– Я так по ней скучаю, – всхлипывала девушка на камеру. – Ни дня не проходит, чтобы я не мечтала: вот бы она вернулась. Не надо было мне ее одну оставлять…
Тут Райли разрыдалась, и на экране появился хмурый диктор в телестудии.
На следующий день общественность познакомили с главным следователем по этому делу. Пресс-конференция велась на ступенях харфордского окружного департамента шерифа. У меня в памяти запечатлелся афроамериканец, под пятьдесят или чуть за, высокий, с лицом строгим, как у директора школы, уверенный в себе, в дешевом костюме.
– Здравствуйте, – сказал он в микрофон, – я – Лайл Харпер, сержант уголовной полиции. Сейчас я сделаю короткое заявление для прессы, и других сообщений сегодня больше не будет. Ни на какие вопросы после заявления мы сегодня также не ответим.
Было слышно, как тяжко застонали при этих словах газетчики. Однако сержант поднял руки в успокаивающем жесте.
– Завтра или чуть позже на этой неделе я сделаю еще одно заявление и вот тогда буду рад ответить на вопросы.
Затем полицейский откашлялся и продолжил:
– В прошлый понедельник, двадцатого июня, незадолго до полуночи на территории школы «Седар-драйв» было обнаружено тело пятнадцатилетней Кейси Робинсон. Ее родители сообщили полиции об исчезновении девушки около девяти часов вечера. Судмедэксперт и следователи обнаружили поразительное сходство между ранами, которые были нанесены Кейси Робинсон, и теми, что были нанесены пятнадцатилетней Наташе Галлахер, предыдущей жертве, также проживавшей в Эджвуде. В обоих случаях была установлена одна и та же причина смерти – удушение. Телам после смерти также придали сходное положение. Однако в обоих делах можно обнаружить значительные различия.
Сержант Харпер пошуршал бумагами, с которых читал, и вновь откашлялся.
– Улики, обнаруженные на трупе Кейси Робинсон и вокруг него, в частности: укусы, царапины, гематомы и припухлости указывают, что перед смертью жертва подверглась изнасилованию. Вследствие этого можно говорить о значительных отличиях от дела Наташи Галлахер.
Из передних рядов журналистов раздался вопрос, однако полицейский Харпер его проигнорировал.
– В настоящий момент мы не можем установить, виновна ли в обоих преступлениях одна личность или за этим стоят разные преступники. Хотелось бы предостеречь как средства массовой информации, так и общественность от использования словечек типа «Бугимен» или «серийный убийца». Органы правопорядка рассчитывают, что население проявит спокойствие и бдительность, чтобы полиция смогла провести расследование должным образом. Позвольте выразить надежду на то, что жители Эджвуда проявят внимание и осторожность и будут своевременно уведомлять полицию о любых странных происшествиях. Надеюсь, скоро у нас появится дополнительная информация.
За столом в тот вечер разговор зашел о пресс-конференции сержанта Харпера. Отец считал, что следователь произвел прекрасное впечатление, что полицейскому удалось продемонстрировать в равной степени и уверенность, и власть. Мы – в хороших руках, подытожил отец.
К моему удивлению, мама категорически с ним не согласилась и в ходе пятиминутной тирады разнесла в пух и прах все – от манеры сержанта Харпера одеваться и того, как он раскачивался взад-вперед, когда общался с прессой, до публичного разглашения факта изнасилования Кейси Робинсон.
– Вы только представьте себе, что чувствовала ее семья, слушая, как об этих ужасах рассказывают всему свету по телевизору! Да зачем же такое делать?
Меня так и подмывало объяснить ей, что у общественности есть право знать о происходящем, особенно когда люди так напуганы, уязвимы и ждут ответов. Однако мне достало ума держать рот на замке. В споре с мамой ни мне, ни отцу победа не светила.
Пока мы убирали со стола грязную посуду, на кухне зазвонил телефон. Родители не рвались к трубке, и я заметил, что они обменялись каким-то странным взглядом.
– Что? – спросил я, переводя взгляд с одного на другую. – Ладно, тогда отвечу я.
Поставив тарелку на столешницу, я снял трубку.
– Да?
В трубке молчали.
– Слушаю вас!
И вновь в ответ лишь тишина. Я повесил трубку и посмотрел на родителей.
– Не отвечают.
– Вот, опять, – рассердился отец. – Точно так же пару раз молчали в трубку маме, испугали ее.
Мама вздрогнула и обняла себя за плечи.
– Я слышала, как на том конце провода кто-то сопит.
– Наверное, дети забавляются, – пожал я плечами.
Отец кивнул.
– Я то же самое сказал.
– Мне как-то не по себе, – промолвила мама. – Это ведь уже в третий раз. И опять неизвестно кто.
– Мам, а ты как думаешь, кто это? – Я старался не улыбаться. – Может, Бугимен?
Мама шлепнула меня кухонным полотенцем по плечу.
– Ничего смешного!
– Ой-е-ей! – Я поднял руки, защищаясь, по-прежнему сдерживая улыбку. – Прости, я дурачился.
– Ну так знай: получилось несмешно. То, что здесь творится, просто ужас. А тут еще и ты, – она ткнула пальцем в моем направлении, – и все эти люди, которые названивают, чтобы поболтать о кошмаре. А отвратительные книжки, которыми завален твой стол?! «Энциклопедия серийных убийц»? Господи Иисусе, тебе просто повезло, что я ее в мусорку не вышвырнула.
Я наклонился – пришлось, ведь в ней метр сорок пять – и обнял маму.
– Ты рассуждаешь прямо как Мэри. Она меня вчера упырем назвала.
У мамы глаза чуть из орбит не вылезли.
– Как она посмела тебя назвать?.. Ну, я поговорю с этой девчонкой!
Я чмокнул маму в щеку и глянул на отца. Тот с улыбкой покачивал головой.
Отец постучал в дверь моей комнаты поздно вечером.
– Ты занят?
Я оторвался от монитора.
– Да так, просто перечитываю старую историю, а что?
Отец вошел и сел на краешек кровати.
– Сделай доброе дело, а?
– Ну конечно, пап. Что нужно?
– Нужно чтобы ты был осмотрительнее.
– С чем осмотрительнее? – не понял я.
– Для начала с вопросами, которые ты задаешь в городе.
Я было запротестовал, но он меня остановил.
– Я знаю, что тебе интересно… всякое такое. И я не против. Мама много ворчит по этому поводу, но и она не против. В основном потому, что знает: у тебя на плечах неплохая голова. И еще потому, что знает, как тебе всякое такое нравится, – он махнул рукой в сторону постера «Участи Салема»[12] над кроватью, – но мы бы хотели, чтоб ты вел себя поосторожнее. Мы живем в реальной жизни, Рич, и речь идет об очень чувствительной теме. Не всем понравятся вопросы, которые ты задаешь.
– Ты говоришь сейчас об этих звонках?
Он посмотрел на меня и пожал плечами.
– Договорились. Я стану осмотрительнее. Скажи маме, пусть не волнуется.
Выражение его лица изменилось:
– Не волнуется? Ты ведь знаешь, такого никогда не будет.
Мы оба расхохотались.
Он поднялся с кровати, снова бросив взгляд на постер «Участи Салема».
– И как ты только спишь в комнате с этим… Этот зомби – просто жуткий.
– Господи, пап, – взмолился я в притворном гневе, – это же вампир!
Он пригляделся внимательнее.
– Гмм, вот я и говорю: этот вампир – просто жуть!
– Спокойной ночи, – рассмеялся я в ответ.
– Спокойной ночи, сынок.
Уходя, он закрыл дверь.
Я знал, что отец прав: следует быть осторожнее. Если задуматься, что я вообще вытворяю? Подумаешь, обладатель свеженького диплома! Я ведь не журналист. В газете я не работаю. Контракта на написание книги у меня нет. Как я уже говорил Карли, я просто-напросто… любопытствую. Вот почему так вышло, что я стал проезжать мимо игровой площадки почти каждый день. «Седар-драйв» прямо по дороге на почтамт, поэтому ничего удивительного, что я проезжаю мимо, верно?
Временные заграждения уже убрали, площадку вновь открыли. Но я не видел, чтобы там играло много детворы; а если и играли, то всегда под присмотром как минимум одного внимательно наблюдающего взрослого. Наверное, уйма времени пройдет, прежде чем все вернется к обычному порядку вещей. Если вообще вернется.
У подножья горки, где нашли Кейси Робинсон, образовался импровизированный алтарь из свежих цветов, мягких игрушек и самодельных открыток. Видно было, что здесь жгли свечи, и вокруг временного мемориала неровным кольцом лежала россыпь восковых огарков. Я несколько раз чуть было не припарковался, чтобы взглянуть поближе, но так и не решился остановиться.
В среду перед Днем независимости Карли приехала к нам домой, и мы посидели на веранде со стаканами чая со льдом. На небе не было ни облачка, солнце палило яростно, без малейшего намека на милосердие. Карли проверила, плотно ли закрыта дверь, и снова потребовала, чтобы я поклялся хранить тайну. Мне пришлось клясться дважды, и лишь после этого она рассказала.
Как и в случае с нарисованными мелом перед домом Галлахеров классиками, о которых власти попросили прессу не распространяться, полиция пожелала скрыть от широкой публики и еще кое-что в деле Кейси Робинсон. На телефонном столбе прямо через дорогу от дома Робинсонов было обнаружено объявление: белый картонный прямоугольник, на нем – маленькое фото чего-то похожего на взрослого пуделя. «Вы видели эту собаку?» – было напечатано над фото, а под фото стоял телефонный номер – 671–4444.
Ни Робинсоны, ни Перкинсы, их соседи через дорогу, не видели подобной собаки и не знали, кто разместил объявление. Соседи по Черри-Роуд тоже были не в курсе. Следователи опросили и обыскали все окрестности, но не обнаружили второго такого объявления. Позже я узнал, что вскоре кто-то попытался набрать указанный телефонный номер, однако звука вызова не было – просто полная тишина в ответ. Тогда обратились в телефонную компанию, и ее представитель заявил, что такого номера не существует.
А еще полиция скрывала – и на то имелись причины – полное отсутствие улик на местах обоих преступлений. Для подобного жестокого преступления крайне необычно, что преступник вел себя настолько осторожно и сдержанно.