Туда, где было водительское кресло.
Утреннее солнце заставляло кровь на окнах блестеть. Свет переливался по изрезанному личику Анжелики, по впившимся осколкам стекла. Она умерла, не успев к Кевину. Она должна была сказать, как любит его, как любовь стала крепче с их прошлой встречи.
И еще кое-что. Черный фургон. Она чувствовала что-то неладное из-за него.
Глава 43
– Не беги так быстро, я прошу тебя!
– Скорее! Он уже близко! Нельзя медлить ни секунды.
– Я пытаюсь! Ноги болят! Легкие вот-вот лопнут!
– Терпи! Если хочешь выжить – терпи! Осталось совсем немного!
На рассвете лес загорается гирляндой звезд. Солнце отражается в каждой капельке росы от макушки деревьев до опавших сосновых игл. Лес хрустит иначе. Свежий, поджарый хруст. Звук жестокой природы.
Джон споткнулся и упал на землю. Он устал. Он чертовски устал. Второй час они бегут сквозь непроглядный лес. Вокруг одни лишь деревья, все повторяется: Джон наступает на сук, раздается глухой треск, откуда-то разлетаются дикие птицы, и Канн толкает брата в плечо, показывая всем своим видом, что тот выдаст их, если не будет осторожнее. Они словно бегут на одном месте.
Останавливаться нельзя. Остановиться означало умереть. Попятам идет хищник, голодный зверь, выслеживающий добычу.
Пока все идет по плану. Канн посмотрел на компас. Направление верное.
Оглянувшись, Канн увидел, что Джон отстал. Он волочил ноги, плелся позади, не глядя вперед. Одно неверное движение, и он упадет снова.
Канн пригнулся, когда из кустов выпорхнула перепелка, оставив в гнезде два пятнистых яйца.
Глава 44
Стоя на коленях, Джон заметил движения сквозь холщовый мешок. Воздух был чистым и спокойным. Он узнал лес. Узнал его по шелесту крон деревьев, по хвойному аромату.
Его охватила паника. В памяти был выжжен тот день, когда они с братом выбежали из загона как дикие звери. Они бежали вместе, пока Джон не отстал. Он всегда был слабее Канна. Брат тянул его за собой, наверное, жалко было бросать этого слабака. Но скоро Джон крикнул:
– Брось! Я больше не могу.
Джон тут же пожалел о своих словах. Он хотел было крикнуть в след, что пошутил, что не хочет умирать среди кусачих муравьев. Но вместо этого прикусил губу и заплакал. Он посмотрел на свои ноги. Кровь, смешанная с сосновыми иглами. «Разве зайцы носят обувь? Нет. А сегодня я охочусь за зайцами» – говорил отец.
Муравьи кусали за ноздри, так, что их приходилось выдувать оттуда, отчего они злились, забирались в волосы и пытались вырвать их с корнями. Джон осмотрелся и увидел муравейник, красный от разозлившихся тварей. Его передернуло. Он вскочил, попытался отряхнуть голую кожу, кишащую насекомыми, но те лишь переползали на руки и кусали между пальцев. Ничего не оставалось, кроме как бежать невзирая на боль.