Они вошли в холл отеля. Он взглянул ей в лицо и испугался, что она вот-вот скончается. Лицо ее было цвета мела, под глазами залегли темные круги, а по щекам расползлась тушь, не выдержавшая бурных слез.
– Что? – спросила она и вдруг схватилась за щеки. – Ой, не смотри на меня. У меня же косметика была на лице!
Кирсанову стало смешно, только что Лика готова была умереть от пережитого испуга, но вот вспомнила о пострадавшем макияже и умоляет его отвернуться. Женщина не может сохранять постоянство даже в таком серьезном намерении, как преждевременная смерть.
– Мне нужно в номер, – твердо заявила она и заторопилась к лифту.
Кирсанов припустил за ней. Лика его опережала уже шагов на семь-восемь, и скорость развила приличную. И прямо на этой скорости она врезалась в какого-то парня, вывернувшего из-за колоны. От неожиданности она завизжала. А парень отшатнулся и схватился за сердце, на лице его светился ужас. Это был их старый знакомый, поклонник семейства Симсонов. Но при виде жуткой раскраски на Ликином лице у него дух перехватило.
– Привет, – сказал ему Кирсанов, подойдя ближе.
– Ну, вы и крези! – хрипло выдавил из себя парень, пятясь от Лики.
– Извини, – буркнула она, сообразив, кого испугался парень.
И они прошли мимо парнишки, который вслед им только не перекрестился. У него был такой вид, что Кирсанову захотелось сделать ему «козу бодатую», и он удержался усилием воли.
Лика, войдя в свой сиротливый номер, с опаской огляделась, не лежит ли еще какой-нибудь труп посреди комнаты. И не обнаружив ничего подозрительного, отправилась в душ.
Посмотрев на свой дикий вид в зеркале, пустила воду погорячей и залезла в ванну, вскоре озноб прошел, и она прекратила трястись. Но на место нервной встряске пришла апатия. Она, такая отзывчивая, рассудительная, тактичная и правильная, стала мишенью маньяка, удумавшего ее изжить! Из-за чего, почему – не ясно. Возможно, она даже никогда не узнает, что стало причиной ее гибели. И где-то там, в далекой заоблачной Москве, осиротеет маленький Ванечка, останется вдовцом Макс, и окончательно окосеет от одиночества Алевтина. Конечно, ее подруга и так слегка свихнулись, раз наврала ей о болезни, и Макс, разучившийся нормально общаться, тоже умом тронулся. Но после смерти Лики им станет еще хуже!
Она потянулась за курткой, в которой вошла в ванную, там в кармане был сотовый. Выудив телефон, она нажала единичку, под первым номером у нее в записной книжке шел муж. Он вообще шел у нее под первым номером везде и во всем.
Потянулась серия нудных гудков, твердящих – «нет-нет-нет» – не хочет муж с тобой общаться. У него и без тебя проблем хватает! А потом вежливая девушка равнодушным голосом пояснила, что абоненту плевать на Ликины призывы, и повторила то же самое по-английски, если вдруг Лика с первого раза по-русски не поймет. Лика не могла больше стоять и села. Рука разжалась, и телефон плюхнулся на кафельный пол. Блямс!
И Лика заплакала бесшумно и отчаянно. Жизнь уперлась в тупик, и кто-то выключил свет, в тупике стало темно и страшно, и никто не спешил ей на выручку. Она закрыла глаза, но слезы лились бесконечными солеными потоками, смешиваясь со струями воды, бившей ей в затылок. Воды набралась целая ванная, но Лика не могла встать и выключить душ, поливающий сверху. Вода добралась до края ванной и готова была перелиться на пол. А Лика упивалась своим горем и одиночеством, забыв о правилах общежития – нельзя заливать тех, кто снизу.
И вдруг одиночество кончилось. Кто-то выдернул затычку на дне ванной, и алчная водосточная труба с жадностью втянула в себя первую порцию воды, и та, так и не разлившись бескрайним морем по номеру, пошла на убыль. Щелчок – и душ перестал поливать сверху.
Лика сжалась, не открывая глаз. А его руки осторожно убрали налипшие на лицо волосы, пальцы коснулись висков, скул шеи, скользнули по плечам, слегка нажали. И она почувствовала знакомый вкус губ. Сначала поцелуй был легкий, словно майский ветерок, но потом он стал жарким, как дыхание Сахары.
Лика открыла глаза и встретилась с его вопрошающим взглядом. У нее совсем не было сил. Ни на что. И она закрыла глаза. И тогда он выдернул ее из ванны, как морковку из грядки, прижал к себе, мокрую и скользкую, и вышел вон, и за ними прочертили кривую дорожку быстрые капельки, срывающиеся с ее босых ног. А водосток с утробным звуком алчно отсасывал остатки воды, нарушая тишину номера.
Сначала она ощущала холод и стыдливость, когда он растирал ее полотенцем посреди номера, и ее кожа разгоралась красным цветом стыда и страсти. Потом почувствовала легкий укол ужаса, когда он принялся целовать ее повсюду, где нельзя никому, кроме мужа. А потом что-то горячее взорвалось внутри нее, посылая по кругу мерцающие волны, от которых становилось жарко и сладко. И она полностью растворилась в происходящем.
Наверное, все это было неправильно. Наверное, все это было гадко. Она предавала мужа, саму себя и свои принципы. Это было хуже некуда, потому что на самом деле ей было хорошо. Очень хорошо. Так хорошо, что она вела себя совершенно неприлично. Бесстыдно, наверное.
С ним почему-то все было иначе. Не так, как бывало с мужем. По-другому. Казалось бы, она столько лет была замужем, чему можно было удивляться?! А она удивлялась, и смеялась, и радовалась. И забыла о страхе. И забыла о смерти. Она была почти счастлива.
Она не знала, сколько это длилось, но когда вдруг закончилось, то она растерялась. Дальше-то что? Она всмотрелась в его лицо.
Он выглядел довольным. Он был ласковым. Но она не знала, как следует себя с ним вести. Вот он – первый в жизни ее любовник. Но теперь она его боится еще больше. Что же ей делать? Она замерла, боясь пошевелиться.
А ему хоть бы хны – разглядывает ее, как на вернисаже. Она была к этому не готова, она даже на пляже смущалась, когда на нее откровенно глазели. Он же не только глазел, но еще водил по животу пальцем. Кошмар, в общем. Может, сбежать обратно в ванную?! Уж теперь он ей припомнит и про животные инстинкты, и про все остальное, вон как глаза сияют. А ей возразить нечего. Она оказалась такой же, как все.
Лика, наконец, натянула одеяло до подбородка.
– Замерзла? – спросил Денис.
И его рука нырнула под одеяло. Лика кивнула, ощущая каждой клеточкой кожи движения его пальцев по своему телу, и боялась вообще что-либо сказать. Все, что крутилось в голове, было глупым-глупым, а чтобы в щекотливых ситуациях выглядеть умнее, следует молчать. И Лика превратилась в рыбу безмолвную, глыбу арктического льда, заячий хвост, дрожащий от страха.
«Ой, мамочки, что же я наделала!!!»
– Ты вправду замерзла? – удивился Кирсанов. – Ты вся дрожишь.
Она упорно молчала. Молчала и тряслась, как заячий хвост, как глыба льда во время ледокола, как рыба безмолвная в сетях рыбака.
Черт его знает, что было в ее голове. Кирсанов разглядывал ее красивое лицо, на котором застыло настороженное выражение, а в глазах – страх, самый что не наесть настоящий страх, словно она боялась, что он ее укусит. Да что там укусит, ногу отгрызет по меньшей мере! Он чувствовал мелкую дрожь, идущую из глубины ее тела и не желающую прекращаться даже от легких поглаживаний. Он пытался понять, что она сейчас чувствует, почему боится его, Кирсанова. Может, он что сделал не так, причинил боль, но вроде бы он так старался… О чем она сейчас думает?
Лично у него в мозгу были разброд и шатания. С того момента, как он нашел ее, несчастную и беззащитную, готовую утонуть в переполненной ванной, мысли в его голове стали такими быстрыми, что не задерживались, а мчались, как скорые поезда, в разных направлениях, создавая полный хаос. Он ее поцеловал, потому что совершенно не мог больше этого выносить, она не сопротивлялась.
И тогда у него снесло башню окончательно и бесповоротно, и он утащил ее ближе к кровати, вытер наспех, прихваченным из ванной полотенцем, дрожа от желания и нетерпения. Ее тело, такое бесподобное, такое совершенное, оно было полностью в его распоряжении. Она отвечала ему. И эта податливость приводила его в безумие. Наконец она его не отвергала. Она хотела того же, что и он. И у них получилось что-то совершенно волшебное. Он видел, какое доставляет ей наслаждение. И старался, старался. Он сдерживал себя сколько мог, чтобы продлить эти непередаваемые мгновения. А она… Черт! Он в ней не ошибся. Это то, что надо до полного счастья каждому мужчине, заслужившему это самое счастье на сотом круге ада.
И вот теперь он не знал, что следует сказать. Вот сейчас сказать, когда у нее в глазах страх, и в теле дрожание. С любой другой без проблем – бэби, ты просто супер, я в восторге от тебя и от Мейбелин! А тут чего? У нее же комплекс на комплексе, если так понаблюдать, а он был от природы наблюдательным. И вся эта надменность – броня от людей, самозащита. Кто его знает, кто так над ней поработал, он же, Кирсанов, не намерен добавлять ей тараканов в голове. Но разводить сантименты, он тоже не приучен, так что прикажете делать? Наверное, она чего-то ждет, вон как смотрит и дрожит. Ну да, она приличная девочка, мужняя жена, а он ее соблазнил, воспользовавшись моментом. Но, вроде бы, ей понравилось. Или ему показалось?
Единственным выходом из создавшегося положения, он видел немедленное продолжение и закрепление достигнутого успеха. Или достижения такового? И он ринулся в бой со своими сомнениями и ее страхами.
А когда она поняла, что, вместо интимно-сокровенной беседы, будут дальнейшие действия, то распахнула свои и без того огромные глазища. И что-то такое он прочитал в этом взгляде, что невероятно подняло его самомнение и придало уверенности. И это было такое же необъяснимое ощущение, которое будоражило и вдохновляло на подвиги.
Глава 5
На стук сначала никто не откликнулся. Но Кирсанов принадлежал к породе людей, которые входят в окно, когда их в дверь не впускают. Видно, хозяйка номера это как-то прочувствовала, поэтому что, в конце концов, открыла.