– А мы что, не в счет? – окликнула я Лару, сидевшую напротив меня. Снова мне стало ее жаль: Генри за ланчем откровенно ее игнорировал. Мне лично выпивка вовсе не требовалась, но хотелось хоть что-то Ларе сказать.
– Только для стрелков, – ответила она со скучливой, «вот-же-дурочка» интонацией, и я тут же избавилась от всякой жалости к ней. – Там на дне стопок номера, по которым распределяются места послеобеденного раунда – кто где будет стоять в цепочке.
– А это имеет значение? – уточнила я.
– Не особо. Просто для забавы, – сообщила она таким тоном, словно ее-то ничего не забавляло.
Пирс, пьянчуга, разумеется, первым прикончил свою стопку. Он выполнил этот номер на манер здоровенного горца из «В поисках утраченного ковчега»[30], того, кто соревновался в выпивке с Марион Равенвуд. Он осушил стопку, потом вытянул руку с этой маленькой серебряной чашей и хлопнул стопкой по столу, перевернув ее. Даже с моего конца стола я увидела, что на дне выгравирована какая-то цифра.
– Три! – выкрикнул Пирс, и все ответили радостным кличем.
Куксон не отстал от него:
– Первый!
Снова приветственные крики.
Эсме:
– Четыре!
Ура! Ура!
Шарлотта:
– Два!
Ура!
Наконец Генри:
– Пять!
– У-ху-ху! – вскрикнула я, пытаясь подражать общему веселью.
Последним был Шафин, и тут уж, разумеется, никаких неожиданностей. Мы заранее знали, что он шестой, но все же вежливо покричали, когда он довольно угрюмо произнес свой номер вслух.
Я видела, как Пирс и Куксон обменялись взглядами, и вдруг меня охватило недоброе предчувствие.
Теперь мне припомнилась «История рыцаря»[31] и как дама смотрит, а ее рыцарь участвует в турнире и побеждает всех соперников.
Вновь в Генри заиграла кровь крестоносцев, и мне казалось милым (милым!), что он просил меня посмотреть, как он стреляет. Вот только я немножко, самую малость сомневалась, сумеет ли он превзойти Шафина. За ланчем Шафин следил за нами с каким-то странным, напряженным выражением лица и теперь угрюмо, как человек, принявший твердое решение, отправился на свое место в цепочке стрелков. В вестерне он бы на ходу вращал свое ружье, а не положил бы его, аккуратно переломленное, на плечо.
Теперь все происходило гораздо ближе к нам, чем до ланча, шум поднялся оглушительный. Стрелки поверх кепок надевали наушники, но нам, зрителям, такой защиты не полагалось, и у меня уже лопались барабанные перепонки. Снова тот странный запах, пронзительный запах гари при выстреле, из ружей вылетала дробь, рассыпалась во все стороны. Генри торопливо прицеливался и стрелял, довольно редко промахиваясь. Но Шафин – вот кто мастер. Совершенно безупречный стрелок. Никогда бы не догадалась. Он был похож на Грегори Пека в «Убить пересмешника» – достойный и добрый человек, но вложите ему в руки ружье, и он сделается смертельно точным. Он вел дуло, опережая полет птицы, и выбивал из воздуха фазана за фазаном, меняя разряженное оружие на заряженное, словно бегун в эстафете – только движением руки за спину, не оглядываясь на помощника. Фазаны дождем сыпались с неба, с глухим стуком падали на влажную траву. Один из них чуть не ударил меня по голове и лег к моим ногам, словно рыцарский дар.
Я подняла тушку, подержала в руках. Совсем мертвое, но все еще теплое тельце – как странно, что можно быть одновременно мертвым и теплым! Маленькая головка перекатывалась у меня на ладони. До чего же красивой была эта птичка – примерно пятьдесят оттенков можно было обнаружить на ее перьях, от изумрудно-зеленого до темно-красного, а между ними еще множество самых разных вариантов коричневого. Я смотрела, как ее маленькие золотистые лапки поджимает судорога смерти, и мне стало очень грустно, так грустно, когда по-настоящему хочется заплакать. В этот момент я ненавидела и Шафина, и Генри.
А потом произошла странная вещь – черный спаниель подошел ко мне, очень аккуратно вынул у меня из рук птицу и понес ее, бережно, словно мать младенца, в кучу добытых Генри крылатых трупиков.
Шафин опустил дуло ружья.
– Это мой фазан! – гневно крикнул он.
Генри обернулся к Идеалу: разумеется, именно он состоял заряжающим при Генри.
– Ваш фазан по всей правде, милорд. Прямо у вас над головой пролетал.
– Похоже, счет равный, старина, – сказал Генри Шафину, щурясь от солнца.
Шафин окинул взглядом их обоих.
– Ну ладно, раз не можешь победить по-джентльменски, – презрительно кинул он.
Я успела заметить яростную гримасу Генри, но он тут же привел свое лицо в порядок. Этот момент ужасного напряжения прервал шум – загонщики в последний раз принялись вспугивать птиц. Нел, Лара и я отступили для безопасности за линию стрелков, воздух потемнел от разом поднявшихся с земли птичьих стай. Разумеется, мы все смотрели вверх, глаз не спускали с птиц, гадая, кто победит, Генри или Шафин, потому ни одна из нас не могла в точности сказать, что произошло в следующую минуту.
Помню оглушительный грохот залпов и как снова с неба посыпались бедняжки фазаны. Потом одиночный выстрел, такой громкий, будто выпалили прямо у меня над ухом. Сердце замерло, и словно кто-то привернул громкий фоновый звук. А в ушах все еще звенело от этого пугающего раската. Из-под этого звона, приглушенно, словно из-под воды, послышался вскрик. Все происходило словно в замедленном движении. Я поглядела вправо. Чуть ниже, в направлении этого крика, и успела увидеть, как сильный удар развернул Шафина, как Шафин валится на траву.
Заряд угодил в него.
«На охоте», – твердила я себе на бегу. Была совершенно уверена, что Шафин мертв, как тот парень в фильме, который попал на линию огня. Пока мы, девочки, добежали, вокруг упавшего уже столпились и заряжающие, и собаки, и Средневековцы. Пришлось пробиваться среди высоких сапог и псов, чтобы подобраться к Шафину.
Он был ужасного цвета – смуглая кожа почти что позеленела. Он лежал на боку, сжимая одной рукой другую и слегка покачиваясь, по крайней мере, живой. Никто еще не подошел к нему вплотную, так что я опустилась на колени, сняла его ладонь с раненой руки, обнаружила в рукаве куртки пугающе большую прореху. Раздвинула края прорехи и увидела, что дырка уходил глубже. Сквозь свитер, сквозь рубашку.
Сквозь кожу.
Меня чуть не стошнило. Ужасная рана, кровь сочится.
– Дробью оцарапало, – пренебрежительно заметил Пирс, наклонившись над Шафином. – Неплохая работенка.
Я уставилась на него, не веря своим ушам:
– Оцарапать можно коленку в детском саду. Это не царапина.
В самом деле! Глубокая, кровь идет!
Пирс переступил с ноги на ногу и сказал мне угрюмо:
– Просто хотел сказать: не придется вытаскивать дробины. Вот что больно так больно.
Куксон кивнул, подтверждая:
– Доктор его залатает, и будет как новенький.
Я нетерпеливо отмахнулась.
– Хватит болтать, – сказала я. – Надо перетянуть ему руку чем-нибудь.
Сколько раз я видала это в кино.
Я оглядела толпу – никто с места не сдвинулся. Слуги держались далеко позади, будто не смея вмешиваться в дела господ. Все Средневековцы собрались полукругом и тупо смотрели, как Шафин корчится и стонет. В тот момент я думала, они просто не знают, что делать. Мне вспомнился фильм «Восхитительный Крайтон»: там семья аристократов отправляется в морское путешествие, попадает в кораблекрушение и спасается на необитаемом острове. Тут выясняется, что богачи не обладают никакими навыками выживания и полностью зависят от своего изобретательного дворецкого Крайтона, который в итоге и становится начальником острова. А из нас первой от ступора очнулась Нел, и от нее было больше пользы, чем от всех остальных, вместе взятых. Она сняла новенький ремень от Эрме, встала рядом со мной на колени, и вместе мы туго перетянули руку Шафина повыше локтя. Эсме и Шарлотта, только что превесело отстреливавшие птиц, истерически засуетились при виде крови. Парни просто стояли рядом, то ли не зная, как помочь, то ли не желая ничего делать. Шафина уже трясло, глаза у него сами собой закрывались. Я сняла куртку, Нел тоже, мы его закутали двойным слоем. Это хоть немного пристыдило Куксона и Пирса, они последовали нашему примеру. Как ни странно, Генри, такой рыцарь по части одалживания своей куртки, на этот раз предпочел ее не снимать. Похоже, он и сам был в шоке.
– Как это произошло, черт побери?! – закричала я, надеясь криком встряхнуть его, вывести из ступора.
Генри не отвечал, даже не посмотрел на меня.
– Так сразу и не скажешь, – вздумал заполнить паузу Пирс. – Кто-то промахнулся, я так понимаю. Наверное, пенджабец стронулся с места. Хотел побить в счете старину Генри, понимаешь.
– Кто промахнулся, этого теперь не узнать, – вставил Куксон. – Неприятная случайность, что уж тут.
Генри молчал и смотрел на Шафина – как-то странно смотрел, непонятное выражение было у него на лице. Потом он тоже опустился на колени, протянул руку:
– Поднимайся, старина. Давай помогу.
Темные глаза Шафина вдруг открылись, взгляд сосредоточился.
– Нет, – четко выговорил он. – Только не ты.
Генри отшатнулся так, словно это в него выстрелили.
Поднялся и чуть ли не спотыкаясь побрел прочь.
Не время для их детской вражды.
– Кто-то же должен тебе помочь! – вскричала я, от тревоги я наорала и на беднягу Шафина. – А вдруг ты упадешь в обморок!
Больше всего мне бы хотелось схватить его на руки и снести вниз по холму, как он вчера нес Нел. Я обернулась к Генри:
– А сюда машину нельзя подогнать?
Он молча покачал головой.
– Я его отнесу, – вызвался Пирс и подсунул руки под мышки Шафину. – Пошли, Пенджаби. Jeldi, jeldi[32].
Но Шафин был высокий, длинный, и теперь, на грани обморока, обмяк – Пирс и Куксон никак не могли его поднять.