Пираты пустились в обратный путь по мертвым или умирающим коридорам. Света здесь не было. Угольная тьма расцвечивалась галактиками крошечных багровых, еле тлеющих огоньков. Едва видимая в полумраке дорога петляла, вся загроможденная погибшими конструкциями. Словно сети, путь преграждали лопнувшие кабели. Стены напоминали драные лохмотья, в полу зияли дыры. Один раз пиратам пришлось прыгать по балкам над пропастью огромного трюма, в котором переливалась алым живая скатерть пожара. Потом потянулись пространства, где было еще чем поживиться, и языки пламени, как мародеры, еще плясали над развалинами. Здесь пожар не обращал на людей внимания, как промчавшаяся конница не видит отставших лошадей с порубленными седоками. Пираты пробирались мимо костров, и тени их ломались на стенах, кривляясь, точно шаманы. А затем огонь вновь разросся, встал аркой над каждой дверью и бил людей протуберанцами пламени. Пираты то попадали в самое горнило, где начинала тлеть одежда, то вылетали на пустое, чистое пространство — островок покоя среди урагана. Прежнюю дорогу отрезала горящая лавина, ползущая вверх по лестнице, и пираты помчались обходными путями сквозь руины и перекрещивающиеся струи пены, сквозь душный пар и дым, по малознакомым тоннелям, где рушились потолки и огонь пожирал сразу обе стены. Маэстро думал, что все они обречены, что им никогда не выбраться из этого пылающего кишечника, но все равно бежал, прижимая к хрипящей груди ребенка. Маэстро казалось, что упади он или остановись — и вспыхнет сразу со всех сторон и изнутри, да так, что снопы пламени вырвутся изо рта и глазниц. Маэстро бежал, ориентируясь по квадратной спине Катарсиса, и вдруг осознал, что эта металлическая спина, окрашенная отраженным смертоносным светом, гаснет, как закат. Это пираты выходили из пожара.
Качаясь, они добрались до шлюзов и бережно положили детей на пол. Маэстро сел, привалившись спиной к стене, и уронил голову.
— Маэстро, у вас голова в пепле, — сказал Катарсис. Андраковский совершенно равнодушно провел рукой по волосам — ладонь осталась чистой.
Минут пять длилась тишина, потом маэстро с трудом встал и спросил:
— Послушай, старина, а где этот связанный горец? Катарсис оглянулся и ответил печально:
— Значит, убежал…
— Сгорит, дуралей… — тихонько пожалел маэстро.
Но Аравиль Разарвидзе не сгорел.
Аравиль Разарвидзе спасал картины.
Глава 7Репрессоры
Во время пожаров всегда горят картины — эту истину маэстро знал и раньше. Знал он и то, что гораздо чаще картины жгут. Случалось ему сталкиваться с жуткой, несокрушимой силой, тупо и беспощадно разрушающей все, что существует иначе. Но чтобы эта сила воплощалась в представителях той планеты, о которой в самых тайных из сокровеннейших своих мыслей маэстро мечтал как о наилучшем для себя пристанище и финише, — такого в его жизни не было.
Андраковский, естественно, не мог знать, где Аравиль Разарвидзе. А тот, перепилив веревки, точно пес с цепи, рванулся к мастерской маэстро, ибо уже заметил, что именно ее пираты почему-то облюбовали для встреч, укрытий и, вероятно, мест дележа и оргий. Аравиль с трудом нашел дорогу, но не встретил вокруг мастерской никого. Тогда он осторожно приоткрыл дверь и просунул в щель голову. В лицо ему ударил клуб огня.
Через три секунды Аравиль уже понял, что мастерская пуста, как выеденное яйцо. Но там, внутри, в неведомо как начавшемся пожаре гибли удивительные картины. Аравиль не знал таинственных живописцев, чья кисть породила это торжество чистых красок. Но картины гибли, и Аравиль, не раздумывая, яростно рванулся в пекло.
Он срывал твердые полотна с подрамников, а вокруг пузырился пластик, и рыжий, ядовитый огонь копьями вонзался в одежду. Аравиль на ощупь искал в дыму картины и тащил их к выходу, а некоторые уже горели в его руках. После пятой атаки на Аравиле вспыхнула куртка, и он долго катался по коридорам, сбивая пламя. Когда он встал, спасать было больше нечего.
В это же время, оставив детей на попечение Катарсиса и Бомбара, маэстро бежал к мастерской. Душа маэстро, скрученная, словно ее выжимали, и ветхая от страданий, как рубище паломника, истекала кровью. Андраковскому казалось, что мир уходит из-под ног, что само мироздание разваливается на куски. То, во что он верил, не признаваясь даже себе, оборачивалось стреляющей, жестокой изнанкой. То, что осталось бы от него, когда он в последний раз покажет звездам живое лицо, горело и умирало. Письма в будущее, точно почтовые голуби, были сбиты пулями. У маэстро тряслись руки, а самого его бросало на бегу от стены к стене, пока он вдруг не увидел Аравиля, и ноги его ослабли в коленях.
Аравиль в прожженной рубашке стоял посреди коридора, держа в руках скрученные рулоном полотна. Маэстро сразу узнал их по торчащим краям — «Альбедо беды», «Война глобул и цефеид», «Почему я боюсь надира», «Не хочу быть гномоном». Многих полотен здесь не было, но и эти остались бы для маэстро мостиком к своему времени. Окаменевшее было лицо Андраковского вдруг неуловимо сдвинулось, как плоскость Зодиака, и его медленно разрезала робкая улыбка, тонкая, словно первая трещина начинающегося ледохода. Маэстро, протянув руки, стал благоговейно приближаться к Аравилю.
— Мои картины!.. — прошептал он.
Аравиль выдвинул голову подбородком вперед, навстречу маэстро, и на шее вспухли вены. Пальцы маэстро легли на край рулона.
— Отдай, — умоляюще попросил маэстро. И тут Аравиль выдернул из-под его рук рулон и другим концом ударил Андраковского. Тот повалился, цепляясь за картины.
— Отдай?! — закричал Аравиль, став красным, как семафор. — Это ты за них лез в огонь, подонок?! Это ты их создал, а?!
— Да!!! — отчаянно выкрикнул маэстро.
— Ты грабитель!!! Ты разорял великих мастеров!!! Ты не можешь даже стоять рядом с искусством, потому что ты пират, слышишь, пират!!!
Концом рулона Аравиль подцепил маэстро, как вилкой подцепляют спагетти, и отбросил его к стенке.
— Но ведь все люди братья!.. — выдохнул маэстро.
Это был уже не тот маэстро, что поднимал рабов на Урионе, бежал с каторги на Двужильном Тягуне и дрался со штурмовиками Пустого Тифона. Это был маэстро, который прижимался к стене и плакал, потому что Аравиль Разарвидзе по праву сильного не верил ему.
— Воооон отсюда!!! — орал Аравиль. — Воооон, или я раздавлю тебя!!!
И, получив третий удар, маэстро покатился по коридору, вскочил и побежал обратно. Внутри него не осталось ничего, кроме хрупкой, нежной, стеклянной веры, облитой слезами, как грибным дождем. «Улетим, мы улетим отсюда навсегда, — шептал себе маэстро. — Здесь люди не верят, что любят друг друга, и мы уйдем в другой, лучший мир, где я напишу новые картины, и меня никогда не будут убивать!..»
А в это время Катарсис бился головой о дверцу шлюза. Делал это он осознанно и мощно, но в дикой тоске.
Когда Андраковский побежал, дети уже приходили в себя после злосчастного пожара. Катарсис велел Бомбару притащить аптечку, и вскоре маленькие земляне уже могли сесть. Они сидели и из-под опущенных век глядели на Катарсиса.
— Пираты… — тихо сказал Даниил.
Артем совсем закрыл глаза.
Милора незаметно обвела взглядом отсек и осторожно толкнула плечом Даниила. Бластеры стояли в углу.
Катарсис возился с какими-то склянками, повернувшись к детям спиной. Бомбар восхищенно смотрел на руки Катарсиса и тоже ничего не замечал. Но тут по коммуникациям внутри робота словно ударили холодным током, и Катарсис медленно оглянулся.
Дети на цыпочках крались к оружию.
На мгновение все замерли, а затем Катарсис, Даниил, Милора и Артем одновременно прыгнули к бластерам, издав совместный дикий вопль. Они столкнулись в воздухе и упали на пол сплетенным, кричащим комом. Даниил рванулся из общей свалки, и ладони его легли на рукояти бластера. Катарсис неимоверным усилием вытянул одну руку и перехватил оружие. Они — Даниил и Катарсис — молча и свирепо боролись, и Даниил, почуяв грядущий проигрыш, нажал на гашетку. Алый луч вонзился в потолок и принялся выписывать узоры углем по белизне. Даниил висел на бластере, словно бульдог, и Катарсис, вырвав другую руку, сбил Даниила на пол ударом кулака. Луч погас, но внутри робота все тряслось и вибрировало.
Дети медленно отползали от Катарсиса.
Катарсис поднялся с пола. В нем что-то гулко гремело, как язык в колоколе.
— Так, да? — спросил Катарсис и, набравшись сил, заорал с такой мощью, что замигали лампы: — Таааак, дааа?!! Стреляааааать?!!
Дети побледнели.
— Встать!!! — взревел Катарсис, и дети, изведав власть бластера, послушно поднялись, держась подальше от разъяренного, взбесившегося робота. — Руки за голову!!! Живо!!!
Дети развернулись лицом к стене, подняли руки и уткнулись лбами и локтями в пластик.
Но Катарсис и думать забыл о бластере. Он метнулся к Бомбару и вцепился в его ремень. Даниил оглянулся из-под руки, и взгляд его полоснул, как нож.
— За это Земля не наградит вас амнистией, — зло сказал Даниил, и Катарсис замер с ремнем в руке.
Бомбар держал штаны.
Прошло пять секунд, и тут Катарсис, швырнув ремень, завопил, пальцем указывая на люк:
— Прооооочь!!! В катер!!! Всееееее!!!
Дети опрометью бросились к люку. Они попрыгали в шлюз, как горох, Артем захлопнул крышку и привалился к ней плечом. Катарсис со своей стороны так завинтил штурвал, что даже металл застонал, и тут же, не медля ни наносекунды, дернул рычаг. Дети упали от толчка — это стартовые устройства вышибли «Аввакум-2» в космос, как пробку из бутылки.
Катарсис сел на пол и подумал, что теперь дети никогда, никогда, никогда не помирятся с пиратами и не оставят их в покое. Вот тут-то он и начал биться головой.
Андраковский появился из коридора, как Христос во втором пришествии. Он обнял Катарсиса за плечи и приник к корпусу мокрым лицом.
— Они пытались схватить бластеры, а я едва не побил их ремнем, — сдавленно промолвил Катарсис и как-то по-водопроводному булькнул. — Я их выбросил на катер, и когда они вернутся, они нас убьют…