– Генри, – повторила я. Само имя меня пугало. – Я… мы просто хотели узнать. Чем кончилось заседание.
Он уставился на меня, его глаза казались синее прежнего, более похожими на глаза первого Генри. На миг мне почудилось, что он откажется отвечать. Потом Генри-два нехотя сказал:
– Коронер пришел к выводу, что это смерть в результате несчастного случая.
Я хотела убедиться:
– И какова же причина?
– Несчастный случай в результате добровольного риска, – произнес он с оттенком превосходства. – Коронер считает, что Генри забрался на вершину водопада по своей воле, а значит, и упал по собственной вине. Это и есть несчастный случай.
Несчастный случай. Да весь наш уикенд в Лонгкроссе был таков. Хотели веселых приключений, а вышло злоключение.
– Что-нибудь еще?
– А что еще? Ужасный несчастный случай, – подчеркивая каждое слово, повторил Генри. – Вот и все.
Значит, на том и делу конец. Я замерла, пытаясь осмыслить полученную информацию. Холодный ветер раздувал тюдоровские плащи, на деревьях вскрикивали грачи. Мне потребовалась по меньшей мере минута, чтобы вполне понять услышанное.
Значит, дело закрыто и нас сняли с крючка.
Оборотная сторона: Средневековцы тоже отделались без последствий.
Огромное облегчение смешивалось с острым разочарованием. Нет, я вовсе не хотела, чтобы во время расследования обнаружились и потрясли все подробности «ОХОТЪ СТРЕЛЬБЪ РЫБАЛКЪ», но все же, как ни странно, теперь мне казалось, будто меня подвели. Будто ничего не изменилось.
В часовне зазвонил колокол, призывая учеников на послеобеденные уроки. Лара окликнула Куксона – соблазнительным голосом, сирена она и есть сирена.
– Гена, – позвала она. – Идем! Мы на греческий опоздаем.
Я похолодела. Геной она звала Генри. Только ей, подружке, разрешалось сокращать его имя. А теперь она передала имя и свою любовь второму Генри – тому, кто развернулся и направился к ней, уверенность пружинила в каждом его шаге. Он наклонился (неужто даже в росте за неделю увеличился?) и поцеловал ее в губы. Взявшись за руки, они двинулись к корпусу Гонория, а я так и осталась стоять, разинув рот, посреди двора. Шафин и Нел подбежали ко мне, и мы все втроем глядели вслед Средневековцам.
Шафин негромко присвистнул.
– Король мертв, – чуть ли не почтительно выговорил он. – Да здравствует король!
Нел вздохнула:
– Это опять про Сизифа?
– Нет, – сказал он. – Или да. Не совсем. «Король мертв, да здравствует король» – так в Средневековье объявляли о смерти короля и воцарении нового. Чтобы народ ни на миг не оставался без короля. Все чувствовали себя в безопасности, и претенденту не оставалось шанса захватить престол. Традиция, преемственность, все как Средневековцы любят.
– Ты о чем? – спросила Нел.
– Разве ты не видишь, что происходит? Они без промедления перешли от одного Генри к другому. Даже королева, в данном случае – Лара, соединилась с новым королем. Как в «Гамлете».
Он был прав. В театре я эту драму не видела, но в кино с Кеннетом Браной после похорон его отца его матери (Джули Кристи) понадобилось меньше времени, чтобы связаться с дядюшкой Клавдием (Дерек Джекоби), чем Гамлету на монолог «Быть или не быть».
Я кивнула.
– И таким образом, – сказала я, – порядок восстановлен.
В этот миг луч слабого зимнего солнца проник во двор и словно бы подсветил заодно мой тормозной мозг.
– Порядок, – повторила я. – Вот оно что.
Я ухватила обоих моих товарищей за черные рукава их плащей.
– Куда мы бежим? – спросил Шафин.
– В комнату Нел. Скорее.
К счастью, соседки Нел в комнате не было.
Мы все втиснулись в комнату, и я заперла за нами дверь. Я даже шторы сдвинула. Затем усадила друзей на кровать Нел.
– В чем дело? – спросила Нел и Шафин одновременно с ней. – Да что случилось-то?
– Нел, – мрачно выговорила я, – где твой телефон?
Нел отперла ящик и достала «Сарос 7S». Одно прикосновение – и смартфон ожил, издал приветственный и несколько инопланетный сигнал.
– Включи то видео, – настойчиво попросила я. – Признание Генри. Надо кое-что проверить.
До сих пор я запись ни разу не просматривала. Это было нелегко, словно смотришь по второму разу трагический фильм, заранее зная конец. Так я смотрела во второй раз «Виноваты звезды» и все не могла поверить, что этот парень, Гас, так и умрет от рака, хотя я уже видела этот фильм и знала, что умрет. И сейчас я смотрела запись с тайной надеждой, что я неправильно запомнила слова Генри.
Смотрела, как я сама, промокшая, трясущаяся, по колено в стремнине, беседую с Генри на вершине водопада. Слышала собственный голос, перекрывающий шум воды, орущий:
«Все сняли?»
И видела, как меняется лицо Генри, в ракурсе сверху, когда он оборачивается на громкий крик Нел, прямо в смартфон:
«Да! У нас все есть!»
Видела, как исказилось его лицо в тот момент, когда луч мощного фонаря «Сароса» поймал Генри и вода под ним превратилась в молоко и Генри понял, что весь разговор заснят и записан. Он смотрел теперь прямо в камеру. Меня затрясло. Он словно бы смотрел прямо на меня, и мне вдруг очень отчетливо показалось, что он и сейчас меня видит. Я заерзала на кровати, следя, как Генри вытягивает руку – с нее каплет вода – в сторону камеры.
«Отдай мне это», – тихо, угрожающе говорит он.
А в ответ громкий, нахальный голос Нел.
«Бесполезно, – сказала она. – Даже если отберешь у меня телефон, видео уже загружено на „Сарос Орбит“. Это спутниковая система хранения, абсолютно надежная».
И Шафин подхватывает:
«Как видишь, технологии тоже неплохи – главное, применять их с умом».
И дальше тот запомнившийся мне момент, ужасный момент, когда Генри выпрямился, еще более мощный и грозный, чем прежде, его глаза засверкали безумным, фанатичным светом.
«Вы не можете победить, – сказал он. – Вы не можете сломить наш порядок».
«Стоп! – сказала я. – Прокрути еще раз».
Нел ткнула наманикюренным ногтем в таймлайн. Генри совершил в воде несколько па, двигаясь назад в прошлое, а затем снова заговорил.
«Вы не можете победить, – сказал он. – Вы не можете сломить наш порядок».
На этот раз Нел не остановила запись, и мы выслушали ее краткий и убедительный монолог о силе соцсетей. Затем Генри произнес последнюю свою фразу:
«Наш порядок сохранится, пусть и без меня».
И голос Шафина:
«Теперь наступит новый порядок».
Нел остановила запись, они оба, Нел и Шафин, уставились на меня.
– И что? – спросил Шафин. – Мы и так знали: Генри одержим идеей порядка. Помнишь тот ланч в день охоты, когда он объяснял, что низшие виды подлежат сокращению? Мы для него были низшим видом, и, когда мы одержали верх, с этим Генри смириться не мог. Он был одержим идеей природного порядка, подчинил ему свою жизнь – и в итоге пожертвовал жизнью.
Я покачала головой:
– Вслушайтесь.
На этот раз я вынула смартфон из рук Нел и сама проиграла последние слова записи.
– Наш порядок сохранится, – сказал Генри, – пусть и без меня.
Я обвела глазами друзей:
– Теперь поняли? Он сказал: «Наш порядок». Не порядок вообще. Порядок с большой буквы.
– Не понимаю, – честно призналась Нел.
Но Шафин уже обернулся ко мне, широко распахнув глаза:
– Их Порядок! Что-то вроде монашеского ордена, секты.
– Но что это за секта? – изумилась Нел.
– Посмотри вокруг, – предложила ей я. – Олень святого Айдана. Школа в честь святого Айдана. Эти рога повсюду. – Я поднесла к голове ладони, большие пальцы уперла в виски, остальные растопырила. – Орден оленя.
– И каждый из них в этом состоит, – подхватил Шафин. – Все Средневековцы.
– Не только Средневековцы, – напряженно выговорила Нел. – Братья тоже.
– Братья? – всполошилась я.
– Да, – кивнула Нел. – Пусть я не такая умная, как вы (она отмахнулась от наших вежливых возражений), зато я интересуюсь модой и обращаю внимание на аксессуары. То кольцо, что носил Генри, – золотая печатка с рогами? Оно есть у всех братьев, и у мужчин, и у женщин.
Настал черед Шафина.
– Идем! – велел он нам. Вернулся его командирский тон, Шафин снова стал похож на принца Каспиана. Мы сразу же поднялись и пошли за ним.
Мы вышли из Лайтфута. Солнце уже заходило, когда мы шли через двор часовни. Потом мимо Паулина – там не оставалось никого из Средневековцев, – затем через двор Беды к Гонорию. Корпуса СВАШ, темные, нависающие, словно заключили нас в грозные объятия. И словно глаза – следили за нами освещенные окна. Мы проскользнули в Гонорий, дальше по лестнице наверх, в комнату Шафина. Мальчиков селили в отдельные комнаты, ведь в их распоряжении было четыре корпуса, это у девочек только один. Так что тут не приходилось волноваться, не подслушает ли сосед. Открылась тяжелая дубовая дверь, и я увидела комнату, где никогда прежде не бывала. Очень красивая, дубовые панели, изумрудно-зеленые шторы – Шафин сразу же их задернул.
Он отпер ящик стола и вытащил нечто черное, тяжелое. Мы все уселись на кровать в таких же позах, как только что сидели в комнате Нел, только теперь мы сблизили головы не над смартфоном, а над книгой.
Над большой книгой в сафьяновом переплете, без названия, только дата на корешке.
Охотничий журнал из Лонгкросса за шестидесятые годы.
– Ты забрал его сюда?! – вскрикнула я.
– Я же сказал, что заберу.
Он щелкнул выключателем прикроватной лампы, и мы все замерли, глядя на книгу в его руках, которую окружило гало золотого оттенка, словно это было святое писание какое-нибудь.
1960–1969.
Десятилетие «ОХОТЪ СТРЕЛЬБЪ РЫБАЛКЪ». Десятилетие, когда весь мир стремительно менялся. Свингующий Лондон, «Битлы», Англия выиграла Кубок по футболу, в моду вошла стрижка «Видал Сэссун», люди высадились на Луне. А тем временем в Лонгкроссе окаменелости сохранялись в том виде, в каком они существовали тысячу лет назад, и динозавры продолжали писать чернилами на роскошной бумаге охотничьих журналов. Шафин почти с нежностью провел длинными пальцами по корешку книги, погладил золотые цифры. Он словно бы медлил, боясь того, что откроется внутри. Но вот он решительно взялся за дело.