– Кошмар снился? – посочувствовала я и почему-то почувствовала себя виноватой. Мои сны заполнял Генри на крыше, бальные платья, лисы и лунный свет.
Она как-то странно запнулась.
– Наверное, это были кошмары. Понимаешь… – Она притянула меня к себе за рукав и тихо заговорила прямо в ухо: – Мне кажется, ночью к моей двери подбирались собаки.
– Собаки? Что они делали?
– Просто нюхали и вроде как скулили.
У меня мурашки побежали по коже, несмотря на куртку, свитер и теплую рубашку.
– Ты уверена?
– Да, – сказала Нел. – То есть нет. Возможно, мне это снилось. Допускаю. Но я почти уверена, что не спала. Я видела под дверью полосу света, и она вроде как прерывалась там, где стояли их лапы. Они тыкались под дверь, пытаясь войти.
– Но не вошли?
– Нет. Я хотела запереть дверь, но так и не встала с постели – не могла, слишком была напугана. Попросту укрылась с головой одеялом. А потом, наверное, снова уснула.
Как было не пожалеть ее, маленькую девочку, прятавшуюся под одеялом от причудившихся ей страшилищ?
– Мне кажется, это дурной сон, – сказала я ласково. – И это понятно – после всего, что с тобой вчера было.
Она слегка встряхнулась:
– Наверное, ты права.
Мы подошли ближе, я увидела собак, помогавших стрелкам, и с тревогой глянула, как там Нел. Совсем другого типа собачки, чем вчерашние, – довольно симпатичные спаниели с кудрявой шерсткой. К нам они ни малейшего интереса не проявили, знай себе трудились, отыскивая упавших на землю птиц. Нел держалась от них подальше и смотрела на собак с испугом, чего и следовало ожидать.
– Ты уверена, что тебе это по силам? Может, лучше вернуться?
Она храбро покачала головой:
– Нет, все будет в порядке. Вот только жаль, я не… – Она смолкла.
– Что жаль? – переспросила я.
– Знаю, это глупо звучит. Но лучше бы я взяла с собой семена.
– Действительно глупо, – согласилась я, но легко, чтобы не обидеть. – Какие семена?
– Приносящие удачу. Которые я нашла в кармане куртки у Генри. Это они помешали собакам добраться до меня вчера – и ночью тоже.
Я не стала указывать ей, что более надежным препятствием для собак послужили узкий вход в пещеру и закрытая дверь. Если ее страх унимают волшебные семена, так тому и быть.
– Интересно, что это за семена? – заговорила я, стараясь отвлечь мысли Нел от собак.
– Думаю, стоит спросить Шафина, – ответила она. – Он, наверное, знает.
Я покосилась на нее, удивляясь такому ответу:
– Почему именно Шафина?
Она уставилась себе под ноги.
– Потому что он из Индии?
Она пожала плечами и сказала строптиво:
– Ну да, и что? Они же кладут в еду всякие семена, пряности.
Нел начинала сердиться, и меня это вполне устраивало: значит, взбодрилась.
– Я просто подумала, что он может это знать, вот и все.
Я покачала головой, улыбнулась:
– Нел-Нел-Нел.
На миг я оторвала взгляд от Генри и скользнула по всему ряду стрелков. Вот и высокая фигура Шафина, вырисовывавшаяся на горизонте. Он ловко, умело держал ружье.
– Он же не какой-нибудь махараджа из темной провинции. Думаю, на каникулах он угощается гамбургерами не хуже нас. – И я повторила то, что услышала от Шафина в первый вечер после ужина: – У его отца банк в Джайпуре. Ты снобка, не лучше остальных.
– Извини! – угрюмо ответила Нел.
Мы пошли догонять Лару, и я тайком улыбалась. Мне бы устыдиться, но ничуть: по крайней мере, Нел перестала тревожиться из-за собак.
Закончился последний в то утро раунд стрельбы, мертвые фазаны аккуратными рядами лежали на листьях, несчастные жертвы кровопролития.
Идеально ровный ряд, словно строй маленьких убитых солдат, все еще в боевом наряде из перьев. Идеал стоял над ними с видом человека, довольного своей работой. Завидев меня, он не стал злобно таращиться – в присутствии хозяина он вел себя вполне воспитанно, молча коснулся пальцем кепки, приветствуя меня. И пошел вдоль рядов, считая (вслух, вот тупица) и слегка выдвигая из ряда каждую десятую птицу, нарушая строй, чтобы легче было подвести итоги. В конце ряда стоял Генри – он еще не заметил меня, полностью был поглощен действиями Идеала, ждал рапорта, словно генерал от адъютанта, который только что вернулся с поля боя.
– Пятьдесят два, милорд.
Генри кивнул:
– А у мистера Джадиджа?
– Сорок восемь.
Идеал даже не трудился считать результаты других стрелков. Ясное дело, в борьбе участвовало только двое альф.
Шафин принял это известие достаточно мужественно, пожал плечами и переломил ружье так, что оба патрона выскочили, словно две маленькие дымовые шашки. Дым испускал пронзительный и несколько неприятный запах.
– Большая часть дня еще впереди, – философски заметил он.
Как ни странно, Генри сообщение, что он выиграл, но с маленьким отрывом, не обрадовало. Он явно не рассчитывал на конкуренцию. Возможно, его опыт обращения с ружьем не столь уникален, как он воображал. Я призадумалась, где Шафин научился стрелять, и припомнила, как накануне он рассказывал про охоту на тигров.
«Тигры! – одернула я себя. – Не будь уж совсем идиоткой».
Я поспешила к Генри, не в силах больше дожидаться, когда же он меня заметит. При виде меня он вроде бы воспрянул.
– Грир! – сказал он в точности так же, как в первый вечер в Лонгкроссе, в огромном холле для обуви.
Он умел так произнести мое имя, словно встреча со мной – приятный сюрприз, как будто я выскочила из именинного торта. Впервые мы встретились взглядами после того Поцелуя, и я почувствовала, как кровь прилила к щекам. Чувствовала я на себе и взгляд Шафина, он присматривался ко мне и к Генри с любопытством, и от этого, разумеется, я еще сильнее покраснела.
– Пройдемся? – пригласил меня Генри, и хотя вроде бы обозначил голосом вопросительный знак, это была не просьба – приказ. Это еще одна особенность его манеры: Генри заведомо ожидал от всех готовности подчиняться, за столетия уверенность в своем праве въелась в плоть и кровь. Но я-то была только рада повиноваться.
Мы вместе двинулись через рощу и вышли с другой стороны. О чем мы говорили, я передать не смогу, понемногу ни о чем, ведь все остальные тоже держались рядом, и Средневековцы, и Шафин, шагавший сам по себе, словно одинокий охотник, и Лара-надсмотрщица под руку с Нел. Ничего личного мы сказать друг другу не могли и уж никак не могли затронуть прошлую ночь и наше приключение на крыше, и все же, пока мы пробирались через подлесок, Генри слегка гладил мои пальцы, и по мне словно пробегал электрический ток.
Мы выбрались из леса на небольшой холм, самую его вершину венчало красивое каменное здание.
– «Причуда», – пояснил Генри, указывая на это строение – восьмиугольное, с колоннами и кучерявыми украшениями из камня и такими высокими окнами, которые на самом деле служат дверями – со всех сторон, восемь разных видов.
Когда слышишь «причуда», представляешь себе что-то маленькое, вроде шалаша или псевдоязыческого храма в парке. Только эта штука была вовсе не маленькой – куда больше того дома на Аркрайт-террас, где я жила.
Пол тоже оказался каменным, можно было не переживать, что мы натопчем грязными ботинками. Разумеется, камин давно разожгли, было тепло и уютно. Рогов я не увидела, но на каминной доске над ярко горящим огнем красовались фазаньи чучела. И стол радовал, как всегда накрытый белоснежной скатертью, с дорогим сервизом, только на этот раз в серебряных блюдах не было ничего, кроме апельсинов – идеальными пирамидами. Их оттенок точно соответствовал краскам осеннего пейзажа, полыхающей листве. Наверное, это те самые апельсины, которые я видела утром в оранжерее: как невинно качались они на ветках и знать не знали, что это их последнее утро. Что апельсины, что фазаны… бедные мертвые фазаны. Многовато смертей вокруг.
Лара сидела напротив Генри, но по обе стороны от каждого из них сидели гости, получалось, как если бы на романтическое свидание явилось еще семь человек. Я-то сидела рядом с Генри, впервые так близко к нему. Меня, похоже, «повысили», передвинули на лучшее место с того вечера пятницы – к ланчу воскресенья я оказалась в самом центре. Подали суп, прекрасную зимнюю похлебку из овощей с пряностями. Генри обернулся ко мне:
– Говорят, ты решила осмотреть дом?
Я кокетливо ему улыбнулась:
– Кто же это мог тебе сообщить?
Шутила, конечно. В каждой чертовой комнате дома я встречала кого-нибудь из слуг. Удивительнее было бы, если он не прослышал про мой большой обход.
Генри ответил мне в тон:
– У меня повсюду шпионы! – и усмехнулся, сверкая голубыми глазами.
– Ну конечно же!
– Я бы хотел сам показать тебе дом.
– Так сделай это, – согласилась я, отпивая глоток воды. – я, наверное, примерно сотую часть его и видела.
Генри наклонил суповую миску – от себя, разумеется.
– И как тебе понравилась та сотая часть, что ты видела?
– Я восхищена, – сказала я не хитря.
– Я тоже его люблю.
Такие вещи не говорят просто для того, чтобы поддержать разговор. Он действительно любил свой дом. Это и по голосу было слышно.
– Я это знаю, – шепнула я. – Ты сказал мне об этом на крыше.
– Каждое слово, что я сказал тебе на крыше, чистая правда, – сказал он с нажимом, чуть громче прежнего, и я почувствовала, что снова краснею.
Я заметила, как Шафин прервал разговор и оглянулся на Генри. Только что Генри выдал нас обоих с головой. Но самого Генри это не смущало.
– Где ты побывала? Я имею в виду, в какой части замка?
Пока сменялись блюда – волованы из лобстера, цыпленок в майонезе с вареным картофелем, грушевый пирог, – я рассказывала Генри о его доме. О леднике и оранжерее, о конюшне и псарне. Я рассказывала о комнате, где целую стену занимает карта, о музыкальной гостиной, об оружейной и о винных погребах.
Время от времени он прерывал меня