– Лика, извини, у меня тут звонок о второй линии. Так что, давай, будь умницей. Я прилечу завтра утром. Пока.
– Пока. Целую, – автоматически сказала она, сообразив, что он не ответил в ответ «целую тоже», как говорил обычно.
День почему-то утратил для нее свою красоту и прелесть, словно разговор с мужем отравил желчью ее хорошее настроение. Нет, муж, конечно, ни при чем. Это она позвонила ему на работу в разгаре его дел и забот, откуда же взяться ласке и нежности. И потом, это ее нечистая совесть пытается обелиться, измарав Макса. Конечно, так проще всего – сказать, что муж негодяй. Но ее это никак не оправдывает. И ужасно тоскливо сделалось ей оттого, что завтра нужно будет как-то смотреть в глаза мужу, зная, что она виновата перед ним в измене.
– Лика, чтоб тебя черти съели! – завопил у нее над ухом Ленчик. – Вот ты где!
– Ты чего кричишь? – изумилась она.
– Как чего, ты же смылась, никому ничего не сказав, а Денис велел за тобой присматривать! – возмущался Ленчик.
– Ну ладно, присматривай, – согласилась она.
След за Ленчиком из-за угла выскочил Стас, взъерошенный и сонный, и выдохнул с заметным облегчением, увидев, что она нашлась.
– Ну, ты даешь, подруга, да если бы с тобой что-нибудь случилось, Денис спустил бы нас со склона без лыж. Ты что, хочешь нашей гибели?
– Не хочу, живите еще, – засмеялась Лика.
И на душе стало как-то теплее и радостнее. Чудные они. «Да нет, дорогая Анжелика Матвеевна, – запел ядовито внутренний голос, – вам приятно, что любовничек ваш о вас так печется, что всем вокруг это заметно. Вот что вас так развеселило! Вот что порадовало!»
Лика сдвинула брови и велела внутреннему голосу заткнуться. А Стас и Ленчик, подхватили ее с двух сторон под руки и, то и дело подкидывая вверх, потащили в сторону кафе. Лиха хохотала и повизгивала, как ребенок. Это было очень весело! Настроение сразу же наладилось. А когда они вернулись за стол, там ее уже вкуснейший горячий хычин и крепкий кофе, сваренный по-турецки. А тут и Кирсанов пожаловал собственной персоной. Заказал себе хаш, водки и весело подмигнул Лике.
– Славно скатился, с ветерком. Поедешь со мной?
– Куда? – ужаснулась она.
– На самый верх. Я пока съезжал, прикинул, что и у тебя получится.
– Ой, мамочки, боязно мне, – покачала головой Лика.
– Я тебе не мамочка, я тебе – пахан родной. Поехали, говорю!
– Давай лучше завтра, – отнекивалась она.
И тут же за язык себя поймала. Какое завтра? Не будет у них никакого завтра. Завтра будет Максим, останки Гунна и самолет в Москву. Лика вздохнула.
– Чего ты вздыхаешь? – шутливо ткнул ее в бок Денис. – Или ты решаешься и делаешь, или тихо сидишь в пыльном углу и ковыряешься в носу до конца жизни.
Лика представила, как забивается в угол и начинает ворочать в носу пальцем, и прыснула в кулачок. Картинка получилась та еще! Впрочем, прятаться по углам у нее прекрасно получается, там тепло, темно, пыльно, даже мухи не залетают, а главное, не надо ничего решать.
– Ладно. Я попробую, – вдруг решилась она.
– Вот и умница, – одобрил он.
– А если тебе интересно, чем займутся твои друзья, пока ты будешь играть в тренера красивой лыжницы, то мы тебе скажем, – встрял Стас.
– Валяйте, хвастайтесь, – любезно согласился Кирсанов. – Вы тоже будете играть в тренеров?
– Нет, не угадал, – мы поедем спать, потому что впереди ночь удивительных приключений, – подхватил Ленчик. – Вам Танька говорила, что мы познакомились с близняшками? Так вот они у нас в планах и клуб до утра.
– Если хотите, присоединяйтесь, – радушно предложил Стас. – Будет грандиозно!
– Нет, спасибо, – испугалась Лика.
– Эх, Лика, ты же не видела наших близняшек! – заржал Ленчик. – Они просто душки!
– Пальчики оближешь, – поддержал друга Стас.
– Да, мы люди скромные, уж как-нибудь без грандиозного размаха обойдемся, – заявил Кирсанов.
Наше дело предложить, – кивнули парни и встали из-за стола. – Физкульт-привет скромникам!
– Удачи господам гусарам! – помахал им ручкой Кирсанов.
И только бултыхаясь в креслице на канатке, Лика поделилась с Денисом последними новостями о прилете мужа и собственных планах завтра покинуть Домбай.
Кирсанов помрачнел. Нет, конечно, он не дебил, и понимал, что связался с замужней женщиной. И что супруг Лики не будет столь любезен, что испарится из ее жизни тихо и незаметно. Кирсанов прекрасно понимал, что все это время просто не позволял себе думать о будущем, а изо всех сил цеплялся за настоящее, пытаясь наслаждаться тем, что имеет. И до этого момента у него имелась Лика, в его полном распоряжении. А тут вдруг, на тебе – муж нарисовался!
«Откуда он вообще взялся у нее этот самый муж? – ворчал он про себя. – Не жилось спокойно бабе, замуж она выскочила и, вот что теперь прикажете делать, с ней и с этим ее мужем?»
Лика сообразила, что рыцарь, уведомленный об отставке, должен чувствовать себя не в своей тарелке, поэтому стала приставать к нему с разговорами. Расспрашивала его о Татьяне и ее муже, о друзьях и их клинике. Всем известно, что интереснее всего человеку говорить о самом себе, а занимательная беседа лучше всего отвлекает от грустных мыслей. Кирсанов от грустных мыслей отвлекаться не желал и на ее вопросы отвечал крайне неохотно.
– Слушай, а почему ты – начальник в вашей клинике, а не Стас или Ленчик?
– Потому что это моя клиника.
– А как она стала твоей? Досталась по наследству? – не сдавалась Лика.
– Ничего мне по наследству не доставалось, – нехотя отвечал ей Кирсанов. – Когда мы закончили медакадемию, то пошли трудиться кто куда. А у матери сосед есть, такой дяденька, при деньгах, из подпольных миллионеров. Так вот у него с зубами полный крах, и это у него семейное. Плохие зубы у родителей, у детей и внуков. Это были мои первые клиенты, довольно многочисленные. И вот он мне однажды говорит: давай я помогу тебе организовать кабинет, где ты будешь всех нас лечить бесплатно, а на остальных пациентах деньги зарабатывать. Вот так у меня появилось первое оборудование. Я снял квартиру и начал трудиться. И дела мои пошли так хорошо, что вскоре я смог позвать к себе моих друзей. Я ответил на твой вопрос?
Лика посмотрела вперед. Еще ехать и ехать.
– А где именно находится твоя клиника? Далеко от твоего дома? – поинтересовалась она елейным голоском.
– Нет.
– Близко?
– На улице Академика Несмеянова, на пересечении с Ленинским проспектом. Я там выкупил полуподвальное помещение, отделал, получилось очень даже ничего. А моя квартира, если тебе интересно, находится на Криворожском проспекте, и она тоже очень ничего. Я ее тоже отделал. И район подходящий, мы там с Гольденом по утрам в парке бегаем.
Само собой он понял для чего все эти светские беседы, она его отвлекает от «неприятных моментов». Но приятнее не стало.
– Хорошо вам с Гольденом.
– Да, нам с Гольденом лучше всех.
Помолчали. Лика разглядывала окрестные виды, Кирсанов смотрел прямо перед собой.
От ее расспросов сделалось противно. К чему? К чему все эти: эмоции, ощущения, все эти сложности и «преживательные» мысли, как говорила в детстве Танька. Она вернется в Москву, в свой музей, к своим гравюрам, своим друзьям и к своему ребенку. Она постыдится немного перед мужем за романс с ним, Кирсановым, и забудет обо всем. Ей хорошо, у нее семья.
А он что? Он тоже вернется в Москву, и снова будет бегать по утрам в парке, и на работу, и по пустой своей квартире…Будет бегать и вспоминать Лику, черт бы ее побрал!
«Может, напиться?» – подумал он с досадой.
И скосил глаза в ее сторону – нет, столько ему не выпить.
Кирсанову уже не хотелось переться на эту хренову гору, а потом тащиться вниз, поджидая Лику, которая будет то и дело падать, заискивающе заглядывать к нему в глаза, словно прося прощения за собственную неумелость. Ему не хотелось слышать ее голос и смех. Не хотелось быть с ней, видеть ее глаза, губы и как бьется венка на виске. Зачем? Если завтра она будете принадлежать другому мужчине – любимому мужу, которого ждет не дождется. Она ни за что не пойдет к нему с ночевкой, и его к себе не пустит, а будет ждать этого своего Макса-такса-вакса. «Дурацкое имя!» – решил Кирсанов.
«Что же он молчит? – расстроилась, вконец, Лика. – Ведет себя, как маленький, неужели нельзя «сохранять лицо», как рекомендуют в щекотливых ситуациях воспитанные китайцы? Почему она, Лика, «сохраняет», а ему плевать?
Нет, нужно было его как-то расшевелить, им еще с горы спускаться!
– А ты один живешь, без родителей? – зачем-то спросила она, хотя и так было ясно, что один и без родителей.
– Угу, – ответил он.
Лике ужасно хотелось спросить, почему он не женился на той, которую вывез на съемную квартиру, но путь этот был в корне неверным, и она по нему не пошла.
– А что у тебя за машина? «Мерседес Бенс» или БМВ?
– «Мерседес Бенс».
– Что, правда?
– Чистая правда. Хочешь, покатаю? – резко спросил он.
– Нет, – испугалась она.
– Вот и все.
– Что все?
– Все – все.
Остаток времени поднимались молча. А что тут скажешь, когда «все – все»? Но потом, соскочив с канадки, которая замедляла ход, давая такую возможность пассажирам, Кирсанов помог Лике встать на лыжи и даже проинструктировал, что к чему.
Лика посмотрела по сторонам, и у нее дух захватило. Она схватила его за руку, подтащилась к нему вплотную, стараясь не наехать своими лыжами на его, и прижалась всем телом. Кирсанов сначала сделался деревянным, но потом, словно снежная баба по весне растаял. Обнял ее. Облепил руками всю-всю. Как хорошо.
– Как хорошо! – повторила она, читая его мысли.
Снег блестел на солнце, искрился и сиял, словно усыпанный алмазной крошкой. Красотища была несусветная. Лика жмурилась, тут и очки не помогали. Вниз шло несколько дорог, по которым спускались лыжники. Сноубордисты шли по целине. Кирсанов предложил для спуска самый пологий и широкий путь, но так как была вторая половина дня, то его прилично разбили после вчерашнего снегопада, поэтому Лике нужно было все время спускаться по буеракам.